- Тогда чего же она может захотеть? - спросил он. - Если она -
призрак, и просто не признается в этом, обманывая всех, то чего же она
ждет? Рассказы о призраках никогда меня не интересовали. Обычно с ними
было связано все то, что внезапно появлялось, беззвучно перемещалось
вокруг вас и пугало людей, но все эти виденья лишь только пытались тронуть
вас: на самом деле, ни один из них не мог сделать этого. Ну и где же здесь
ужас, если отбросить нечистую совесть? Но она, в отличие от этих
рассказов, может дотрагиваться до предметов и людей. Поэтому и возникает
вопрос: если она призрак, то что она делает здесь?
- Потому что учитель Ууламетс захотел вернуть ее, - сказал Саша, все
больше испытывая беспокойства от подобной линии рассуждений. - Потому что
он колдун, и он хотел ее возвращения гораздо сильнее, нежели она могла
этому сопротивляться. И он хочет, чтобы она оставалась тем, кем он хочет
ее видеть.
Петр потер свою шею.
- А что если он захочет оставить нас здесь? Я все-таки не уверен, что
в пути нам будет безопасно. Но в то же время я не уверен, что оставаться
здесь будет намного безопасней. Я вижу, что рядом со мной находятся два
колдуна, которые хотят то того, то этого, в то время как сам я толком не
знаю, чего хочу. И мне не нравится такое положение.
- Три, - поправил его Саша. - Сейчас их три.
Петр в очередной раз взглянул в ту сторону, где Ивешка занималась
стиркой. Медленно, очень медленно он убрал руку с шеи.
- Четыре, - сказал он, переходя почти на шепот. - Ведь еще есть
водяной, который не вышел из игры, так ведь? Как только ты умудряешься
справляться со своей головой, если все желания начинают работать? Ты ведь
даже и не поймешь, с какой стороны и кто толкнет тебя?
- Мы не знаем, - согласился Саша. - Но Ууламетс сделан из крови и
плоти, как и мы, и я не верю, что кроме него здесь есть кто-то еще. Если
наши дела пойдут совсем плохо, я предпочитаю быть рядом с ним, чем где-то
еще. И я не хочу убегать отсюда в лес или на реку, если все это будет
продолжаться. Вот что я думаю.
- Ты думаешь, что ему удалось ее воссоздать?
Несмотря на полное отрицание волшебства, Петр, тем не менее,
высказывал более рискованные мысли, чем кто-либо другой, подумал Саша, и
задавал такие вопросы, на которые у него не было ответов, потому что не
имел никакого понятия о том, какова была их настоящая природа.
Возможно, это была очень вздорная мысль, но Ууламетс и сам не знал
этих ответов: может быть, ни один колдун, который пытается проникнуть в
неизведанное, не мог знать этого, и самые могущественные из них, на самом
деле, не имели представления о том, что же они делают. При таком подходе
получалось, что чем могущественнее становился колдун, тем более глупым
становилось для него браться вообще за что либо.
Саша подхватил ведра.
- Я не знаю, - ответил он Петру. - У меня нет на этот счет никаких
соображений. - И тут же добавил, потому что новая мысль неожиданно
заставила содрогнуться его: - Мне очень хотелось бы знать, что сталось с
этим Кави Черневогом и где он сейчас.
- Пять колдунов? - спросил Петр.
Саша взглянул на него и некоторое время не мог пошевельнуться, не
обращая внимания на то, что тяжелые ведра затрудняли его дыхание.
- Не знаю, - сказал он. Он подумал о том, чтобы задать этот вопрос
учителю Ууламетсу. Но теперь мир казался уж слишком призрачным и
неустойчивым. В нем могло произойти все, что угодно, и никто не мог
предсказать, откуда мог последовать удар, потому что теперь там
действовало множество сил с самыми противоположными устремлениями. И это
было самым ужасным.
Никто не мог предсказать последствий, и в этом было все дело. Если
хоть что-то из того, что учитель Ууламетс рассказал ему, было правдой, то
никто из всех, вовлеченных в происходящее, не мог знать последствий даже
самых маленьких, самых слабых своих устремлений.
Желай только добра, так учитель Ууламетс советовал ему, и всегда
знай, что именно ты собираешься делать.
Разве плохой человек дал бы ему такой совет? Саша очень часто
задумывался над этим.
Наверное тот, кто был достаточно силен, чтобы отделаться от всех
попыток мальчика и продолжать свои дела независимо ни от чего, поступил бы
именно так. Но казалось, что учитель Ууламетс был не из тех, кто
продолжает слепо управлять происходящими вокруг него событиями. Он
частенько даже игнорировал свои собственные советы, и, мучаясь сомнениями,
терзал свою книгу, вновь и вновь, и Саша отчаянно надеялся, что учитель
Ууламетс очень обеспокоен всем происходящим, гораздо больше, чем
показывает это.
14
В доме весь день стоял запах свежестираного белья и лечебных трав,
смешанный с запахом печеного хлеба. Он показался Петру очень странным,
потому что беспокоил его, но беспокоил именно потому, что этот запах
совсем не походил на тот проспиртованный смрад постоялых дворов, где Петр
беспечно и попусту провел многие свои годы и где постоянно пахло дымом,
лошадьми, жареным луком, тухлой водой и еще Бог знает чем. И он не был
похож на затхлый, из смеси масла и ладана, запах богатых домов, куда Петра
постоянно влекло. Появление Ивешки в этом странном доме вызывало странные,
еще неизведанные ощущения и заставляло думать о доме, какой бы он ни был,
о маленьких скромных домиках, с уютными очагами, где выпекался хлеб.
Это были дурацкие мысли, потому что Петр не мог припомнить за всю
свою жизнь ни одного похожего места, за исключением, может быть, кухни в
"Оленихе", где в дни перед наступлением праздников сын Ильи Кочевикова
чуть-чуть сталкивался с домашней атмосферой... без оглядки стягивая со
стола пирожки и подхватывая шлепки, которые раздавала направо и налево
перемазанной в муке рукой хозяйка Катерина...
И вот теперь он сидел здесь, за обеденным столом, чисто выбритый,
пахнущий мылом, одетый в роскошную белую рубаху и чистые штаны, рядом с
аккуратно причесанным и хорошо одетым Сашей Мисаровым, и, сам Бог
свидетель, с ними сидел Илья Ууламетс, чьи отмытые до блеска волосы и
борода теперь были ослепительного белого цвета, и, казалось, могли даже
поскрипывать, а под ногтями рук у него уже нельзя было отыскать и следов
тех черных борозд, которые можно было видеть еще вчера.
Ивешка, которая теперь заплела свои волосы в косы, которые украсила
голубыми и розовыми лентами, разлила обед по расставленным котелкам и
уселась за стол в окружении ожидающих ее мужчин. Она с таким изяществом
подняла свою ложку, что остальным только оставалось следить за тем, чтобы
не облить свои чистые рубахи.
Таким же было каждое ее движение, каждый взгляд ее глаз, каждое
весело и мягко произнесенное слово. Она шутливо говорила о порядке в доме,
о состоянии запасов и мягко бранила отца за то, как он вел хозяйство...
Петр даже прикусил изнутри губу, и постарался сделать это как можно
сильнее, подумывая о том, чтобы прямо сейчас встать, взять в руки кувшин и
устроить в этот вечер небольшой беспорядок, но тишина за столом была такой
глубокой, а радушие, с каким Ивешка угощала их, было столь утонченным, что
было жалко разрушать их.
Но он все равно хотел любым способом разрушить колдовские чары. При
этом он избегал взгляда девушки и все время пытался отыскать какую-нибудь
фальшь в ее мягком голосе или в манере смеяться, которые очень задевали
человека. Он даже старался припомнить, где оставил свой меч, рядом с собой
или около стены, вспоминая, как Саша и Ууламетс, оба одновременно,
говорили однажды, что ее никогда и ни под каким предлогом нельзя пускать в
этот дом.
Ему сейчас очень хотелось, чтобы снова заскрипели половицы, а в
подвале завозился домовой, и он не возражал бы даже против того, чтобы тот
самый злобный черный шар, похожий на комок пыли, появился здесь вновь.
Сейчас Петр Ильич Кочевиков сидел за столом и желал этого так, как ему еще
ни разу в жизни ничего желать не приходилось, в надежде, что Саша делал то
же самое, и имел очень слабый, почти дурацкий, расчет на то, что удача
игрока, может быть, хоть что-то, да и значит...
Но бревна и балки не сотрясались, и никто не скребся в дверь.
А может быть, подумал он вдруг, все это было лишь следствием
лихорадки, которая, как утверждает Саша, все время мучила его. Может быть,
он никогда и не был в той самой пещере, у водяного. И может быть, девушка
сидящая против него за столом вовсе никогда и не умирала, так же как не
было и всего остального, а просто он пришел в чувство после своей болезни
лишь сегодняшним вечером, и в его голове все еще была легкая путаница от
той самой лихорадки, которая и мучила его из-за раны. Вот такие мысли
продолжали пугать его, полностью переворачивая все доводы, при этом они
могли быть крайне убедительными, особенно если человек не очень цеплялся
относительно того, что он уже видел и того, что он уже сделал. Это было
невероятным, если только вообще было на самом деле.
Два или три раза во время ужина, когда он был особенно готов не
верить своей памяти, он даже попытался убедиться, в своем ли он уме, и с
этой целью попробовал представить подводную пещеру в мельчайших деталях,
припоминая и черепа и скелеты, чтобы не попасть под колдовские чары
Ивешки, если только здесь, на самом деле, было колдовство, если оно вообще
было возможно. Он сам постарался убедить себя в этом. Но если он будет
придерживаться того, что верит во все происходящее, то в таком случае, он
должен будет признать себя сумасшедшим.
- Скажи мне, - очень мягко спросила его Ивешка, чуть наклоняясь
вперед, - сколько людей живет в Воджводе?
Ему никогда в голову не приходило интересоваться этим. Он прикинул,
ошеломленный этим вопросом, и у него вышло пять тысяч. Но потом он решил,
что их могло быть и десять.
Затем, неожиданно сжавшись от подступившего ужаса, он подумал об
окружавшем их лесе, в котором осталось одно единственное живое дерево.
- Не знаю, - ответил он. - Я не уверен, что знаю это.
Ивешка продолжала смотреть на него. Казалось, что вокруг все
остановилось, и была лишь одна, ничем не нарушаемая невыносимая тишина.
- Я никогда не выходила за пределы этого леса, - раздался мягкий
шелковистый голос Ивешки. - Моя мать всегда говорила, что гораздо лучше
представить все окружающее тебя в своем воображении, чем увидеть саму
реальность. Вот так я и представляла себе сотни домов с резными фасадами и
разрисованными ставнями. А Воджвод напоминает что-то подобное?
- Да, там есть много именно таких домов.
- И люди там постоянно идут куда-то...
- Там есть и деревенские хутора, и торговые лавки, - сказал он,
стараясь поизносить слова как можно более обычным тоном, не проявляя
интереса к разговору. - Как и в любом городе.
- Купцы приезжали и сюда, - сказала девушка. - Еще когда была жива
моя мать, она...
Неожиданно на Ивешку пала какая-то тень. Петр даже оглянулся и
внимательно посмотрел через плечо, чтобы убедиться, нет ли чего-нибудь
сзади него, и в тот же момент туда повернулся и Саша.
Но пространство между ними и очагом было абсолютно пустым.
- Извини меня, - начал было говорить он, вновь поворачиваясь к столу.
Его сердце продолжало учащенно биться. И он увидел, что Ууламетс держал в
своей ладони руку Ивешки, а тень упорно лежала на ней, и теперь была более
отчетливой и глубокой, более глубокой, чем те тени, которые отбрасывали
сидящие за столом Саша и Петр, и даже глубже той, которая покрывала руку
Ууламетса, лежавшую на руке девушки.
