присоединился к мальчику и с раздражением начал собирать вещи, рассовывая
по корзинам, в отчаянии позабыв о всех страхах. Он хотел, чтобы они
выбрались из этого леса, очень хотел, черт возьми, бросить все и
отправиться куда-нибудь с Ивешкой, вникая во все, чтобы она ни делала,
если только таким путем можно было бы открыть Саше глаза на нее, и, может
быть, однажды освободить ее раз и навсегда от какой бы то ни было власти
водяного... Давай, давай, припомнил он слова Ууламетса, проклинавшего их
глупость, беги один. Один из вас будет съеден ею. Другой же будет всю
жизнь горевать об этом...
Леший, будь проклято его бессердечие, разумеется, оказал им кое-какую
помощь, но отпустил их без всякой защиты, без знаний о том, что им
следовало делать и где следовало искать старика, и теперь...
В лесной тьме их окружали неведомые страшилища. Ивешка не прекращала
свои трюки, и один Бог знал, единственная ли это опасность, о которой они
должны беспокоиться...
- А где Малыш? - спросил он, неожиданно обратив внимание, что потерял
из виду дворовика, которого видел за ужином у костра, когда тот удирал от
рыбного блюда приправленного грибами.
- Не знаю, - сказал Саша, пытаясь потуже скатать одеяла.
- Не знаешь, где Малыш?
- Мне казалось, что ты недолюбливаешь его.
Петр уставился на сашину спину.
- У него, видимо, были причины для такого поведения, и мне хотелось
бы разобраться в них. - Он подтянул покрепче узел на своей корзине и
перебросил ее через плечо, обернувшись при этом назад...
Его взгляд скользнул по пустому берегу ручья, где только что стояла
Ивешка.
- Она исчезла! - воскликнул он, переводя взгляд на Сашу, чье лицо,
повернутое к нему и освещенное огнем, покрывали капельки пота.
- Мы не потеряем ее, - сказал тот. - Я знаю где она.
- Так куда же она делась? - Любой человек становился не в меру
подозрительным, когда начинал иметь дело с колдунами, лешими и тому
подобной нечистью, и поэтому, неожиданно увидев сашино лицо, увидев явные
следы тех напряжений, которые тот испытывал, он почувствовал, что вокруг
них происходило гораздо большее неистовство темных сил, чем было доступно
заметить человеку, не посвященному в тайны колдовства. - Саша, что здесь
происходит, черт возьми? Что ты делаешь?
- Помогаю ей.
Петр был обескуражен. Он мог поверить в любые возможности, но меньше
всего в вероятность тайного соглашения между Сашей и Ивешкой.
- Идем, - сказал Саша, забрасывая на плечи свою поклажу.
- Но куда? Куда она отправилась?
- На поиски отца. И она очень торопилась. Ведь она знает где он
находится, точно так же как ОНО знает, где находимся мы, и это, уверяю
тебя, совсем рядом. И она не хотела, чтобы мы задерживали ее.
- Не хотела, чтобы мы... - Ему было недостаточно ясно, что все что
произошло с самого начала ужина, включая и его раздражение и боль в руке,
было работой двух колдунов, каждый из которых имел власть над какой-то его
частью, и каждый из которых несомненно стремился навязать ему свою волю. -
Бог мой! Так что же ты делал со мной?
- Все, что было в моих силах, - сказал Саша хриплым голосом,
поднимаясь и глядя ему прямо в лицо без тени лукавства, освещаемый
отблесками костра, искажавшими его черты, отчего его собственное лицо
казалось намного старше, выглядело изможденным и осунувшимся, особенно
когда свет падал на следы пота на его висках. - Я освободил ее от твоего
влияния, если хочешь знать. Ты мешал ей сконцентрировать свое внимание.
- Но что ты все-таки сделал? Чего ты добивался своими желаниями, черт
возьми?
- Чтобы вы не очень-то увлекались друг другом, - сказал Саша. - Она
очень напугана. Я сказал ей, чтобы она отправлялась немедленно туда и шла
пока сможет идти, а мы будем следовать за ней: я думаю, что в конце концов
она прекратит обманывать и нас и себя. Ведь она прекрасно знает каковы ее
альтернативы для создавшегося положения.
Они шли по пути, направление которого - подумать только! - он мог
чувствовать всем своим существом, словно две нити, протянувшиеся между ним
и внешним миром: одна, уходящая далеко вниз по течению ручья,
смертоносная, связанная с болью в руке, а другая, направленная вверх по
течению, обольстительно опасная, связанная с болью в его сердце...
- Но как ты посмел сделать нечто подобное? - воскликнул с
негодованием Петр, уворачиваясь от веток, которые Саша раздвигал в стороны
при движении, и спотыкаясь о корни и кусты, попадавшие под ноги. Он
припомнил, что ошибки, присущие еще не оформившимся сашиным способностям к
колдовству, сгребали в одну кучу все, в чем ни один взрослый мужчина не
хотел бы довериться ни пятнадцатилетнему мальчику, ни шестнадцатилетней
девочке... особенно если это были Саша и Ивешка. - Ты не можешь знать, о
чем я думаю! Ты не можешь вытаскивать наружу мысли и чувства, хранящиеся в
моей собственной памяти!
- А я и не делаю этого, - сказал Саша. - Я не собираюсь читать твои
мысли, я всего лишь выставляю свои желания ко всему, что окружает меня.
Вот и все. А окружающее меняется так, как оно должно меняться.
- Проклятье!
- Я знаю это. Я знаю, что ты злишься на меня. Но я не обращаю на это
внимания до тех пор, пока это помогает удержать тебя от очередной
глупости. Я очень сожалею, Петр.
- О чем? - сказал он, глядя в сашину спину, и оттолкнул наклоненную в
его сторону ветку... Втянутый в эту бесконечную путаницу хитросплетений
колдовства, он, взрослый человек, метался словно в бреду между двумя
детьми, будто его собственные сокровенные чувства абсолютно ничего не
значили. - О чем ты сожалеешь?
Но мальчик лишь пытался сохранить ему жизнь. Вполне очевидно, что он
хорошо знал, что делал, когда объединялся с Ивешкой во всем, что бы ни
происходило, что должно было заставить его пересмотреть сложившееся мнение
о ней.
- Боже мой, - воскликнул Петр, - скажи мне, есть ли хоть кто-нибудь,
кто никогда не врет!
- Я не вру, - коротко бросил Саша через плечо, из переплетенной
ветками темноты. - Ты знаешь, что я не вру, Петр Ильич.
22
Тяжелый переход с утра до самого вечера и новое путешествие в
середине ночи утомили их, городских жителей, и без Ивешки в роли лесного
проводника им не удалось бы далеко уйти...
- Черт возьми, разве ты не мог бы провести нас через этот лес с
помощью какого-нибудь волшебства? - воскликнул Петр, которого до сих пор
не оставляло чувство преследовавшей их опасности: Саша шел прямо к кусту
боярышника, и это направление резко отличалось от того, в котором
следовала Ивешка. Петр был уверен, что она была достаточно реальной, чтобы
он смог заметить ее.
- У меня на уме кое-что другое, - сказал Саша.
- Но ведь так мы можем потерять ее! - запротестовал Петр.
- Нет, не должны, - сказал Саша своим раздражавшим Петра недавно
приобретенным загадочным тоном. Но, тем не менее, они часто плутали обходя
густые заросли. Переплетенные ветки заставляли их часто отходить назад,
били по боками и утыкались в лицо, и в результате они значительно
отклонились от того направления, которое, как считал Петр, было
правильным. Петр все время чувствовал боль в руке, его ноги были стерты до
кровавых мозолей, на лбу горела царапина от большой ветки, а внутри он
чувствовал тошноту.
Но хуже всего было то, что он неожиданно потерял чувство
преследовавшей их опасности и не с полной уверенностью мог сказать, где
именно в данный момент находится Ивешка. Видимо ее расстроенное сознание
запутывало и его, заставляя всякий раз оступаться и задевать за ветки, в
результате чего он только еще больше раздражался и становился более
неуверенным в себе.
- Оно исчезло, - пробормотал он в сашину спину, когда они продолжали
упорно продираться сквозь чащу, - оно перестало действовать... Саша, ты
все еще чувствуешь что-нибудь сзади нас?
- Я потерял эти ощущения, - сказал Саша. - И мне это очень не
нравится.
- Не нравится! Не нравится... Боже мой, но кто же поможет нам идти
быстрее.
- Я делаю все, что в моих силах.
- Может быть, оно обманывало нас все время? А может быть, это делала
она?
Сомненья пришли к нему неожиданно, но, как всегда, с опозданием. Он
не имел представления, каков был, на самом деле, источник преследовавших
их ощущений...
Но хотел знать.
- Ради Бога, в следующий раз пожелай, чтобы я смог узнать, что это
именно ты заставляешь меня думать о чем-то. Как ты думаешь, удастся это
тебе?
- Успокойся, я не делаю сейчас ничего подобного, - сказал Саша.
- А как я могу убедиться в этом?
- Просто поверь мне... И прекрати ругать меня!
Мальчик, которому он пытался выговорить свои обиды, казалось, никогда
не имел собственных глубоких чувств, или их похитила у него Ивешка, если
только Петр понял что-то в происходившем вокруг него. Он был смущен и
признавал себя дураком в своих самых сокровенных мыслях, и ненавидел их
обоих, кроме тех моментов, когда хотел близости с ней всем своим сердцем,
или тех, когда он предполагал, что намерения, которые побуждали ее к
действию на самом деле, принадлежали Саше, и, следовательно, все ее
действия были абсолютно добропорядочными, такими же безопасными, как и у
Саши, который был готов проклинать самого себя за чужие ошибки. А Ивешка,
черт бы ее побрал, как никто, заслужила проклятья за сложившуюся ситуацию.
Может быть, думал он в промежутках, что она где-то черпала силы для
всего, что делала, и если было нечто, преследовавшее их... то она вполне
могла использовать эти силы, чтобы остановить это, прежде чем оно сможет
уничтожить их. Если таким источником было сашино сердце, которое сейчас
она носила в себе, оно должно быть уже на грани разрыва, учитывая всю
вину, лежащую на ней, и если эта вина хоть как-то задевала Сашу, то он
должен был бы непременно свернуть ей шею, или должно было расшевелить ее
разум и чувства, потому что девушка с сашиным сердцем была способна на
любой безрассудный поступок, который наверняка имел бы отношение к
водяному, подвергая опасности весь тот окружающий мир, который был так
дорог ему...
Его нога неожиданно поехала по скользкому, покрытому старой листвой
склону. Он ухватился рукой за ствол молодого деревца, чьи ветки сильно
ударили его по глазам.
- Вот проклятье! - задыхаясь воскликнул он, наталкиваясь на густой
кустарник. Весь остальной спуск он проделал, держась за Сашу.
Когда они наконец спустились к самому подножью, Петр сел, еле
переводя дыханье и придерживая рукой бок, а Саша тяжело опустился рядом с
ним, будто его тело в один момент лишилось костей.
- Давай отдохнем минутку, - сказал Петр, стараясь глубоко дышать и
прижимая руку к глазам. Временами ему казалось, что он знает где находится
Ивешка, но это ощущение было призрачным как туман. - Она значительно
слабее нас. - Он сделал еще вдох. - Я не знаю, как и что она думает о
нашем положении: нормальный человек не может идти без остановки и день и
ночь...
Он был так напуган, что у него тряслись руки. Он не мог понять,
откуда пришел этот страх. Саша продолжал молчать. Он сидел, опустившись на
колени, и тяжело дышал.
Но как далеко мог уйти старик? Петр несколько раз задавал самому себе
этот вопрос, поглаживая раненую руку, которая еще сильнее разболелась с
тех пор, как он едва не упал, спускаясь по склону.
- Боже мой, неужели мы не найдем его и на этот раз? Мне кажется, что
мы бродим по кругу. Колдуны навязывают нам свою волю, и желают лишь только
