ни в коем случае не могли принять нас за туземцев. Самый маленький
юноша-плати весил вдвое больше, чем самый тяжелый член нашей группы. Они
были около двух с половиной метров ростом, а ширина плеч достигала
полутора метров. Головы скорее конусовидные, чем прямоугольные,
чрезвычайно мощные челюсти и рот почти от уха до уха. Глаза сидят
глубоко, и вместо наших выступающих вперед носов и ушей щели со
слизистой мембраной. Тела покрыты тонким шелковистым мехом, более густым
на голове, плечах, подмышками и в пахах (у мужчин еще и на спине). У
самок видны четыре соска, расположенные по углам прямоугольной
поверхности жировой, продуцирующей молоко ткани. Отверстие на теле,
которое мы называем влагалищем, находится почти на спине, в то время как
отверстия для выделения расположены спереди. Мужские половые органы
- 4 -
расположены на животе и преимущественно спрятаны под меховым передником.
(Нам долго пришлось разыгрывать детективов, прежде чем узнали это; оба
пола носят "целомудренный" кожаный лоскут, кроме, разве что, теплого
сезона и периода течки.)
Мы наблюдали их примерно три недели, когда самки вдруг впали в
горячку - все зрелые самки и все в один день. Их половое влечение было
почти фантастическим.
Все сбросили свои фартуки и предались недельной и какой-то
принужденной сексуальной активности. Нет никакой параллели ни в одной
духовно высокостоящей расе - и среди животных тоже! - которые я
когдалибо изучала. Но было бы ошибочно говорить об оргии; по-моему, это
было бы к тому же клеветой на плати. Стимулирующие феромоны,
продуцируемые ими, скорее пробуждают тропизм, который мы знаем у
растений, но никак ни один из регулярных животных или человеческих
инстинктов. Просто они шесть дней делают только одно - совокупляются.
В нашей семье было 82 взрослых самца и 19 самок (ужасная причина
такого неравенства должна стать очевидной в одном из более поздних
циклов), поэтому самки были заняты без всяких пауз. С ними спаривались
даже тогда, когда они спали. Пока совокуплялся один, двое-трое других
ждали своей очереди; беспокойно бегали взад и вперед или мастурбировали;
иногда они удовлетворяли себя с помощью партнера того же пола.
("Удовлетворяли" - не совсем подходящее выражение. Мы не нашли ни
малейших признаков того, что они получали удовольствие от своей
сексуальной деятельности; это скорее походило на временное облегчение
ужасного влечения, которое быстро нарастало снова.) Они пытались
спариться с подростками и с членами нашей экспедиции. Но, к счастью, при
всей их физической силе у них относительно медленная реакция, и несмотря
на гнет, вызывающий в них потребность в нас, нам легко удавалось
обороняться. Сильного пинка под колено было достаточно, чтобы заставить
их заковылять в направлении другой "жертвы".
Все эти шесть дней ни один взрослый плати ничего не ест. Они более
или менее спят к концу этого периода; самцы время от времени впадают в
сон даже во время совокупления. (С другой стороны, мы во многих случаях
наблюдали у них непроизвольную эрекцию во сне, заканчивавшуюся
семяизвержением.) Когда все это, наконец, закончилось, плати некоторое
время оцепенело сидели кругом; затем самки отправились к ямам с запасами
и вернулись с полными охапками вяленого и копченого мяса и рыбы. Каждый
съел гору всего этого, а потом впал в глубокий коматозный сон.
Можно было наблюдать показательную синхронность. В другие времена
года такая продолжительная уязвимость означала бы искоренение семьи или
всего вида, так как совокуплялись одновременно все взрослые плати. Но
крупные хищники с севера в это время года не плавали в южном
направлении. И ко времени рождения детенышей - примерно пятьсот дней
спустя - еще не заканчивалось время самой легкой добычи, когда стада
мелких животных тянулись на север, к теплу.
Конечно, у нас никогда не было удобного случая вскрывать плати.
Было бы очень важно изучить внутреннее строение плати - ведь именно оно
было ответственно за причудливое сексуальное поведение этого вида. А
внешнее исследование могло создать лишь слабое впечатление об этой
странности. Вульва - маленькое отверстие, менее сантиметра в диаметре -
постоянно закрыта, кроме как в период течки у самки. Пенис самца - в
нормальном состоянии едва заметный вырост - вытягивается в пурпурного
червяка с удивительной длиной до двадцати сантиметров. Наружной мошонки
нет; мы предположили наличие внутреннего (и довольно большого)
резервуара для семенной жидкости.
- 5 -
Анатомические особенности беременности и родов еще более странные.
Самки вообще почти больше не двигаются и набирают в весе около
пятидесяти процентов. Перед родами скелет будущей матери соответственно
деформируется; похоже на то, как наши змеи растягивают нижнюю челюсть,
когда им удается заглотить большую добычу. Этот процесс, совершенно
очевидно, болезненный. Вульва (или каким бы названием ни обложить это
отверстие) не участвует в образовании родового канала, вместо этого
вдоль всей области живота возникает почти полуметровая щель, закрытая
молочно-белой мембраной. Самка разрывает эту мембрану когтями и серией
очень резких конвульсий выдавливает из себя детеныша. Затем она
выпрямляет свои тазовые кости с ужасным звуком, напоминающим звук
вращающихся мельничных жерновов. Несколько дней она неподвижна и
бесчувственна и лишь кормит грудью детеныша. Самцы в этот период
приносят самкам пищу и чистят их.
Среди записей первой экспедиции мы не нашли ничего, что подготовило
бы нас к подобным вещам. Члены той экспедиции прибыли мертвой зимой и
находились здесь один (земной) год, а потому не видели периода родов.
Они заметили, что очевидно существует строгое табу на упоминание чего бы
то ни было, касающегося сексуальных вещей и родов. Но я считаю "табу"
все же ошибочным обозначением. Дело вовсе не в том, что плати связывают
с упомянутыми процессами чувство вины или стыда. Нам кажется более
верным, что в тот период, когда у самок течка или сезон родов, они
просто впадают в другое состояние сознания; в состояние, которое,
очевидно, гасит их речевой интеллект. Они так же мало могли сказать о
сексуальности, как и мы рассуждать о том, что в настоящее время
поделывает наша слюнная железа.
Я вспоминаю забавный и одновременно поучительный эпизод, который
произошел, когда мы были в семье уже несколько месяцев. Я с некоторого
времени хорошо сошлась с Тибру, старой самкой с необыкновенными
лингвистическими способностями. Она была потрясена тем, что ей рассказал
один из подростков.
У плати нет чувства личного; они свободно заходят в любую маффа
(юртоподобная палатка, служащая им жилищем) и в любое время дня и ночи.
И, конечно, нельзя было избежать того, что они однажды стали свидетелями
человеческого варианта секса. Подросток - девочка - довольно точно
описала, что она видела. Я уже до того пыталась объяснить Тибру
человеческую сексуальность, чтобы как-то мотивировать разговор об этой
же стороне их жизни. Она во время всего моего сообщения криво улыбалась
и к тому же кивала - жест, который дествует на нервы и которым они
обычно одаривают своих детей, когда те говорят глупости.
Увидев такую возможность, я решила действовать совершенно открыто и
без стеснений. Я открыла дверной клапан маффа, чтобы внутри стало
светлее, потом подняла свой килт и вскарабкалась на стол. Там я улеглась
на спину и попыталась простыми словами и жестами объяснить, что к чему,
кто и что с кем делает, и что может произойти или не произойти спустя
девять месяцев.
На этот раз она была более склонна воспринимать меня всерьез.
(Ребенку, который наблюдал совокупление, было четыре года - уже
подросток - то есть, достаточно много, чтобы научиться сдерживать свою
фантазию.) По окончании моих объяснений она исследовала меня сама, что
было не особенно приятно, так как ее четырехпалая рука была больше
человеческой ступни и, кроме того, достаточно грязной и вооруженной
опасными когтями.
Тибру, казалось, правильно поняла только назначение грудей, так как
припоминала, что в конце периода, который она провела в бессознательном
- 6 -
состоянии и который на языке женщин называется "большие боли в бедрах",
ее сосал ребенок. (Ее выражение для другого бессознательного состояния
звучит буквально: "Боль-в-заднице".) Она деловито и к месту
осведомилась, не могу ли я притащить самца и показать ей все это.
Ну, я считаю себя в достаточно степени исследователем, чтобы
согласиться на ее предложение - если бы мне удалось найти мужчину,
который тоже был бы способен на это и захотел бы воспользоваться
случаем. Если бы это было в конце нашего пребывания здесь, я бы,
вероятно, пошла на это. Но руководство экспедицией - дело щекотливое;
даже тогда, когда руководишь десятком высокообразованных и свободных по
должности людей; а впереди у нас было еще три года.
Я объснила, что старейшины избегают подобных действий с мужчинами,
которыми они руководят; и Тибру приняла это объяснение. Они хоть и не
помешаны на дисциплине, но имеют понятие о вежливости и социальных
правилах. Она сказала, что попросит об этом других человеческих самок.
Возможно, я сама должна была бы выполнить эту просьбу, но ей я
этого не сказала. Я с облегчением восприняла то, что сорвалась, наконец,
с крючка, но мне было очень любопытно узнать, как отреагируют на это
наши люди.
Парочка, согласившаяся на это, оказалась той самой, от которой я
меньше всего этого ожидала. Оба они были робкими, стеснительными, во
всяком случае, по отношению к своим. Хорошие исследователи, но не того
сорта, в чьем обществе можно было бы расслабиться от условностей. Я
полагаю, у них лучшая "антропологическая перспектива", чем у остальных,
если брать в расчет их собственное поведение.
Во всяком случае, они вошли в маффа, которая, как правило,
принадлежала Тибру, и Тибру испустила крик, означающий "Все свободные
самки, сюда!" Я спрашивала себя, была ли наша парочка на самом деле в
состоянии дать представление в этой маленькой, укрепленной на колышках
юрте, заполненной потеющими и задающими вопросы на чужом языке
гигантами.
Все созванные женщины устремились в палатку и через несколько минут
начали издавать странные звуки. Сначала эти звуки меня удивили, но потом
я узнала их смех! Я слышала индивидуальный смех плати - своего рода
хрип, как при втягивании воздуха... но девятнадцать одновременно
смеющихся плати издавали совершенно неземной шум.
Эти двое продержались там долго, но я так никогда и не узнала,
действительно ли они закончили свою демонстрацию. Когда они вышли из
маффа, лица их были кровавокрасными, они смотрели в пол, а позади них
несся нестихающе-громкий смех. Я никогда не говорила с этими двумя об
этом, а когда спрашивала об этом Тибру или какую-нибудь другую самку,
ответом был лишь полузадушенный смех, поэтому я почти поверила, что мы
стали здесь виновниками непристойной шутки. (С другой стороны, я
уверена, что сексуальность плати, наконец, найдет свое место в
непристойном лексическом фонде каждой человеческой культуры.)
Но позвольте мне вернуться к началу.
Мы пришли на Санхрист IV с ничтожным словарным запасом и массой
ошибочной информации. Я не хочу сказать этим ничего унизительного о
