руки его расплелись, и он развел ими, а потом снова сплел. - Техника
дельфийской серии не причиняет постоянного вреда. Вы и сами это знаете.
Неужели Фрейзер был у дверей? Наверное, был.
- Да, конечно, но на время я превращусь в калеку. Как после
лоботомии.
- Это преувеличение.
- А я-то думал, что колониальные власти недавно издали закон, который
объявлял дельфийскую серию нелегальной.
- Да, но есть и исключения. Язык закона весьма ясно это объяснял.
Да кому какое дело, как Ассамблея колоний нашла выход из этого
положения? Они там все бюрократы, им бы только печатями шлепать.
- И все же, - продолжал я, - у вас нет ничего, чтобы задерживать
меня.
Сколько, интересно, человек за дверями? Двое? Трое? Один? Наверное,
двое. Фрейзер и еще один.
- Вы неправы, - говорил мне Петровски. - У нас есть показания
менеджера мотеля.
- Переса? А что он мог вам сказать?
- От него мы составили вместе картину того, что произошло.
- У меня есть такое чувство, - догадался я, - что Перес на самом деле
не был свидетелем дорожного происшествия.
Петровски наклонил голову набок.
- Правильно.
Мне приходилось признать, что в некоторых вопросах этот человек был
скрупулезно прям и честен.
- Однако его показания дают нам так называемую вероятную причину
происшествия, которое вы упомянули раньше. Кроме того, - он беспомощно
пожал плечами, - есть мертвое тело, которое необходимо объяснить. Вы
должны понять.
- О да, конечно.
Петровски был искренен, но в руках у него были все козыри.
- Разумеется, - продолжал он, играя большими пальцами где-то возле
своего солнечного сплетения, - если у вас есть какие-либо сведения,
которые могут меня заинтересовать, и вы добровольно передадите их мне,
дельфийская серия, конечно, не понадобится.
- Замечательный пример средневековой логики.
Петровски нахмурился.
- Не понял.
- Я думаю, что поняли. Кстати, вот вам стульчик.
Я поднял стул между ног и швырнул его через письменный стол прямо ему
в физиономию. Мощная рука заслонила лицо и пыталась защититься от удара,
но немного поздно. Спинка стула попала ему в переносицу, и он опасно
откинулся назад, зажав руками нос, пока он не перекинулся через спинку
стула и не упал со стулом вместе на металлическую книжную полку,
уставленную призами, чашами и кубками. На него с громом и грохотом
посыпались полки. К этому времени я уже скорчился возле дверей. Двери с
треском распахнулись, и Фрейзер влетел внутрь, держа руку на пистолете. Я
дал ему войти, но зато дал ребром ладони по шее его напарнику, который
влетел за ним по пятам. Мент обмяк у меня в руках, и я подпер его одной
рукой, а второй схватился за его пистолет. Фрейзер был у письменного
стола, все еще копался в кобуре, пытаясь вытащить пистолет.
- Эй, - сказал он, и это все, что он смог сказать, прежде чем его
напарник полетел прямо к нему, подгоняемый одним из запасных ботинок
Фрейзера, который пришелся напарнику как раз пониже спины.
Друзья обнялись и упали вместе на письменный стол. Я выглянул в
коридор, вышел и захлопнул дверь.
Я уже прошел половину коридора влево, когда услышал, что кто-то
вот-вот выйдет из-за угла коридора, который пересекал мой. Я выпалил с
полдюжины зарядов в стену возле угла, посылая каскады дюропены в
физиономию старого Фреда, как раз когда он выходил из-за угла. Он
отпрянул, закрыв лицо руками. Я рванулся по коридору назад, прикрывая свой
зад выстрелами через каждые три шага, а пока я мчался, то встретил бедного
Фрейзера снова как раз в тот момент, когда он выбегал из кабинета, наконец
выхватив свой пистолет. Я остановил его собственным телом, добавил ему
удар локтем в зубы для ровного счета и отправил его падать обратно в
кабинет, а его пистолет уже катился, подскакивая по коридору. Я повернулся
на углу и увидел, что этот коридор свободен. Я бросился в темный кабинет,
чтобы прислушаться и переждать, думая, что пропущу таким образом все
вспомогательные силы, когда они встретятся на том месте, с которого пошла
вся заварушка.
Я проверил свой пистолет. Это был "горбатов" стандартного образца,
стреляющий дробью. В магазин входило восемьсот зарядов, и он был почти
полон, но зато энергия была почти на нуле. Я немного поудобнее пристроил
пистолет в руках и высунул нос за дверь. Я услышал грохочущие шаги, вопли.
Не мешало бы еще узнать, в какую сторону выход. Я потерял ориентацию. Вон
туда по коридору и направо - нет, та дорога вела к письменному столу в
холле и к выходу, через который меня привели. Задняя дверь должна вести на
стоянку и к машинам отделения. Но где она?
Двое прошли за угол справа от меня, и я прикрыл дверь и стал ждать,
пока они пройдут. Я прождал еще примерно секунд пять, потом выбрался и на
цыпочках прошел туда, откуда они пришли, надеясь таким образом отыскать
задний вход. Я оглянулся на бегу и увидел, как тень легла на пол и
метнулась по полу. Я развернулся, упал на пол и выстрелил, причем "горби"
зажужжал, как сердитое шмелиное гнездо. Человек за углом встал на ноги.
- Бросай!.. - но это было все, что он успел сказать.
Пистолет вылетел у него из кисти, а потом и несколько пальцев.
Остальные части его тела были защищены стеной, кроме колена и ноги.
Его брюки разлетелись облаком кровавых ошметков, а закаленная дюропена
стены задымилась, когда "горби" выхаркнул свои пятьдесят зарядов в
секунду. Я перестал стрелять и перекатился на другую сторону холла,
прижавшись там к стене. Я услышал стон и глухой стук.
Мне не нравилось то место, где я был. Я поглядел на холл за своей
спиной, но никого не было видно.
Приглушенные спорящие голоса. Потом хриплый шепот:
- Не хочу, чтобы вы его убивали! - Петровски.
Я воспользовался преимуществом их колебаний, чтобы вскочить и
побежать, поливая коридор за своей спиной мощным потоком выстрелов. Я
пробежал через следующее пересечение коридоров и застиг врасплох двух
ментов, которые планировали напасть на меня сзади. Я продолжал стрелять
назад на бегу, бросился вправо, пробежал мимо полок с картонными
коробками, мимо ряда шкафчиков для одежды, а потом нашел двойные двери. Я
присел и аккуратно и осторожно приоткрыл одну из дверей. Огромные двери
гаража были закрыты, несколько патрульных машин стояло на домкратах, но не
было никаких механиков и ни одной машины, которой можно было бы
воспользоваться. Однако в углу была еще и маленькая дверь, и я промчался к
ней, прекрасно зная, что я потерял время и теперь наверняка все выходы
будут под прицелом.
Я прижался к стене и схватился за ручку двери, аккуратно приоткрыв
ее. Огонь автоматов прорезал то место, где я должен был бы стоять, если бы
хотел совершить самоубийство. Луч сконцентрированной энергии прорезал
воздух и зажег небольшой пожар среди полок с коробками вдоль одной из
стен. Это одна из причин, почему такое оружие нельзя применять внутри
зданий и помещений. На меня бросили в бой все, что можно. Пули высокого
давления впивались в дюропену, рикошетивший свинец и сталь пели песни по
всему гаражу.
Одна из дверей повисла на петлях: кто-то вошел. Я оглянулся в поисках
убежища, но был в десяти шагах от чего-нибудь подходящего.
- Порядок, камрада. Все кончено. Бросай оружие.
Это снова был старый Фред, который нацелил на меня снайперскую
винтовку поверх прозрачного фонаря полицейской патрульной машины. Он
злорадно усмехался, и что-то подсказало мне, что совершенно безразлично,
брошу я пистолет или нет. Но выбора у меня не было, поэтому я бросил
пистолет на пол так, что слышен был стук. Фред поднял прицел до уровня
глаз, наслаждаясь своим переживанием, он набрал воздуха в грудь, словно
участвовал в финале турнира милицейских снайперов, он все делал, как
полагалось, как надо было по книжкам, он уже видел мысленно очередной
платиноиридиевый трофей для своей коллекции на каминной полке, потому что
все, что от него требовалось, - это как следует нацелить свой выстрел,
только нажать курок, и потом можно идти праздновать вместе с мальчиками и
девочками, с соевым пивом и хрустящей картошкой...
Петровски, словно пуля, ворвался в двери и врезался прямо во Фреда,
так что тот полетел через весь пол и врезался в стеллаж с инструментами.
Когда прекратились грохот и звон, Фред лежал на спине под грудой металла,
вырубившись насмерть. Задолго до того, как я сделал хоть долю движения,
чтобы нагнуться за своим пистолетом. Петровски уже нацелил на меня свою
пушку. Я был поражен его быстротой, тем, какие ловкие у него оказались и
ноги, и руки.
- Так вот. Мак-Гроу, - сказал он. - Хватит нам рассуждать над тем,
почему мы вас задержали, теперь всему есть причина. Правильно? - в его
голосе не было никакого триумфа, просто окончательность и решимость.
- Я рад, что все так чудесно устроилось. Ей-богу, так оно и было.
Обрывок разговора донесся до меня как раз в тот момент в блоке камер,
когда прозрачная дверь в мою ячейку захлопнулась и отрезала интересный
разговор.
- Полковник-инспектор, я понимаю, что ваш ранг и ваши особые
полномочия от центрального командования требуют от нас нашего полного
содействия и сотрудничества, но я должен вам указать, что...
Тот, кто говорил, носил лейтенантские погоны и шел в той
торжественной процессии, которая меня сюда привела. Он как раз и выглядел
так, словно был тем самым Элмо, чье имя значилось на двери. Я растянулся
на койке. У Петровски были свои проблемы, у меня - свои, но мне не
хотелось думать ни над теми, ни над этими. Мне хотелось пока просто лежать
здесь и дать воздуху, профильтрованному сквозь вентиляцию, омывать меня. Я
слушал, как шумят машины по очистке воздуха, заглушая тишину камеры.
Матрас был комковатый и вонял мочой и плесенью, но мне и на это было, в
общем-то, наплевать. Я дал своим мозгам как следует отдохнуть, позволил им
встрепенуться и посчитать секунды, которыми измеряется отведенное мне
время, каждую порцию крови, которой сопровождается наша печаль, наша
радость. И потом мне пришла в голову одна мысль: можно очень легко
подсчитать хорошие минуты и радости моей жизни, потому что они так легко
выделяются во всей пакости и дерьме. Хорошие вещи - это преимущественно
негативные понятия: отсутствие боли, когда нет горя, нет беспокойств.
Любовь, отсутствие ненависти. Удовлетворение, то есть, смерть лишений.
И я сказал себе: к черту все это.
Я решил попытаться активно думать снова, поскольку была пара-тройка
таких вещей, на которых стоило попробовать свои мысли, например, парадокс
- если таковой действительно существовал. Парадокс, казалось, говорил мне:
ты выберешься отсюда, ты снова увидишь Дарлу, только для того, чтобы снова
ее потерять. И это будет на сей раз окончательно. Мне это не нравилось, но
это была правда, чего бы она ни стоила. Пока я продумал эту идею до конца,
мне пришло в голову, что и это - очередная порция дерьма. Так мало я знал,
чтобы продолжать всерьез это продумывать. Неужели у меня здесь
действительно был двойник, будущее "я", которое действительно нашло путь в
прошлое? Неужели у моего парадоксального "я" была карта Космострады?
Вопросы, вопросы... и еще вопросы: кто сказал Томассо и Ченгу в тот день
быть у "Сынка"? Ведь это место отстояло на несколько световых лет от их
обычного маршрута. Неужели кто-то все-таки им подсказал? Тайны не
прекращались, их было столько, что можно было бы загрузить ими тяжеловоз.
