веры включает в себя идею, что вселенная больше, чем сумма ее
составляющих, что общность того, что является, если хотите, реальностью,
есть проявление чего-то высшего, чем совокупность ощущений, которые мы от
нее получаем.
Он остановился, проанализировал собственные построения в риторике и
покачал головой.
- Нет, это не вполне передает то, что я хотел бы сказать. Все, что
тут есть, относится к расплывчатой метафизике, а я совсем не то хотел
сказать. Давайте попробуем сначала. Он постучал по столу длинными тощими
пальцами.
- Мы также принимаем на веру, что у реальности есть некий
Унифицирующий принцип, который проявляется далеко не полностью в
естественных законах бытия, которые просто указывают направление поиска
сердцевины вещей и бытия.
Он поерзал на окаменевшем полу из пенорезины.
- Вот, более или менее, в чем суть вопроса, но я хотел бы
подчеркнуть, что главная разница между нами и любой другой религией,
которая включает в себя божество, состоит в том, что мы не стремимся
навязать этому принципу никакой структуры, не стремимся представить его
антропоморфно или как-нибудь еще. Мы не говорим про него как про бога и
вообще отбрасываем всяческие этикетки. Мы считаем, что мы очень мало можем
знать о самом принципе, поскольку он всегда находится в движении и
развитии, он постоянно преображается. По мере того, как разворачивается и
преображается Универсальный План. Мы отличаемся от классических деистов в
том, что мы не можем представить положение вещей, когда создатель кое-как
создает космос, запускает его по часовой стрелке, а потом просто бросает
его. - Он глотнул кофе. - Мне кажется, мы не уложились в двадцать пять
слов.
- Джон, - сказал ему Роланд. - Ты и пукнуть не сможешь меньше, чем в
двадцать пять слов.
Джон первым захохотал.
- Я принимаю обвинение и признаю себя виновным, милорд, - и с хитрой
улыбкой он добавил: - Но, в конце концов, и выпускать воздух - это тоже
человеческая черта.
Стон и хохот.
- Ты хоть мог бы быть оригинальным, Джон, - укорил его Роланд. - Это
было ужасно, и я никогда бы тебя не простил, если бы ты мне не предоставил
это вот жилище, - добавил он, показав рукой на дом.
Дрожь прошла по присутствующим.
- Кроме шуток, - сказала нам Сьюзен, видимо, желая извиниться за то
наказание, которому нас подвергали ее сотоварищи. - Телеологисты просто
обожают поговорить. И хорошо, потому что в нашей религии, пожалуй, ничего
другого и нет.
- Сьюзен права, - сказал Роланд. - Мы не служим мессу в традиционном
смысле. У нас есть несколько церемоний, ничего даже отдаленно похожего на
литургию, и очень мало с точки зрения священных книг. Мы верим, что и в
этих вопросах мы должны быть гибкими, а книги меняются.
- Мышление - уже богослужение, - вставил Джон. - Точно так же, если
говорить о том, что ты думаешь. Но не все думают одинаково.
- Да, вот именно, - согласился Роланд. - Мы хотели бы получить
религию, которая была бы лишена всякой догматической жесткости и
жестокости, шкурной ортодоксальности, папских булл, безгрешных наставлений
и увещеваний... и всякого такого сброда.
- Мы отвергаем откровение как источник истины, - сказала Сьюзен. -
Больше всего крови в истории было пролито при спорах, чья книга святее.
- Книги пишут люди, - сказал с ударением Роланд. - А не боги.
- Разумеется, - сказал Джон, - есть еще очень много вопросов. Из
телеологического ручья вытекает множество течений. Мы верим, например, в
коммунальное житье. Опять же, в этом нет ничего нового...
- Единственное, чего мы не делаем, - вставила Сьюзен, - это не
обращаем никого в нашу веру. Мы хотим обращать людей только личным
примером или чем-то вроде осмотического проникновения в общество, но не
убеждением. Только не раздачей памфлетов на углах улиц.
- Похоже на то, что такая религия для меня, - сказал я наконец.
Собственно говоря, для моих ушей это прозвучало как Кант, Шопенгауэр и
Гегель, которых прогнали через синтезатор белка и наперчили радикальной
теологией середины двадцатого века. - Где мне расписаться во вступлении в
члены?
- Прямо тут, - сказал Джон, обводя рукой собравшихся, - и ты это уже
сделал, задав этот вопрос.
Я прислонился к рюкзачку Дарлы, расплел ноги и положил их под стол.
- Ну, единственное мое возражение сводится к тому, что я не люблю
жить коммуной. Я очень страшный по утрам, и я по ночам рыскаю в кладовке.
И вообще-то я очень несговорчивый и не любящий помогать коллективу сукин
сын.
Джон сахарно улыбнулся мне.
- Но я уверен, что на свой лад ты очень обаятельный человек, и тебя
легко полюбить. Однако совершенно не обязательно жить с прочими
телеологистами, чтобы им быть.
- Просто надо еженедельно опускать свою лепту в тарелку для сбора
пожертвований, а?
- Нет. Прибавь к своему списку того, что мы не делаем, то, что мы не
собираем членские взносы.
- И не берем ни от кого пожертвований, - добавил Роланд, - а равно и
не вымогаем их.
- А кто платит за жилье? - спросил я, потрясенный. Может быть, это и
впрямь мой любимый вариант древней религии.
- Наша финансовая поддержка идет от фонда Шуйлера, он был основан
австралийским мультимиллиардером, который довольно рано обратился к
телеологии. Он прочел книги основателя религии Ариэли Маккензи-Дэвис, -
Джон растянулся на полу, опираясь головой на руку. - Она очень интересно
пишет. Я тебе дам прочесть ее первую работу, то есть, - сказал он, а голос
его тут же стал несчастным, - если я не настолько рассеян и не забыл ее в
своей котомке, что осталась в автобусе.
Это воспоминание привело на ум и остальные события, и беседа замерла.
Я попытался ее возобновить.
- Кроме того, - сказал я, - я не отношусь к тем людям, которые могут
совершить "прыжок" к вере. Я пытался читать Кьеркегаарда, но у меня это
пошло не под гору, а в гору.
Только Сьюзен, американка, привыкшая к подобного рода шуточкам,
поняла, в чем дело и что я хотел сказать. Лицо ее исказилось, словно от
боли.
- Не надо, Джейк, после такого дня, - упрекнула она меня.
Роланд подозрительно посмотрел на нас.
- Я что - чего-то недопонял?
- О господи, - сказал Джон, - до меня только что дошло. Ну конечно,
просто американская шутка, когда название или имя разделяют на отдельные
кусочки и всем придают какой-то смысл.
Роланд заинтересовался, и Джон объяснил ему. Роланд покачал головой.
- Джейк, иногда твои культурные аллюзии и намеки, не говоря уже о
большей власти твоей лексики, весьма странны и устарели. По крайней мере,
я далеко не всегда тебя понимаю. Ты, конечно, из Северной Америки. А из
какой ее части?
- Западная Пенсильвания, старые Соединенные Штаты Америки. Она
довольно изолирована, и там примерно столетнее культурное отставание от
современности. Еще и лингвистическая атрофия. Большая часть выражений из
разговорного языка родом из середины двадцатого столетия, даже раньше. Это
был мой родной язык, всосанный с молоком матери, и я никогда не отучусь от
него.
- Но ведь ты кажешься образованным человеком?
- Это уже пришло потом, здесь.
- Понятно. Дарла, а у тебя акцент, который я никак не могу опознать.
По звучанию похоже на... средне-колониальный, но я знаю, что это не совсем
то. Просто не могу найти лучшего слова.
- Моя мать работала в колониальном управлении много лет, - сказала
Дарла. - И таскала меня с планеты на планету. Она была канадкой, а мой
отец - голландцем. Поэтому дома по очереди - английский и нидерландский, в
школе - интерсистемный, а еще португальский, тагалогский, бенгальский,
шведский, африкаанс, финский...
Мы все рассмеялись. Обычный языковой салат.
- Слава богу, что есть интерсистемный и английский, - сказал Джон. -
Иначе у нас тут был бы Вавилон.
Он зевнул.
- А уж если говорить насчет горок, так мы все катимся с ног долой...
Все согласились. Мы быстренько убрали мусор от ужина и приготовились
провести холодную ночь в скорлупке из металла посредине Восточного Иисуса
(так окрестил это место Роланд).
Но прежде чем мы легли спать, необходимо было поговорить с Джоном.
- Джон... мне надо было бы сказать тебе об этом раньше, но как-то не
было возможности... за мою голову назначена цена. Ты и твои люди могут
из-за меня оказаться в опасности.
- Так я и думал, колониальные власти?
- Да, и они тоже, но это наименьшее зло.
- Понятно.
- Откуда ты знал? - спросил я удивленно.
- Те самые слухи, которые мы упомянули. В них говорится, что за тобой
все гоняются.
И снова - словно за нами действительно следует некая неотвратимая
тень. Мне уже было от нее тошно.
- Все? - я потеребил нижнюю губу. - Может быть, нам следует уехать?
- Я не собираюсь в такое время ночи гнать машину в город. Я никогда
не смогу найти дорогу назад.
- Мы могли бы пройти ее пешком.
- Что? Пешком через эту дикую пустыню? На чужой планете? - он хлопнул
меня по плечу. - Джейк, мы тебе обязаны нашими жизнями, понимаешь -
ж_и_з_н_я_м_и_! Роланд будет нести первую вахту. Мы бы все равно стояли на
вахте. Ты сам знаешь, почему. Слишком много разбойников шастает по
Космостраде.
- Правильно. И еще, Джон... - Он повернулся ко мне. - Спасибо.
- Не всегда получается, что принимаешь в гостях живую легенду. - Он
оглянулся. - Не столько в гостях, сколько в сарае, правильнее было бы
сказать.
Дарла и я смотрели, как раздувается ее спальный мешок-яйцо. Он рос и
рос до тех пор, пока не стал похож на гигантского зеленого жирного
червяка. Я ей так и сказал.
- Он такой большой, что может съесть нас обоих, - сказала она.
Мы заползли внутрь, химическое тепло уже превратило нутро мешка в
теплую, пышную зеленую матку, чудесную и уютную, мягко освещенную
биолюмовыми панелями. Однако раздеваться было довольно трудно. Я
почувствовал холодное дуло "Вальтера" Дарлы всей своей спиной.
- Ну нет, сдаюсь.
- Ой, прости.
- Дарла, держи эту штуковину под рукой.
- Обязательно, - ответила она.
- А как насчет Винни?
- Я ей дала еще одно одеяло. Она сказала, что ей не хочется спать.
- А тебе?
- Хотелось, но уже нет, дорогой мой. Иди сюда.
Музыка...
Музыка, такая негромкая...
Музыка, такая негромкая, но вездесущая и поглощающая, единственный
огромный, переливающийся аккорд, полный нотами от нижнего до верхнего
конца клавиатуры, покрывающий октаву за октавой. Он звучал над равниной,
как хор потерянных душ, которые оплакивают свою судьбу, мрачный и
неотвязный. С этими голосами пели скрипки, флейты, гобои, струнные -
плачущие виолы, угрожающие контрабасы... арфа, челеста, которая жалобно
постанывала. Структура аккорда менялась, а лады перестраивались, и теперь
словно сам господь бог играл на органе вселенной, прекрасные и священные
звучные аккорды вырывались из-под его пальцев, отражаясь от крыши мира...
Дарла вздрогнула и проснулась, ухватившись за меня.
- Джейк!
- Да это просто вурлитцеровские деревья, - сказал я, - все в порядке,
моя красавица.
Она обмякла в моих объятиях, внезапный страх растаял, как иней в
пламени свечи.
- Мне что-то снилось, - сказала она потерянным, сонным голосом.
Спальное яйцо было теплым и тихим. Я нежно провел большим пальцем по
ее закрытым векам, поцеловал теплую, влажную щеку. Она выдохнула воздух, и
все напряжение спало с нее. Я пил ее дыхание, держа ее в объятиях.
Снаружи аккорды переливались из минорных в мажорные, потом снова в
