естественно.
Что же я увидел? Сидел председатель ревкома одетым в полушубок, поверх
которого натянул шинель. Не знаю, как он сумел сделать это, потому что сам
был огромного роста, крупный человек. На его ногах валенки, из шинели
торчали два револьвера. Одним словом, только пушки у него недоставало за
плечами, потому что слишком тяжела. Люди сидели и смотрели на него.
Закончился прием. Остались мы одни, и я сказал ему: "Вы производите плохое
впечатление не только насчет себя, но и о советских органах власти, о всех
наших людях, о нашей трусости. Что вы сделаете вашими пистолетами, если
кто-нибудь из террористов придет и захочет вас убить? Он застрелит вас
вашими же пистолетами. Зачем вы их демонстрируете? Почему у вас торчат
рукоятки? Спрячьте их в карманы и оденьтесь поприличнее". Мищенко был смущен
и выражал явное непонимание моих претензий. Ведь он проявлял свою
"революционность", свою "непреклонность"!
Пришлось нам спустя какое-то время пересмотреть назначения. Люди,
которые работали здесь временно, возвратились на прежние посты. Мищенко тоже
вернулся в Винницу. Во Львове были выдвинуты новые люди, но это было сложным
делом, потому что польский аппарат власти не то что саботировал (я такого не
припоминаю), но был деморализован, морально парализован. Конечно, наш приход
его не воодушевлял и энтузиазма в работе не прибавлял. Спустя много лет
после войны, когда я беседовал с Гомулкой, он рассказал, что был в рабочей
обороне в те дни, когда мы вошли в Польшу, а потом мы его мобилизовали, и он
еще какое-то время трудился в Киеве, на строительстве подземных
железнодорожных переходов.
Сталин перед войной предложил проделать железнодорожные тоннели под
Днепром: один -- севернее Киева, другой -- южнее. Работали там московские
метростроевцы. Но мы не успели сделать переходы до войны, а после войны в
них отпала надобность, и работы были прекращены. Остатки же тоннеля сейчас
служат памятником прошлому.
Наша деятельность по советизации Западной Украины продолжалась довольно
успешно, сопротивления мы тогда не встречали. Не помню активных, тем более
вооруженных выступлений против нас. Позднее стал проявлять активность Степан
Бандера11. Когда мы заняли Львов, он сидел в местной тюрьме, будучи
осужденным в связи с убийством польского министра внутренних дел. Не помню
сейчас, какой была роль Бандеры в этом: сам ли он стрелял в министра или был
одним из тех, кто организовывал это убийство. Мы проявили тогда
безрассудство, освобождая заключенных без проверки. Не знаю, правда, имелась
ли у нас возможность произвести такую проверку. Все заключенные были
освобождены, в том числе получил свободу и Бандера. Тогда его действия нам
импонировали: он выступил против министра внутренних дел в реакционном
Польском государстве. Не нам было оплакивать гибель этого министра. Но так
как эти акции были произведены группами, которые не были друзьями Советского
Союза, а были его противниками, националистами, ненавидевшими советский
строй, то надо было бы это учесть. Позднее мы столкнулись с Бандерой, и он
нам причинил очень много бед. Мы потеряли тысячи людей уже после войны,
когда развернулась острая вооруженная борьба украинских националистов против
Советской власти. Бандера оказался прямым агентом Германии. Когда Германия
готовилась к войне и после начала войны, эти агенты германского
империализма, националисты-бандеровцы активно помогали гитлеровцам.
Правда, когда Бандера увидел, что немцы и не думают выполнять данные
ему обещания об образовании независимой Украины, он повернул свои отряды
против них, но при этом не перестал ненавидеть Советский Союз. Под конец
войны он сражался и против нас, и против немцев, а после войны возобновил
борьбу с Советской властью. Кто же такой Бандера? Не все это у нас знают.
Степан Бандера был из духовного рода, отец его являлся священником в
Станиславской области, не то в самом городе Станиславе. Учился Бандера во
Львовском политехническом институте, имел образование. Сначала он стал
вождем украинских националистов в западных областях Украины, а позже --
общепризнанным вождем всего украинского национализма.
Когда после вступления Германии в войну против Польши наши войска вышли
на разграничительную границу, наступил большой подъем настроения в
украинском народе, да и у всего советского народа, с одной стороны, а с
другой стороны -- всех угнетало предчувствие, что, видимо, скоро разразится
война, и она не минует Советский Союз. А если Советский Союз будет вовлечен
в войну, то эти новые районы Западной Украины (как украинцы говорили
"захидной"), вошедшие в состав УССР, в первую голову попадут в сферу огня.
Западные украинцы по-разному переживали наступающую угрозу. Украинские
националисты, озлобленные враги Советского государства, ждали войну и
готовились к ней. Они радовались, потому что им заморочил голову Геббельс
тем, что в результате войны немцев против СССР Украина получит
государственную независимость. Они были ослеплены национализмом и не могли
оценить величие передового советского строя. Эти люди ждали войны и все
делали для того, чтобы ее приблизить. Они готовились к тому, чтобы облегчить
немцам оккупацию Украины, считая, что Гитлер своими войсками очистит Украину
от "москалей" и преподнесет им торжественно, на блюде незалежну Украину.
Потом украинские националисты увидели, чем все кончилось; их надежды
рухнули, а Гитлер стал их самих сажать в тюрьмы и вести против них
беспощадную борьбу. Некоторые из них даже вынуждены были уйти в подполье и
перейти к террористическим актам против немцев. Правда, эти террористические
акты они совершали очень редко. Они накапливали силы, считая, что если
Советский Союз начнет наступать против Германии, то им надо иметь свои
войска, которые бы на завершающем этапе очистки территории от немцев
позволили им захватить власть и создать Украину, "незалежну" от "москалей",
от Москвы. Вот такая ситуация сложилась в то время, когда мы боролись за
укрепление Советской власти в Западной Украине и готовились к неизбежной
войне.
Хочу рассказать о некоторых трагических случаях, которые пришлось
наблюдать мне либо слышать о них; мне докладывали работники Наркомата
внутренних дел. Наркомом внутренних дел Украины был в это время Серов12. Он
незадолго до того окончил военную академию. В порядке укрепления органов
госбезопасности тогда было много мобилизовано командиров на эту работу. В
числе мобилизованных и он попал к нам наркомвнуделом Украины. Опыта такой
работы у него еще не имелось. Это было плохо, но это же было и хорошо,
потому что уже накопился вредный для страны и для партии опыт, приобретенный
провокациями и при арестах невинных людей, их допросах с ухищренными
истязаниями для вынуждения признаний, буквально с расправами. Допрашивающие
сами уже были превращены в машину и поступали так, руководствуясь мыслью:
если я этого не сделаю, то это же мне сделают вскоре другие; лучше я сам
сделаю, чем это сделают надо мной. Страшно представить в наше время, что
коммунисты вынуждены были руководствоваться в своих поступках не сознанием,
не совестью, а каким-то животным, зоологическим страхом за собственную
судьбу и, чтобы сохранить себе жизнь, губили жизни честных, ни в чем не
повинных людей...
Серов согласно служебным обязанностям установил тогда
контакты с гестапо. Представитель гестапо официально прибыл по взаимной
договоренности во Львов со своей агентурой. Не знаю точно, какая у него
имелась сеть агентов, но она была большой. Предлогом послужил "обмен людьми"
между нами и Германией: лица, которые покинули территорию, занятую
германскими войсками, и желавшие вернуться по месту своего жительства до
захвата немцами Польши, получали такую возможность. И наоборот: лица,
которые остались на территории, занятой немецкими войсками, но хотевшие
перейти на территорию, занятую советскими войсками, тоже могли возвратиться
к себе. Во время этой работы по обмену ко мне пришел Серов и рассказал: "У
пункта регистрации желающих вернуться на польскую территорию стоят огромные
очереди. Когда я подошел туда, мне стало больно: ведь главным образом
очередь состояла из еврейского населения. Что с ним будет? И настолько люди
преданы всяким там бытовым мелочам -- квартире, вещам. Они давали взятки
гестаповцам, чтобы те помогли им поскорее выехать отсюда и вернуться к своим
очагам". А гестаповцы охотно это делали, брали взятки, обогащались и
препровождали их прямо в лагеря. Мы же ничего не могли поделать, потому что
наш голос для этих несчастных людей ничего не значил: они хотели попасть
домой. Может быть, у кого-то оставались там еще и родственники. Одним
словом, они хотели вернуться туда, где родились и где жили, хотя и знали,
как немцы у себя, в Германии, расправились с евреями. И все же польские
евреи, которые волей судьбы оказались на территории, занятой Советским
Союзом, всеми правдами и неправдами стремились вернуться на землю, где уже
господствовал фашизм и где им была уготована печальная участь. С другой
стороны, много людей, особенно евреев, бежало от фашистов и к нам. Они ведь
следили, как фашисты относятся к еврейскому населению, как они громили
евреев у себя в стране, устанавливали для них особые "знаки отличия", чинили
унижения и издевательства над еврейским народом. Должен сказать здесь и о
Серове. Он в свое время был наказан и освобожден от министерской должности,
так как проявил неосторожность. Но он при всех своих ошибках -- честный и
неподкупный человек. Я относился к нему с уважением и доверием.
А вот еще один случай, причины которого я не понял и был им очень
огорчен. Во Львове оказалась Бандровска13 (не ручаюсь за точность фамилии),
известная польская оперная певица. Мне доложили, что она находится на нашей
территории. Я попросил людей, занимавшихся вопросами культуры, провести с
ней переговоры и, если она захочет, предоставить ей возможность петь во
Львовской опере; если же нет, то предоставить возможность петь в киевской,
харьковской или одесской опере. Одним словом, дать ей любую возможность. Я
думал, что это ее соблазнит и что она останется у нас. Мне не хотелось,
чтобы такая известная певица вернулась на польскую территорию, занятую
фашистами. Ведь она там будет петь, и это станет как бы шагом, направленным
и против польского народа, и против советского народа. Но она не захотела
остаться и вернулась к себе. Когда вели с ней переговоры, Бандровска
проявила хитрость: она вела переговоры с нами и как будто изъявляла желание
принять наше предложение, а в то же время вела тайные переговоры с немцами.
Они тайком переправили ее на территорию, уже занятую ими. Пришел ко мне
Серов и говорит: "Бандровской нет. Она в Кракове и уже выступала в театре
перед офицерами немецкой армии".
Польская интеллигенция, оказавшаяся на территории, занятой Красной
Армией, по-разному воспринимала приход наших войск в Западную Украину и
Западную Белоруссию. Многие интеллигенты, что понятно, были, как говорится,
буквально огорошены. Они находились в состоянии какого-то шока. Их страна
подверглась нападению гитлеровского государства, и вот Польша разгромлена,
Варшава сильно разрушена, другие города -- тоже. Что будет дальше?
Воспитанные на буржуазных традициях, буржуазном понимании хода событий, эти
люди как бы теряли свою самобытность, свое лицо. Они не могли понять, что
польская культура и польская нация продолжают развиваться на территории,
