вино. Но Гитлер не брал даже бокала, ему ставили чай, и он поддерживал чаем
компанию пьющих. Я не знаю конкретно тем деловых разговоров, которые велись
в Берлине, по каким вопросам и какие у нас были с немцами расхождения. Это
было очень трудно понять.
У нас сложилась такая практика: если тебе не говорят, то не спрашивай.
Считалось, что эти вопросы знать не обязательно. Это, конечно, неправильный
подход. Это верно в отношении чиновников. Но в отношении членов
правительства и членов Политбюро -- руководящего органа партии и страны --
это нарушение всех правил, которые должны быть в партии, если она является
действительно демократической. А наша партия, ленинская, имела именно такой
характер. Но ограничение и отбор информации, которая давалась членам
Политбюро, определялись Сталиным. Если говорить об уставном праве, то такого
уставного права не существовало и существовать не может. Это уже результат
сложившегося произвола, который приобрел какую-то "законность" при Сталине.
Молотов говорил, что во время поездки были приняты очень строгие меры
по безопасности продвижения поезда от границы до Берлина: буквально в зоне
видимости стояли солдаты. Он рассказывал, что во время деловых разговоров
вдруг пришли и сказали, что англичане делают налет и сейчас самолеты
появятся над Берлином. Предложили пойти в убежище. Пошли в убежище, и
Молотов понял, что уже сложилась частая практика пользоваться убежищем. Это
говорило о том, что англичане довольно основательно беспокоили Берлин и
Гитлеру со своей компанией приходилось прибегать к использованию убежища.
Спустя несколько месяцев после поездки Молотова в Берлин произошел
такой инцидент: Гесс8 улетел в Англию, выбросился там с парашютом и
приземлился. Гесс -- бывший летчик, поэтому он легко мог воспользоваться
этим способом. Немцы пустили "утку", что он бежал. Но было видно, что здесь
что-то кроется, не вяжутся концы с концами в версии о бегстве Гесса.
Возникало сомнение, что это было бегство. Когда Молотов во время войны был в
Лондоне, то ему предложили встретиться с Гессом, но Молотов отказался. А я
тогда спросил Сталина: "Не является ли бегство Гесса выполнением особой
миссии по поручению Гитлера? Он взял все на себя с тем, чтобы ничем его не
связывать, а на самом деле является посыльным Гитлера. Он не бежал, а
фактически полетел туда по поручению Гитлера с тем, чтобы договориться с
Лондоном о прекращении войны и развязать Гитлеру руки для похода на Восток".
Сталин выслушал меня и сказал: "Да, это так и было. Вы правильно понимаете
этот вопрос". Он не стал развивать дальше эту тему, а только согласился со
мною. Сталин очень сильно переживал начало войны. В первые ее дни, как
известно, был совершенно парализован в своих действиях и мыслях и даже
заявил об отказе от руководства страной и партией.
После поездки Молотова в Берлин не было никакого сомнения в том, что
будет война. Но полагали, что эта война может быть оттянута во времени.
Гитлер готовится, война будет развязана в ближайшее время, а в какое, мы,
конечно, не знали. Думаю, что и Сталин не знал. Это невозможно знать, потому
что каждая страна скрывает от своего противника начало войны, даже если она
приняла решение начать войну.
Однажды я приехал в Москву зимой в конце 1940 или в начале 1941 года.
Как только приехал, сейчас же раздался звонок. Передали, что Сталин просит
заехать к нему на "ближнюю" дачу, а сам он нездоров. Я приехал к нему.
Сталин лежал одетый, на кушетке, и читал. Мы обменялись приветствиями.
Сталин сказал, что чувствует себя плохо. Тут же стал рассказывать мне о
военных делах. Это был единственный раз, когда он заговорил со мной об этом.
Видимо, он нуждался в собеседнике. Его очень тяготило, что он один. Так я
думаю. Обычно у него не появлялось внутренней потребности обменяться с
кем-либо мнениями по вопросам военного характера. Он был далек от этого,
потому что, видимо, очень высоко ценил свои способности и низко оценивал их
у других.
Он говорил тогда, что проходит совещание военных9, а он лишен
возможности принять участие. На этом совещании было принято решение в пользу
какого-то оружия. Это возмутило Сталина, и он тут же начал звонить по
телефону, кажется, Тимошенко, который был наркомом обороны. Он стал ему
что-то выговаривать, придавая особое значение артиллерии и критикуя принятое
решение. Видимо, совещание было широким, в нем участвовали все командующие
войсками военных округов. Я говорю это к тому, что в то время уже
принимались меры, чтобы подготовиться к нашествию гитлеровских полчищ на
Советский Союз.
Внешние проявления глубоких переживаний, волнения Сталина мною
воспринимались по-человечески, потому что, действительно, такая прорва
нависала над нашей страной. Гитлеру удалось покорить европейские страны,
непосредственно подойти к границам Советского Союза и расположить свои
войска в соприкосновении с нашими войсками. Их разделяла только граница,
созданная после краха Польского государства. Угроза была, я бы сказал, самой
реальной за всю историю существования СССР. Смертельная угроза нависла над
Советским Союзом. Крупные страны: Германия, Италия и Япония -- объединились
против него. Ну, а другие? Америка слишком от нас далека. Было неизвестно,
какую она займет позицию при нападении немцев на Советский Союз. Англия
находилась в состоянии войны с Германией и сохраняла еще независимость,
которая тоже висела на волоске. Английская сухопутная армия была слабой.
Выдержит ли Англия, сможет ли она отразить попытки Гитлеровской Германии
высадить на Британских островах десант, это было еще неизвестно.
Поэтому вполне понятно волнение Сталина. Он чувствовал, что надвигается
угроза. Справится ли наша страна? Справится ли наша армия? Опыт Финляндской
войны показал ее слабость. Это еще больше давало повода для волнений. Не
случайно же, что в результате лишь такого состояния армии мы понесли тогда
огромные потери! В ответ было заменено военное руководство: смещен Ворошилов
с поста наркома обороны и назначен новый нарком, Тимошенко. Все это надо
представить себе, потому что отношения между Сталиным и Ворошиловым были
мало сказать дружескими: я всегда видел их вместе, они были неразлучны. Если
Сталин пошел на это, то можно себе представить, как был он поражен слабостью
нашей армии в войне с финнами!
Помню, однажды Сталин в беседе сказал, что Гитлер по закрытым каналам
обратился к нему с просьбой оказать услугу: немецкие войска оккупировали
Францию, и он хотел, чтобы Сталин как авторитет в коммунистическом мире
оказал ему помощь, то есть повлиял на Французскую компартию, чтобы она не
встала во главе движения сопротивления немецкой оккупации. Сталин возмущался
этой наглостью. Тут даже не было вопроса о том, какой дать ответ. Гитлер шел
не только на гнусность, но и на пакость. Как мог он допустить, что Сталин
пойдет на сделку такого характера? Низкую сделку. Оказать содействие фашизму
через Французскую коммунистическую партию?!
Еще такой инцидент. Когда немцы вели бои за Данциг, то эта операция
проводилась, как спектакль. У немцев там была заранее установлена
киносъемочная аппаратура. Эти бои и с моря и с суши были засняты. Этот
кинофильм они старались пошире продвинуть во все страны мира. Видимо, Гитлер
преследовал цель показать мощь и неотразимость фашистских войск с тем, чтобы
заставить дрожать своих будущих противников и парализовать их волю. Гитлер
обратился к Сталину с предложением взять эту картину и пустить ее через нашу
киносеть. Одним словом, показать нашему зрителю, как немцы расправляются с
Данцигом, с Польшей, со всей Европой. Вот такая диверсия была задумана
Гитлером против нашего народа.
Сталин поставил свои условия. Он сказал: "Если вы возьмете нашу картину
(в ней были показаны очень хорошо организованные маневры, которые
производили сильное впечатление), то мы возьмем ваш фильм". Гитлер, конечно,
не мог согласиться с таким обменом. Тем самым Сталин парировал диверсию со
стороны Гитлера, которую тот предпринял, предлагая демонстрировать картину о
разгроме польских войск. И все же эта картина была прислана немцами, и мы ее
просматривали со Сталиным. Она действительно производила удручающее
впечатление, особенно на тех людей, которые ожидали, что это оружие может
быть повернуто против них. А мы были именно такой стороной. У нас в то время
шел спектакль "Ключи от Берлина"10. Это тоже рассматривалось как
психологическая подготовка страны и войск к войне. В истории уже были
случаи, когда русские войска брали Берлин и получали ключи от его ворот.
Это, конечно, раздражало немцев. Это была психологическая закалка наших
людей против фашистов. Они трубили, что все на Земле будет им подвластно и
что они могут разбить любую армию. А здесь было показано, что русские войска
бивали немцев, вступали в Берлин в результате их разгрома.
Картина неизбежности войны вырисовалась значительно раньше, чем
началась война, и даже значительно раньше, чем был подписан договор между
Советским Союзом и гитлеровской Германией. Было известно от самого Гитлера:
если фашисты придут к власти, то будет война против Советского Союза. Он
написал книгу "Майн кампф", в которой излагал свои агрессивные планы и свое
человеконенавистническое мировоззрение. Он прежде всего ставил задачу
разгрома Советского Союза, уничтожения коммунизма. Оплот коммунизма -- это
Советский Союз. И когда Гитлер пришел к власти, то он сейчас же начал
готовить к этому свою армию. Это не было секретом. Шумные военные парады в
немецких городах, угрожающие речи против нас... Но, видимо, Сталин находился
тогда под впечатлением, что в нашей стране все в порядке и армия с ее
вооружением у нас на должном уровне, как и ее командный состав, и настроение
народа. И действительно, настроение народа свидетельствовало о его
монолитности и сплоченности вокруг партии.
Фашисты, как и все буржуазные идеологи, рассчитывали, что поскольку
Советский Союз многонационален, то поэтому при первом же столкновении он
развалится, как колосс на глиняных ногах: возникнет национальная рознь, не
будет монолитности и сплоченности народа, а следовательно, и Вооруженных
Сил. Но это оказались бредни тех, кто хотел, чтобы случилось так. Мудрая
ленинская национальная политика после Октябрьской революции за годы
Советской власти все перевернула. Конечно, были шероховатости. Потребуются
еще десятилетия, чтобы все это изжить. Но основное было уже сделано. Разные
народы страны, рабочие, крестьяне, интеллигенция чувствовали, что только в
единении сила. Не в розни наша сила, не в розни народов, а в их единстве и
монолитности. Война убедительно подтвердила это и разбила иллюзии, которые
питали наши враги.
Военные парады и маневры, которые проводились, играли большую
положительную роль. Но они играли и отрицательную роль в том смысле, что
расхолаживали волю и успокаивающе действовали на всех, скрывая недостатки,
которые имелись в Красной Армии. Видимо, Сталин эту сторону недооценил. Он
неправильно оценивал боеспособность нашей армии, находясь под впечатлением
кинокартин, в которых показывали парады и военные маневры. Сталин давно
почти ничего живого не видел. Он не выезжал никуда из Москвы. Из Кремля
выезжал только на дачу и в Сочи, а больше никуда. Соответствующую информацию
получал только через Ворошилова. Тот, конечно, докладывал, как он сам
понимал, а он тоже переоценивал Красную Армию. Считал, что она находится на
