лицу, густо покрытому мазью от ожогов, на изготовление которой Дженни
потратила весь остаток ночи. Смерзшиеся сорняки захрустели под копытами
загарцевавшего Оспри. Последнее, что наскоро успела сделать Дженни перед
самым рассветом, - разогнать туман, поползший было в Долину из лесов, и
воздух теперь был алмазно чист, тусклые зимние краски прояснялись,
теплели. Дженни ощущала холод и пустоту внутри, все силы были вложены в
отраву. Голова болела. Самоосквернение и привкус желчи... Казалось, два
разных человека жили сейчас в Дженни. То же самое чувство испытывала она,
когда Аверсин шел на своего первого дракона. Безнадежность лежала на
сердце пятном гнили, и она уже хотела только одного: чтобы день этот
кончился - - так или иначе.
Звенья кольчужных перчаток Джона звякнули, когда он наклонился
принять из рук Дженни гарпуны. Их было шесть - в заспинном колчане;
зазубренная сталь сияла на утреннем солнце, и лишь самые жала гарпунов
злобно чернели, покрытые вязкой слизью отравы. Кожа рукояток была туга и
тверда на ощупь. Поверх заплатанного металлом камзола Джон надел
мелкокольчатую броню. Без очков, без каштановой гривы, убранной под тесный
кольчужный капюшон, лицо его с выступившими вдруг скулами казалось
исхудалым и постаревшим, как бы являя его портрет в старости. В старости,
которой он, может быть, и не достигнет.
Наверное, нужно было что-то сказать ему, но что сказать, Дженни так и
не придумала.
Джон разобрал поводья.
- Если дракон выберется из Врат раньше, чем я до них доеду, мне бы
хотелось, чтобы вы двое успели скрыться, - предупредил он ровным голосом.
- Прячьтесь так глубоко, как только сможете, и чем дальше от кромки Холма
- тем лучше. Если сумеете, отпустите лошадей - дракон наверняка кинется за
ними.
Естественно, он и не подумал прибавить, что сам к этому времени будет
мертв.
Последовало короткое молчание. Затем Джон наклонился с седла и
коснулся губами губ Дженни. Как всегда, они были у него удивительно
нежные. Ей так и не довелось поговорить с ним в эту последнюю ночь, да и
зачем? Оба все понимали без слов.
Джон развернул коня, всматриваясь в черную глазницу Врат, в глубинах
которой таилась черная тварь. Оспри снова загарцевал, почувствовав
настроение хозяина. Открытая местность Долины показалась вдруг огромным,
усеянным препятствиями полем. Каждая опрокинутая стена виделась Дженни
высокой, как дом, которым когда-то была; каждый проваленный подвал -
зияющей бездной. "Не успеет..." - подумала она.
Джон наклонился и ободряюще потрепал Оспри по серой в яблоках шее.
- Оспри, дружище, - негромко проговорил он. - Ты уж на меня не
серчай.
Он дал шпоры, и резкий хруст железных подков прозвучал, как отзвук
летнего грома. Подойдя к кромке Холма, Дженни видела, как серый конь и
свинцово-смутный силуэт всадника нырнули в лабиринт проваленных
фундаментов, сломанных стропил, луж бог знает какой глубины с плавающими
обломками горелого дерева, - туда, к отверстой черной пасти Врат. Сердце
болезненно ударяло в ребра. Дженни направила чувства в сторону входа в
Бездну, прислушалась напряженно. Воздух в Долине, казалось, был напоен
разумом дракона. Где-то во мраке скрипнула, потащилась по камням
металлическая чешуя...
Нечего было и думать о том, чтобы увидеть дракона в магическом
кристалле, и все же Дженни села куда придется - на осыпающуюся закопченную
гальку склона - и достала из кармана куртки осколок грязновато-белого
кристалла на цепочке. Она слышала, как Гарет окликнул ее по имени с
вершины Холма, но не ответила ни словом, ни взглядом. На той стороне
Долины Оспри уже одолевал широкую гранитную лестницу, ведущую к разоренным
Вратам; холодная голубоватая тень коня и всадника прополоскалась по
ступеням, как плащ, а затем Бездна поглотила обоих.
Солнечный свет лег на грань кристалла, заиграли блики. Дженни уловила
смутный образ стены из тесаного камня, из которой можно было бы сложить
целый дворец Бела, потолок пещеры с торчащими каменными клыками, старые
ламповые цепи, висящие в огромном кобальтовых оттенков пространстве...
черные провалы зияющих дверей и самый огромный проем - напротив...
Дженни сложила ладони чашечкой вокруг кристалла, пытаясь всмотреться
в его глубины сквозь завесы наводимых драконом иллюзий. Ей показалось, что
она видит вспышку рассеянного солнечного света на кольчуге и Оспри,
споткнувшегося среди обугленных груд костей, монет и полусгоревших шестов,
усеивающих пол. Она видела, как Джон выровнял шаг коня, как блеснул в руке
гарпун... Затем что-то метнулось из внутренних дверей, словно бешеный
весенний поток, взмело черный прах на полу и вдруг взмыло в палящей завесе
огня.
Темнота наполнила кристалл, и в этой темноте засветились две холодные
серебряные лампы.
Она уже ничего не замечала вокруг: ни зябкого утреннего ветра, ни
солнца, пригревающего ноги сквозь башмаки из толстой оленьей кожи, ни
идущего из Долины зимнего запаха воды и камня, ни беспокойного движения
лошадей наверху. Заключенный в ладони кристалл внезапно взорвался белым
светом, но сердцевина его была темна. Из этой темноты вылеплялись лишь
разрозненные смутные фрагменты: ощущение чего-то быстро движущегося и
огромного, отшатнувшийся перед броском Джон с далеко отнесенным гарпуном и
клубящиеся извивы слепящего дыма.
Каким-то образом она знала, что убит Оспри - убит страшным ударом
хвоста. Потом - быстрый промельк: упавший на колени Джон с красными от
ядовитых испарений глазами отводит гарпун для нового броска. Нечто
подобное взмаху черного крыла стерло картину... Снова пламя - и странный
отрывочный образ: три гарпуна, рассыпанные, как соломинки, в луже черной
дымящейся слизи. Сердце Дженни оледенело: одна темнота, одна клубящаяся
темнота, а потом - снова Джон, кровь льется сквозь прорванную страшными
когтями кольчугу, но он еще на ногах, и в руке у него - - меч.
Кристалл погас. Дженни видела, как трясутся ее руки, тело чуть не
корчилось от рвущейся в груди боли, в горле - казалось - - клубок
проволоки. "Джон..." - бессмысленно подумала она и вдруг вспомнила, как с
веселой бесцеремонностью входил он в обеденный зал Зиерн; его нарочитое
варварство, оказавшееся не по зубам молодой чародейке; вспомнила отсвет
осеннего солнца в его очках, когда он стоял по лодыжку в грязи у свиного
загона в Холде и протягивал руки, чтобы помочь ей слезть с седла.
Она не могла представить, как жить дальше без этой мальчишеской
улыбки.
И вдруг на грани сознания еле слышно прозвучал отзыв: "Дженни..."
Она нашла его лежащим по ту сторону бледного полотнища света,
падающего сквозь огромный проем Врат. Лунная Лошадка всхрапывала,
артачилась, чуя едкий запах дракона, витавший в Долине повсюду, и Дженни,
отпустив коня, пошла через руины пешком. Сердце колотилось, почти причиняя
боль; все время чудилось, что вот сейчас из черного провала Врат возникнет
силуэт дракона.
Но ничто не шевелилось в темноте. И тишина Бездны была страшнее
любого грома и скрежета.
После залитой солнцем Долины голубоватый полумрак Рыночного Зала
показался почти черным. Везде, куда достигал свет, клубились едкие
испарения. Воздух, насыщенный гарью и тяжелым смрадом ядовитого шлака,
вызывал дурноту. Даже с ее умением видеть во тьме Дженни пришлось
остановиться, всматриваясь. И сразу же нахлынула такая слабость, словно
вся эта кровь под ногами была ее собственной.
Он лежал, уронив лицо на выброшенную вперед руку; кольчужный капюшон
- сорван, волосы - если не выжжены, то пропитаны кровью. Кровь тянулась за
ним чернильным следом по полу, показывая, как он полз мимо трупа Оспри -
оттуда, из глубины, где чернела огромная туша дракона.
Дракон лежал мерцающей грудой обсидиановых ножей. Распластанный
ничком, он был чуть выше пояса Дженни - блистающая черная змея сорока
футов в длину, окутанная белой дымкой ядовитого пара и темной магией;
гарпуны торчали из него, как стрелы. Передняя лапа еще тянулась в
последнем усилии к Джону - сухая, словно рука скелета. Воздух вокруг был
отягощен нежным, ясным пением, проникавшим, казалось, прямо в мозг. Песня
на незнакомом Дженни языке, песня о холоде, о звездах, о восторге
затяжного броска сквозь вечную тьму. Мелодия была полузнакомой, как будто
Дженни уже слышала когда-то давным-давно отдельные ее такты, являвшиеся ей
потом во сне.
Затем дракон Моркелеб приподнял голову, и глаза их встретились.
Две серебряные лампы, кристаллический белый калейдоскоп, холодный и
нежный, тлеющий, как сердцевина угля. И Дженни отшатнулась, пораженная
чувством, что она смотрит в глаза мага - такого же, как она сама. Было
что-то ужасное и притягательное в этих глазах; пение в ее мозгу зазвучало
громче, словно некий голос обращался к ней, и слова становились все
понятнее и понятнее. И она ощутила с новой остротой тот вечный душевный
голод, которого не утолить.
Отчаянным усилием Дженни вырвалась из мерцающей пропасти и отвела
взгляд.
Теперь она знала, почему все легенды предостерегали, что ни в коем
случае нельзя смотреть в глаза дракону. Дело вовсе не в том, что дракон
может взглядом лишить тебя воли и ударить врасплох.
Просто, даже вырвавшись, ты оставляешь часть души в глубине ледяных
кристаллических глаз.
Дженни повернулась, готовая бежать сломя голову от этого
всепонимающего взгляда, от пения, проникающего в мозг, но споткнулась обо
что-то, лежащее на полу. И, лишь уставившись на простертого у ее ног
мужчину, она заметила наконец-то, что раны его еще кровоточат.
10
- Он не может умереть! - Гарет бросил охапку свеженаломанного
хвороста и обратил к Дженни умоляющие глаза. Как будто с той властью, что
оставалась в ее усталом израненном разуме, она могла еще что-то сделать!
Не отвечая, Дженни склонилась над закутанным в шкуры и пледы Джоном,
коснулась ледяного лица. Чувства ее были притуплены отчаянием, как у
заблудившегося путника, в который уже раз оказавшегося на той же самой
поляне.
Ведь знала же, знала еще при первой их встрече, что именно так все и
кончится! Вот и кончилось. Никогда уже не поглядеть ей в эти карие,
мальчишески озорные глаза... Зачем она не прогнать его тогда, зачем
послушалась слабого, идущего из сердца шепота: "Я больше не могу без
друга..."
Дженни выпрямилась, отряхнула юбку, зябко закуталась в плед,
накинутый поверх овечьей куртки. Гарет следил за ней собачьими глазами,
больными и жалобными. Стоило ей двинуться к скарбу, как он тут же пошел
следом.
...А любовников она бы себе нашла. Переспать с ведьмой - приключение,
да и примета есть, что после этого станешь счастливым... Почему она не
прогнала его утром и говорила с ним весь день, словно забыв, что он
мужчина - враг, норовящий лишить свободы! Зачем она позволила ему
коснуться своей души, как позволила коснуться тела!..
В оцепенелой тишине ночи висела белая ущербная луна. Ее призрачный
свет вылеплял из мрака руины городка в Долине. Полено просело в умирающем
костре; алый отблеск лег на погнутые звенья кольчуги Джона, клейко блеснул
на вывернутой ладонью вверх обожженной руке, и Дженни показалось, что тело
ее - сплошная открытая рана.
"Мы изменяем все, до чего ни дотронемся", - в отчаянии подумала она.
...Зачем она позволила ему изменить себя! Магия - единственный ключ к
магии, и он знал это с самого начала. Но ведь и Дженни знала, кто он
