*****************************************
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* Джо ХОЛДМЕН *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* ВРЕМЕНА ГОДА *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* Фантастическая повесть *
* *
* Перевод с английского *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* *
* 1 9 8 9 *
* *
*****************************************
Joe HALDEMAN
SEASONS
(C)1985 by Joe Haldeman
Илл.: John Stewart
(С)1989 by А.Миллер (перевод)
Впервые опубликовано в сборнике "Alien Stars", 1985 г.
- 1 -
I.
Транскрипт, изданный по записям прошедших нескольких часов:
МАРИЯ
Сорок один год - слишком рано для смерти. Меня никогда не учили
быть солдатом. Меня учили выживать, это правда, но не убивать и не быть
убитой.
Конечно, это не лучший способ начинать, но все же позвольте мне
начать именно так.
Если мои расчеты хотя бы приблизительно соответствуют истине, то у
нас сейчас середина ноября, АС238. Я Мария Рубера, старший ксенолог
Второй экспедиции Конфедерации на Санхрист IV. В настоящий момент я стою
на вахте у входа в пещеру, пока пятеро моих товарищей пытаются заснуть.
Все мое вооружение - каменный топор, копье с кремневым наконечником и
куча камней, которые можно бросать. Идет мелкий холодный дождь, а на мне
только жесткий килт* и жилет из насквозь промокшей толстой шкуры. Я
промерзла до мозга костей, но мы не насмеливаемся развести костер. У
плати хороший нюх.
---------------
Килт - короткая юбка.
Я наговариваю эту запись почти беззвучно в один из этих
искусственных коренных зубов, которые есть у каждого из нас;
единственный артефакт более поздних эпох в этой пещере каменного века.
Этот маленький рекордер может остаться целым даже в том случае, если
этого не случится со мной, что очень вероятно. Хотя, может быть, он тоже
не выживет. Плати имеют обыкновение сначала съедать головы животных; они
перемалывают зубами череп и мозг, пока обезглавленное тело бьется и
извивается у их ног, и они считают, что это очень смешно. Невинный, но
ужасный юмор. Я почти люблю их. Что вовсе не значит, что я их понимаю.
Позвольте мне попытаться оформить этот документ по возможности
более подробно. Это меня волнует. Я уверена, что у вас есть машина,
которая отфильтрует стук моих зубов. Некоторое время приемы дзэн*
помогали мне сдерживать его, но сейчас слишком холодно. К тому же,
совершенно ясно, что я умру, и поэтому мне очень страшно.
---------------
Дзэн - течение буддизма, для которого характерно абсолютное
пренебрежение к любой внешней форме бытия личности.
Моя специальность - ксенология, но я имею еще докторскую степень по
историко-культурной антропологии, которую мне присудили за изучение
мертвых культур с помощью записей мертвых же антропологов. В
девятнадцатом и двадцатом веках по старому летоисчислению были десятки
изолированных культур, существовавших без обработки металлов и даже без
письменности; в некоторых случаях даже без земледелия и какой-либо
социальной структуры, которая выходила бы за пределы семьи. Ни одна из
этих культур не просуществовала после соприкосновения с цивилизацией
дольше нескольких поколений; но тогда цивилизация могла себе позволить
- 2 -
такую роскошь в науке. Поэтому-то у нас и есть относительно полные
записи. Эти записи очаровательны; не только из-за содержащейся в них
информации о примитивных, но и из-за исправления неосознанных
предубеждений, которые постоянно вкрадываются в исследования чуждых
культур. Моей специальностью были племена маори и эскимосов и (из-за
неясных ассоциаций) европейские и американские культуры, которые их
изучали и тем самым разрушили.
Я постараюсь не отклоняться от темы. Этот вид тренировок и
определил мое назначение руководителем этой банды холодных, полуголых и,
вероятно, приговоренных к смерти псевдопримитивных ученых. Мы не
повторяем ошибок наших предшественников. Мы приходим теперь к
первобытным в такие же условия, чтобы не служить в их обычном образе
жизни примером цивилизаторского превосходства. Мы практикуем не больше
превосходства, чем это возможно. Конечно, большинство из нас не
откусывает головы живым животным и не обмениваются приветствиями, пробуя
на вкус кал другого.
Слова и мысли об этом опять вынуждают меня спуститься с холма. Мы
назначили себе в качестве отхожего места скалу, возвышающуюся в
нескольких сотнях метров отсюда и видимую от входа в пещеру. Мы
стараемся не делать к ней приметной тропинки, чтобы по крайней мере пока
не создавать следа запаха. По дороге я буду молчать, ведь у них очень
тонкий слух.
Я вернулась. Я хожу слишком часто и со слишком незначительным
успехом. Наша диета состоит главным образом из мизерных количеств сырого
мяса. Единственное теплое место на моем теле - горячий и зудящий задний
проход. В каменном веке нет никакой возможности для достаточной гигиены.
В лучшем случае найдешь гладкий камень. Я прямо ощущаю кишение червей и
бацилл в моем пищеварительном аппарате. Но пока ничего опасного - крови
нет. У Карла Флеминга началось кровотечение, а два дня спустя что-то в
нем лопнуло, и он умер от горлового кровотечения. Мы заложили его тело
камнями. Земля промерзла и была чересчур твердой, чтобы выкопать могилу.
Вероятно, его выкопали и съели.
Но причина не в питании. На Земле я тратила много денег на сырое
мясо и сырую рыбу и никогда от этого не болела, кроме как от
переполнения живота. Боюсь, это вирус. Мы предсказывали все будущие
события по исследованию стула, и потому молча переносим эту копроманию*.
Есть кровь в твоем кале - значит, тебе отмерено короткое будущее.
Может быть, причиной смерти Карла был стресс. Мы все в чрезвычайном
стрессе. Но я опять отвлеклась.
------------
* От греческ. kopros - кал.
На компетентную комиссию особое впечатление произвело мое изучение
эскимосов. Эскимосы были дружелюбным народом, жившим маленькими общинами
в полярных областях Северной Америки. Как и плати, они питались мясом,
не знали земледелия, устраивали охоты на стада крупных животных и при
случае рыбачили. У плати не было потребности в рыболовном искусстве
эскимосов, так как море здесь буквально кишело съедобными и глупыми
тварями. Но они предпочитали есть кровавое мясо, разгрызать кости,
жевать печень и высасывать содержимое кишок и теплый мозг из черепов.
Они достойны любви, но неприхотливы. И непредсказуемы, как мы узнали к
своему сожалению.
Как и эскимосы, плати любили холод и в теплое время года
становились довольно ленивыми и сонными. Санхрист IV не имеет наклона
- 3 -
оси вращения и поэтому не знает времен года в земном смысле, но его
орбита очень вытянута, так что в течение более двух третей года (три с
половиной земных года) на нем царит холод. Мы определили шесть четко
различимых времен года: весна, лето, осень, зима, мертвая зима и таяние
снега. Кроткое море к середине осени затягивается тонким слоем льда.
Каждый не совсем полный невежда в науке знает, что Санхрист одна из
чрезвычайно редких планет, на которой не только царят близкие к земным
условия, но также возникли формы жизни, копирующие наш ДНКкод. Есть
различные теории, объясняющие эту случайность, которая не может быть
случайностью, но их можно прочесть и в другом месте. А в отношении нашей
ксенологической деятельности это означало то, что мы могли хорошо
действовать с минимальными экологическими затратами и жить дарами земли.
А также мясом, кровью и костным мозгом, но это требовало тренировки для
десенсибилизации организма. (Для меня в меньшей степени, чем для
остальных, так как я, как уже упоминалось, всегда отдавала
атавистическое предпочтение таким блюдам, как мясо по-татарски и суши.
Наблюдения со спутников выявили 119 общин или семей плати и
никакого признака других человекоподобных рас. Они все жили на островах
южного субтропического моря - по крайней мере, на Земле оно было бы
субтропическим - мелкие воды, что в мертвую зиму промерзают до дна, и их
с поздней осени и до начала таяния снегов можно было преодолеть пешком.
В теплые месяцы - если они, конечно, в самом деле соберут свои старые
кости, чтобы перебраться в другое место - плати переталкивались на
плотах от острова к острову. Во время отлива они могли бы весь путь
пройти пешком.
Мы устроили базу в тропиках, на порядочном расстоянии по другую
сторону экватора от предпочитаемой ими области, и поздним летом сделали
вылет на юг. В нашем месячном путешествии мы встречались с отдельными
персонами и маленькими группами, но не встретили ни одной семьи, пока не
достигли южных гор.
Плати в летние месяцы не особенно легки на подъем, кроме как в
короткий период спаривания. Они большей частью болтаются вокруг,
двигаются не более, чем это необходимо, и питаются копченым мясом
животных, которое хранят в закрытых ямах, заполненных к сезон таяния
снегов. Если мясо становится слишком старым или его запасы кончаются,
они довольствуются рыбой, что требует небольших трудов. Приливы летом и
осенью довольно высокие, и рыбакам не нужно делать ничего, кроме как
забросить в подходящее место свои сети. Отступая при отливе, море
оставляет в них копошащееся серебристое изобилие. Но они ворчат и
насмехаются над вкусом рыбы.
Они восприняли наше появление без лишнего шума и, как будто это
само собой разумелось, поделились с нами пищей и кровом, как сделали бы
это для любого путешествующего члена другого туземного племени. Хотя они
ни в коем случае не могли принять нас за туземцев. Самый маленький
юноша-плати весил вдвое больше, чем самый тяжелый член нашей группы. Они
были около двух с половиной метров ростом, а ширина плеч достигала
полутора метров. Головы скорее конусовидные, чем прямоугольные,
чрезвычайно мощные челюсти и рот почти от уха до уха. Глаза сидят
глубоко, и вместо наших выступающих вперед носов и ушей щели со
слизистой мембраной. Тела покрыты тонким шелковистым мехом, более густым
на голове, плечах, подмышками и в пахах (у мужчин еще и на спине). У
самок видны четыре соска, расположенные по углам прямоугольной
поверхности жировой, продуцирующей молоко ткани. Отверстие на теле,
которое мы называем влагалищем, находится почти на спине, в то время как
отверстия для выделения расположены спереди. Мужские половые органы
- 4 -
расположены на животе и преимущественно спрятаны под меховым передником.
(Нам долго пришлось разыгрывать детективов, прежде чем узнали это; оба
пола носят "целомудренный" кожаный лоскут, кроме, разве что, теплого
сезона и периода течки.)
Мы наблюдали их примерно три недели, когда самки вдруг впали в
горячку - все зрелые самки и все в один день. Их половое влечение было
почти фантастическим.
Все сбросили свои фартуки и предались недельной и какой-то
принужденной сексуальной активности. Нет никакой параллели ни в одной
духовно высокостоящей расе - и среди животных тоже! - которые я
когдалибо изучала. Но было бы ошибочно говорить об оргии; по-моему, это
было бы к тому же клеветой на плати. Стимулирующие феромоны,
продуцируемые ими, скорее пробуждают тропизм, который мы знаем у
растений, но никак ни один из регулярных животных или человеческих
инстинктов. Просто они шесть дней делают только одно - совокупляются.
В нашей семье было 82 взрослых самца и 19 самок (ужасная причина
такого неравенства должна стать очевидной в одном из более поздних
циклов), поэтому самки были заняты без всяких пауз. С ними спаривались
даже тогда, когда они спали. Пока совокуплялся один, двое-трое других
ждали своей очереди; беспокойно бегали взад и вперед или мастурбировали;
иногда они удовлетворяли себя с помощью партнера того же пола.
("Удовлетворяли" - не совсем подходящее выражение. Мы не нашли ни
малейших признаков того, что они получали удовольствие от своей
сексуальной деятельности; это скорее походило на временное облегчение
ужасного влечения, которое быстро нарастало снова.) Они пытались
спариться с подростками и с членами нашей экспедиции. Но, к счастью, при
всей их физической силе у них относительно медленная реакция, и несмотря
на гнет, вызывающий в них потребность в нас, нам легко удавалось
обороняться. Сильного пинка под колено было достаточно, чтобы заставить
их заковылять в направлении другой "жертвы".
Все эти шесть дней ни один взрослый плати ничего не ест. Они более
или менее спят к концу этого периода; самцы время от времени впадают в
сон даже во время совокупления. (С другой стороны, мы во многих случаях
наблюдали у них непроизвольную эрекцию во сне, заканчивавшуюся
семяизвержением.) Когда все это, наконец, закончилось, плати некоторое
время оцепенело сидели кругом; затем самки отправились к ямам с запасами
и вернулись с полными охапками вяленого и копченого мяса и рыбы. Каждый
съел гору всего этого, а потом впал в глубокий коматозный сон.
Можно было наблюдать показательную синхронность. В другие времена
года такая продолжительная уязвимость означала бы искоренение семьи или
всего вида, так как совокуплялись одновременно все взрослые плати. Но
крупные хищники с севера в это время года не плавали в южном
направлении. И ко времени рождения детенышей - примерно пятьсот дней
спустя - еще не заканчивалось время самой легкой добычи, когда стада
мелких животных тянулись на север, к теплу.
Конечно, у нас никогда не было удобного случая вскрывать плати.
Было бы очень важно изучить внутреннее строение плати - ведь именно оно
было ответственно за причудливое сексуальное поведение этого вида. А
внешнее исследование могло создать лишь слабое впечатление об этой
странности. Вульва - маленькое отверстие, менее сантиметра в диаметре -
постоянно закрыта, кроме как в период течки у самки. Пенис самца - в
нормальном состоянии едва заметный вырост - вытягивается в пурпурного
червяка с удивительной длиной до двадцати сантиметров. Наружной мошонки
нет; мы предположили наличие внутреннего (и довольно большого)
резервуара для семенной жидкости.
- 5 -
Анатомические особенности беременности и родов еще более странные.
Самки вообще почти больше не двигаются и набирают в весе около
пятидесяти процентов. Перед родами скелет будущей матери соответственно
деформируется; похоже на то, как наши змеи растягивают нижнюю челюсть,
когда им удается заглотить большую добычу. Этот процесс, совершенно
очевидно, болезненный. Вульва (или каким бы названием ни обложить это
отверстие) не участвует в образовании родового канала, вместо этого
вдоль всей области живота возникает почти полуметровая щель, закрытая
молочно-белой мембраной. Самка разрывает эту мембрану когтями и серией
очень резких конвульсий выдавливает из себя детеныша. Затем она
выпрямляет свои тазовые кости с ужасным звуком, напоминающим звук
вращающихся мельничных жерновов. Несколько дней она неподвижна и
бесчувственна и лишь кормит грудью детеныша. Самцы в этот период
приносят самкам пищу и чистят их.
Среди записей первой экспедиции мы не нашли ничего, что подготовило
бы нас к подобным вещам. Члены той экспедиции прибыли мертвой зимой и
находились здесь один (земной) год, а потому не видели периода родов.
Они заметили, что очевидно существует строгое табу на упоминание чего бы
то ни было, касающегося сексуальных вещей и родов. Но я считаю "табу"
все же ошибочным обозначением. Дело вовсе не в том, что плати связывают
с упомянутыми процессами чувство вины или стыда. Нам кажется более
верным, что в тот период, когда у самок течка или сезон родов, они
просто впадают в другое состояние сознания; в состояние, которое,
очевидно, гасит их речевой интеллект. Они так же мало могли сказать о
сексуальности, как и мы рассуждать о том, что в настоящее время
поделывает наша слюнная железа.
Я вспоминаю забавный и одновременно поучительный эпизод, который
произошел, когда мы были в семье уже несколько месяцев. Я с некоторого
времени хорошо сошлась с Тибру, старой самкой с необыкновенными
лингвистическими способностями. Она была потрясена тем, что ей рассказал
один из подростков.
У плати нет чувства личного; они свободно заходят в любую маффа
(юртоподобная палатка, служащая им жилищем) и в любое время дня и ночи.
И, конечно, нельзя было избежать того, что они однажды стали свидетелями
человеческого варианта секса. Подросток - девочка - довольно точно
описала, что она видела. Я уже до того пыталась объяснить Тибру
человеческую сексуальность, чтобы как-то мотивировать разговор об этой
же стороне их жизни. Она во время всего моего сообщения криво улыбалась
и к тому же кивала - жест, который дествует на нервы и которым они
обычно одаривают своих детей, когда те говорят глупости.
Увидев такую возможность, я решила действовать совершенно открыто и
без стеснений. Я открыла дверной клапан маффа, чтобы внутри стало
светлее, потом подняла свой килт и вскарабкалась на стол. Там я улеглась
на спину и попыталась простыми словами и жестами объяснить, что к чему,
кто и что с кем делает, и что может произойти или не произойти спустя
девять месяцев.
На этот раз она была более склонна воспринимать меня всерьез.
(Ребенку, который наблюдал совокупление, было четыре года - уже
подросток - то есть, достаточно много, чтобы научиться сдерживать свою
фантазию.) По окончании моих объяснений она исследовала меня сама, что
было не особенно приятно, так как ее четырехпалая рука была больше
человеческой ступни и, кроме того, достаточно грязной и вооруженной
опасными когтями.
Тибру, казалось, правильно поняла только назначение грудей, так как
припоминала, что в конце периода, который она провела в бессознательном
- 6 -
состоянии и который на языке женщин называется "большие боли в бедрах",
ее сосал ребенок. (Ее выражение для другого бессознательного состояния
звучит буквально: "Боль-в-заднице".) Она деловито и к месту
осведомилась, не могу ли я притащить самца и показать ей все это.
Ну, я считаю себя в достаточно степени исследователем, чтобы
согласиться на ее предложение - если бы мне удалось найти мужчину,
который тоже был бы способен на это и захотел бы воспользоваться
случаем. Если бы это было в конце нашего пребывания здесь, я бы,
вероятно, пошла на это. Но руководство экспедицией - дело щекотливое;
даже тогда, когда руководишь десятком высокообразованных и свободных по
должности людей; а впереди у нас было еще три года.
Я объснила, что старейшины избегают подобных действий с мужчинами,
которыми они руководят; и Тибру приняла это объяснение. Они хоть и не
помешаны на дисциплине, но имеют понятие о вежливости и социальных
правилах. Она сказала, что попросит об этом других человеческих самок.
Возможно, я сама должна была бы выполнить эту просьбу, но ей я
этого не сказала. Я с облегчением восприняла то, что сорвалась, наконец,
с крючка, но мне было очень любопытно узнать, как отреагируют на это
наши люди.
Парочка, согласившаяся на это, оказалась той самой, от которой я
меньше всего этого ожидала. Оба они были робкими, стеснительными, во
всяком случае, по отношению к своим. Хорошие исследователи, но не того
сорта, в чьем обществе можно было бы расслабиться от условностей. Я
полагаю, у них лучшая "антропологическая перспектива", чем у остальных,
если брать в расчет их собственное поведение.
Во всяком случае, они вошли в маффа, которая, как правило,
принадлежала Тибру, и Тибру испустила крик, означающий "Все свободные
самки, сюда!" Я спрашивала себя, была ли наша парочка на самом деле в
состоянии дать представление в этой маленькой, укрепленной на колышках
юрте, заполненной потеющими и задающими вопросы на чужом языке
гигантами.
Все созванные женщины устремились в палатку и через несколько минут
начали издавать странные звуки. Сначала эти звуки меня удивили, но потом
я узнала их смех! Я слышала индивидуальный смех плати - своего рода
хрип, как при втягивании воздуха... но девятнадцать одновременно
смеющихся плати издавали совершенно неземной шум.
Эти двое продержались там долго, но я так никогда и не узнала,
действительно ли они закончили свою демонстрацию. Когда они вышли из
маффа, лица их были кровавокрасными, они смотрели в пол, а позади них
несся нестихающе-громкий смех. Я никогда не говорила с этими двумя об
этом, а когда спрашивала об этом Тибру или какую-нибудь другую самку,
ответом был лишь полузадушенный смех, поэтому я почти поверила, что мы
стали здесь виновниками непристойной шутки. (С другой стороны, я
уверена, что сексуальность плати, наконец, найдет свое место в
непристойном лексическом фонде каждой человеческой культуры.)
Но позвольте мне вернуться к началу.
Мы пришли на Санхрист IV с ничтожным словарным запасом и массой
ошибочной информации. Я не хочу сказать этим ничего унизительного о
способностях и поступках моих коллег. Экспедиция Гарсии просто пришла
сюда не в то время и находилась тут недостаточно долго.
Большая часть их опыта в отношении плати была собрана ими глубокой
зимой, что соответствует самому оживленному и цивилизованному времени
года. Они проводят свое время дома, создавая тонко обработанные
скульптуры, которыми десять лет назад был так поражен мир искусства, и
исполняя музыкальные произведения и танцы, вызывающие своей
- 7 -
диковинностью содрогание. Вне жилища они услаждали себя сложными играми
и показательной спортивной борьбой. Кладовые полны, время родов и
вскармливания детенышей давно прошло, и семья излучает довольство до
самого наступления времени таяния снегов. Мы и сами познакомились с этим
приподнятым настроением. Я не могу осуждать людей Гарсии за их
восторженные сообщения.
Но мы до сих пор не знаем, что произошло. Или почему это произошло.
Возможно, если эти записи сохранятся, следующие исследователи...
Но я в этом сомневаюсь.
ГАБРИЭЛЬ
Мне снился странный сон, о еде - о настоящей, вареной пище - как
вдруг в нем появилась Мария, потянула меня за рукав, оттаскивая от
стола. "Габ, проснись!" - и я проснулся; промерзший, наполненный болью и
голодный.
- Что..? - Но она легко прикрыла мне рот ладонью.
- Кто-то снаружи. Думаю, это Милаб.
Милабу этой зимой исполнилось три года, и он получил имя. Мы вместе
с Марией подползли к выходу из пещеры, оба вскочили - и моя лодыжка
резко хрустнула.
Это был Милаб, верно; обычно светлый у остальных мех был над одним
его ухом почти белым. Я обрадовался, что не взрослый. Он был лишь на
голову выше меня. Но, конечно, сильнее и упитаннее.
Под защитой темного входа в пещеру мы увидели, как он исследовал
нашу отхожую скалу; он обошел ее, обнюхивая и облизывая.
- Может, это разведка для предстоящей охоты, - прошептал я. - На
нас.
- Думаю, он слишком молод для этого. - Она протянула мне каменный
топор. - Надеюсь, нам не придется его убивать.
Как бы в ответ на эту реплику плати отвернулся от скалы и,
принюхиваясь, поднял нос. Его голова задумчиво покачалась взад-вперед,
как будто он занимался тригонометрическими расчетами. Потом он побродил
полукругом, остановился и поглядел в нашу сторону.
- Не шевелись!
- Здесь, в тени, он нас не увидит.
- Будем надеяться, что ты прав.
Днем зрение плати лучше нашего, но ночью они слепы.
Тут позади нас кто-то проснулся и чихнул. Милаб насторожился и
затрусил прямо к нашей пещере.
- Проклятье! - прошептала Мария. Она поднялась и села на корточки
сбоку от входа в пещеру. - Перейди туда!
Я занял пост на противоположной стороне, которая благодаря
скальному выступу была защищена намного лучше.
В нескольких метрах от входа Милаб замедлил свои шаги и начал
приближаться осторожно, принюхиваясь и напряженно щуря глаза. Мария еще
плотнее прижалась к камню и обеими руками обхватила свое копье, готовая
ударить.
Все продолжалось несколько минут, но в моей памяти вспыхивала
последовательность замедленных изображений: Он увидел Марию - или почуял
ее - и неуверенно пошел прямо на нас, рыча и растопырив когти.
Она два раза ударила его копьем в грудь, пока не подскочил я и
обеими руками не ударил его топором по голове.
- 8 -
Такой удар раскроил бы череп человека до самого подбородка. Но
топор отскочил от толстой теменной кости плати и ударил ему в плечо;
потом он вырвался из моих рук.
Милаб затряс головой, повернулся кругом и протянул ко мне свою
длинную руку. Я быстро отскочил назад и почти ушел из пределов его
досягаемости; только один коготь разодрал мне щеку и кончик носа. Кровь
из обоих ран на его груди била фонтаном. Он двинулся вперед, чтобы
покончить со мной, и Мария ударила его копьем в затылок. Кремневый
наконечник с фонтаном крови вышел из его горла под подбородком.
Некоторое время он, качаясь, стоял между нами, пытаясь схватить
древко копья позади своей головы. Из пещеры вылетели два камня; один
пролетел мимо, другой с треском ударил его в висок. Милаб повернулся и
неверными шагами начал спускаться по склону. Копье гротескно
покачивалось в его шее.
Из пещеры вышли шестеро остальных и присоединились к нам. Бренда,
наш врач, осмотрела мою рану и выразила свое сожаление по поводу нашего
скудного снаряжения. Я с ней согласился.
- Надо идти за ним, - сказал Дерек. - И убить его.
Мария покачала головой. - Он еще опасен. Если мы подождем несколько
минут, то сможем идти по кровавому следу.
- Он мертв, - сказала Бренда. - Просто его тело еще не знает об
этом.
- Может, ты права, - согласилась Мария. Ее плечи обессиленно
повисли. - И все же нам нельзя оставаться здесь. Ненавижу быть днем
снаружи, но другого выхода нет.
- Мы не единственные, кто может пойти по кровавому следу, -
заставил задуматься всех Херб. У него был особый талант высказывать
очевидное.
Мы собрали свое скудное оружие, пузыри с водой и узлы с запасами
еды, к которым добавили ровно пять маленьких животных, похожих на
летучих мышей и состоящих главным образом из шкуры и костей. В настоящий
момент мы не чувствовали такого голода, чтобы заставить себя есть их.
След был легко заметен; на каждом метре пути было множество
ярко-красных брызг. Милаб прошел почти триста метров, пока не свалился.
Мы нашли его за скалой во все увеличивающейся луже крови; копье
круто вздымалось вверх. Когда я его выдернул, раздался ужасный
булькающий звук. Бренда проверила, действительно ли он мертв.
Мария казалась очень возбужденной; она кусала губы и, как мне
показалось, старалась сдержать слезы. Странная женщина. Суровая и
чувствительная одновременно. Она обращалась с плати, как по учебнику и,
несмотря на это, казалось, питала к ним сентиментальные чувства. Я тоже
в известном смысле любил их, но считаю, что ни одного из них не взял бы
с собой домой.
Бренда тоже была возбуждена; теперь она начала давиться, сдерживая
рвоту. Это я виноват, я должен был предложить ей уступить мне работу с
ножом. Но она не попросила меня об этом.
Лучше я припомню о необходимом. Теперь я заканчиваю записи. Нужно
сосредоточиться на том, чтобы не оказаться захваченными врасплох.
МАРИЯ
Назад, к началу. Мы высадились в полночь на тропический материк;
было довольно жарко. Работали мы быстро и без света (что бы я сейчас
отдала за очки ночного видения!), чтобы соорудить купол нашей базы.
- 9 -
В некотором смысле выражение "база" неверно, так как мы покинули ее
уже следующей ночью, чтобы не возвращаться три с половиной года. Так, во
всяком случае, мы думали. В самом деле, эта база была не более чем
оговоренным местом встречи; местом, где мы собирались ждать, чтобы нас
забрали, когда закончится наша миссия. Мы, конечно, не предусматривали,
что будем вынуждены бежать к ней, чтобы укрыться от плати.
Площадка была замаскирована кое-как; база выглядела как скальный
купол, возвыщающийся среди джунглеподобной местности, где никаких других
скальных возвышенностей не было. Согласно тогдашним нашим знаниям, ни
один плати не забредал так далеко на север, так что наши заботы о
неприметности базы объяснялись скорее обычаями, чем действительно
имеющейся или предполагавшейся необходимостью. Между тем, мы знали, что
некоторые плати в их ритуальных странствиях заходили так далеко. И
оказалось благословением, что мы не довольствовались просто установкой
силового поля.
Думаю, лучшим примером на Земле были бы джунгли бассейна Амазонки.
Кроме того, тут много вулканов, делающих пребывание здесь немного
горячее и напряженнее. Настоящая парная с примесью двуокиси серы,
дополняющей запах свежей растительности. На полянах аромат тропических
цветов, досадным образом напоминающий у большинства видов запах гниющего
мяса.
На начальном этапе экспедиции в нашем распоряжении было современное
энергетическое оружие, скрытое внутри вполне настоящих копий и топоров.
Конечно, спортивнее было бы выступить навстречу мезозойской фауне с
более примитивным оружием, но у нас не было большой тяги к подобного
рода приключениям. Мы часто неожиданно оказывались лицом к лицу с
созданиями, напоминавшими динонихусов нашего мелового периода - ростом
примерно с человека, но невероятно проворных и состоящих только из
когтей и зубов. Они передвигаются стаями, очевидно, охотясь на мирных
растительноядных. Мы никогда не видели группы менее чем в шесть
экземпляров, а однажды подверглись нападению стаи из двадцати таких
зверей. Пришлось убить всех; наши лучевые ружья беззвучно разрывали их
на дымящиеся куски мяса. Ни одну из этих тварей ни в малейшей степени не
заботила судьба соседа; они просто продолжали наступать, пригибаясь к
земле и рыча.
Их мясо напоминало по вкусу курятину, но было очень жестким.
Чтобы достичь побережья, нам понадобилось девять дней пути вдоль
реки. (Упоминала ли я, что сутки здесь длятся двадцать восемь часов? Наш
ритм жизни соответственно перестроился, но были другие психологические
факторы, и большинство из них утомляло.) Мы нашли подходящее скалистое
образование и зарыли все наше современное оружие в ста шагах севернее
его, Затем еще в ста шагах на север мы зарыли энергетические батареи
наших ружей и оставили только один гразер для защиты нашей группы,
который выбросили перед тем как добрались до первого острова; и в нашем
распоряжении не осталось ничего, кроме кремней и обломков скал; и
коренные зубы со счастливыми воспоминаниями.
Во время наших тренировок на Сельве мы строили много лодок из
подобных материалов, но тут все оказалось совсем иначе. Длинный день и
отсутствие удобной постели, на которой можно было бы выспаться,
заставили нас повозиться. Ни палатки, которая бы защищала от летающих
насекомых, ни чистой и удобной одежды, которую можно было бы одеть
утром; ни того, ни этого. Да еще ужасная жара и вездесущий запах
гниения; несмотря на все наши антиаллергены, которыми пичкала нас наша
модифицированная система внутренней секреции, все это заставило нас
попыхтеть.
- 10 -
Нам удалось разжечь огонь, подаривший чувство безопасности и
поджаренное мясо и существенно облегчивший строительство лодок. Мы
свалили два могучих дерева, выжгли сердцевину и тем самым изготовили
долбленые каноэ такого вида, какой использовали маори для заселения
южной части Тихого океана. Но мы не могли себе позволить поставить
парус, так как плати не знали этой техники. Правда, парус все равно мало
чем помог бы, так как летом тут большей частью царит мертвый штиль. Мы,
конечно, не слишком жаждали плыть по такой жаре на веслах двести
пятьдесят километров, но понемногу сделали бы и это.
Херб был вполне приличным гончаром, поэтому я освободила его от
строительства лодок и заставила изготовить несколько десятков кувшинов
для воды и обжечь их. Вода была самой большой проблемой для нас, так как
вряд ли можно было рассчитывать на дождь в течение тех недель, что мы
проведем в море. Питание же, напротив, не представляло проблемы; мы
могли копьями бить рыбу и, как предполагалось, птиц (хотя есть сырых
птиц - не самое любимое мое занятие). Кроме того, у нас был некоторый
запас копченого мяса динозавров.
Я заставила построить лодки такими, чтобы каждая из двух могла
вместить все двенадцать человек, на случай, если вдруг с какой-то из них
случится несчастье. В качестве дополнительной меры безопасности мы
предприняли пробный заплыв, гребли день и ночь и встали на якорь близ
реки. Потом приняли последнюю ванну в пресной воде, наполнили кувшины,
перетащили все на борт и на закате солнца вышли в море.
Мы намеревались грести всю ночь с десятиминутными передышками через
каждый час и после восхода солнца продолжать путь еще несколько часов,
пока по солнцу можно надежно определять направление. Затем хотели
вставать на якорь (глубина моря нигде не превышала десяти-двенадцати
метров) и весь день прятаться от солнца под матерчатым навесом;
рыбачить, спать и посвящать себя возвышенным разговорам и беседам.
Продолжать движение мы собирались только при достаточно низко
опустившемся солнце, по которому можно было бы ориентироваться.
Много дней все шло по плану, а потом изменилась погода.
Появилась лишь легкая дымка, но и ее было достаточно, чтобы
полностью связать нас. У нас не было никаких навигационных приборов, и
мы полностью зависели от треугольника из слабо видимых звезд,
обозначающего южный полюс неба. Нет звезд - нет движения.
Это как раз и оказалось той ситуацией, в которой я поняла, что
хорошо подобрала людей. Когда две ночи спустя небо снова прояснилось,
никто не выразил желания вернуться, хотя каждый был в состоянии
сосчитать кувшины и прикинуть, на какое время хватит воды. Еще несколько
дней безветрия - и возникла бы серьезная опасность умереть от жажды, так
как земли нигде не было видно.
Я рассчитала, что за ночь мы преодолевали около двадцати пяти
километров. Мы гребли все яростнее и сократили перерывы на отдых до пяти
минут; кроме того, мы гребли час после восхода солнца, рискуя сбиться с
курса.
Дни проходили в невеселом молчании. Кто не спал, убивал время
ловлей рыбы тем самым способом, о котором я уже рассказала. Это был
метод эскимосов, хотя мы сидели не у проруби: поднимешь руку с копьем и
направляешь взгляд на точку прямо под поверхностью воды; как только рыба
появляется в пределах досягаемости по ту сторону этой точки, бросаешь
копье. Ни один эскимос не предавался этому занятию с большим вниманием;
и ни один из них не бил рыбу не столько ради мяса, сколько ради воды.
За эти дни, проведенные в море, мы научились различать, какие виды
рыб имеют достаточно сочное мясо, чтобы его можно было бы высосать, а
каких из-за солоноватой крови, пропитывающей их ткани, следует избегать.
- 11 -
Вода распределялась очень строго, и такими маленькими порциями, что
ее хватило бы даже в том случае, если бы каждая третья ночь была
туманной.
Но, как оказалось, туманных ночей больше не было, и когда мы,
наконец, увидели землю, воды оставалось еще почти на четыре дня. Мы
преодолели искушение выпить все, празднуя показавшуюся землю; ведь
сначала еще нужно было найти реку.
Я твердо запомнила карты и фотографии со спутников, но ландшафт в
натуре выглядит совсем иначе, поэтому нам пришлось несколько часов
грести вдоль берега, прежде чем я смогла определить, где мы находимся.
Счастливым образом приметой оказался широкий ровный поток.
Прежде чем выбросить гразер и его энергетические заряды, мы
воспользовались им, чтобы разжечь огонь. Когда плати путешествуют, они
носят с собой тлеющие угли от костра прошедшей ночи, присыпанные пеплом
в сосуде из толстых растительных волокон. Мы намеревались делать так же;
это было намного лучше, чем каждый день тратить час и тереть друг о
друга два куска сухого дерева.
Мы вытащили наши каноэ на берег и утащили их на несколько сотен
метров вглубь суши, в кусты, где и оставили, предварительно
замаскировав. Шанс, что мы спустя год снова будем здесь, был невелик, но
это все же было лучше, чем оставить их на виду.
Мы прошли вглубь суши, пока в воде илистой реки не перестала
ощущаться соль, и начали плескаться в реке, как школьники. Потом мы с
Брендой разожгли костер, а остальные занялись поисками пищи.
Вблизи реки дичи было более чем достаточно, но мы оказались не
слишком ловкими охотниками. Невозможно было идти бесшумно по жесткой,
высотой до плеч траве. И так получилось, что больше всего повезло тем
охотникам, что на цыпочках прокрались по склону берега. Они вернулись с
пятью крупными змеями. Мы сняли с них кожу, выпотрошили и, наколов на
палки, поджарили над костром.
После двух недель сырого, сочащегося кровью мяса жирное змеиное
мясо показалось деликатесом, хотя у большинства из нас оно комом
вставало в горле.
Мы приготовили постели из мягкой травы, и большая часть хорошо
выспалась; ко мне, правда, это не относится. Комбинация забот и
трудностей с пищеварением едва позволила мне заснуть. Я была достаточно
бодрствующей, чтобы заметить, что многие парочки воспользовались
возможностью удалиться от берега; я завидовала и мучалась от чувства
отверженности. Я немного поиграла с идеей потребовать этого от
кого-нибудь, но вместо этого просто ждала, чтобы кто-нибудь сам
обратился ко мне, и это кончилось тем, что я полночи прислушивалась к
сладострастному сопению остальных.
Теперь личное замечание; если этот зуб выживет, его перед
публикацией записей нужно стереть. Оно касается Габриэля. Мы, женщины, в
эти последние две недели имели достаточно возможностей видеть его
обнаженное тело - что как пропорциями, так и оснащением было вполне
привлекательным - и я полагаю, что женщины помоложе меня строили в его
отношении куда дальше идущие планы, чем я. Поэтому я была несколько
растеряна, когда он вдруг собрался на берег реки с мужчиной - со своим
другом еще по Сельве Мариусом. Я тогда еще не знала, что их поколение на
Сельве очень просто относится к таким делам; но и без того я должна была
чувствовать себя в достаточной степени антропологом, чтобы быть
объективнее в этом вопросе. Ведь я и сама не была совершенно свободной
от моих собственных цивилизаторских проявлений моды; это касается также
- 12 -
(может быть, даже в большей степени) и земных мужчин нашего общества.
Как ученый, я могу понять факт, что гомосексуальность распространена
повсюду и естественна, а меняется лишь ее оценка. Земля в настоящее
время еще не совсем свободна от предубеждений к другим типам поведения;
я решила предупредить утром каждого отдельно. (Оба они не исключительно
гомосексуальны, как оказалось; в ту же ночь, только позднее, оба
покидали свои ложа и уходили с женщинами; Габриэль даже по меньшей мере
дважды.)
Перед тем, как улечься отдыхать, мы положили в костер два больших и
относительно сухих бревна - и расположили их так, чтобы легкий ветерок
раздувал огонь - и он весело горел всю ночь без всякого присмотра.
Это обстоятельство, вероятно, и спасло нам жизнь. Когда мы
следующим утром покинули лагерь и отправились на юг, с подветренной
стороны мы нашли сотни следов - отпечатков лап больших кошачьих. Какой
же идиоткой я была, что не назначила никакой охраны! Остальные тоже
хорошие бараны, так как не подумали об этом. Однотонные будни и суровое
напряжение последних двух недель убаюкали нас; но теперь мы были будто
наэлектризованы страхом. Мы внезапно поняли, что несмотря на все
тренировки на выживаемость у нас все еще инстинкты городских жителей, а
эти инстинкты были годны только для того, чтобы погубить нас.
Остров был почти круглым, около ста километров в диаметре, с
центральным кратерным озером. Мы решили идти вдоль этой реки до озера,
затем обойти его против часовой стрелки до третьей реки и по ней идти к
южному берегу острова. Затем - от островка к островку - мы перепрыгнем
архипелаг шириной около восьмидесяти километров и выйдем к большому
острову, который и был нашей целью.
Кустарник прибрежной низменности скоро уступил место непроходимому
лесу, деревья в котором напоминали главным образом баньян - толстый
центральный ствол, поддерживаемый десятками или сотнями боковых стволов
в его задаче держать широкий балдахин из ветвей. Невозможно было
определить, где кончается территория одного дерева и начинается
территория другого, но некоторые самые большие претендовали на площать в
один-два ара. Кора была пепельно-бледной, белизна прерывалась цветными
пятнами лишайников. Сквозь листву не падал ни один прямой солнечный луч,
сквозь истлевший гумус пробивались лишь немногие и редкие тонкие кустики
с бледно-желтыми листьями. Кто бы или что бы ни пыталось подкрасться к
нам по земле - ему вряд ли это удалось бы, но мы слышали движение живых
существ над нашими головами. Я спрашивала себя, достаточно ли прочны
ветви, чтобы выдержать тех зверей, что подстерегали нас прошлой ночью, и
повсюду ощущала невидимые кошачьи глаза.
Мы сделали привал на обворожительной поляне, чтобы поесть. Что-то
уронило одно из гигантских деревьев; его сгнивший пень царил над всей
поляной, а останки более тонких боковых стволов стояли вокруг, как
призрачные стражи; большая часть их отмерла, но некоторые начали
одеваться зеленью. Я предполагаю, что один из них в конце концов займет
это место.
Насладившись холодным змеиным мясом, мы потренировались в метании
копий, использовав в качестве мишени трухлявый старый пень. Я была
верховным третейским судьей как в отношении дальности, так и точности
метания; как это бывало и на Сельве. В детстве я не проявляла склонности
к спорту, кроме как побеситься и поиграть в доктора.
И тут неожиданно развезся ад. Позади нас с лесного балдахина
спрыгнули три кошачьих зверюги и кровожадно помчались к нам.
Я бросила свое копье и поразила одну из них в плечо, но от сильного
броска не удержалась на ногах сама. Бренда прикончила беснующееся
- 13 -
животное хорошо нацеленным броском. Две остальные зверюги умерили свой
пыл и осторожно крались по кругу на должном расстоянии. Они уклонялись
от наших копий, и я крикнула остальным, чтобы они были поэкономнее с
копьями.
Мы с Брендой вытащили свои копья и вместе с Габриэлем и Мартином
напали на зверей и прижали их копьями к земле. За несколько мгновений мы
все двенадцать образовали вокруг зверей круг, и мне вдруг вспомнилась
старая английская поговорка, где речь шла о тигре, которого схватили за
хвост. Звери были вдвое меньше человека, но состояли, казалось, только
из мышц и зубов. Они рычали, пытались цапнуть, мотая головами туда-сюда,
а из пастей текла слюна.
- Давай, Габ! - рявкнула я. Он был лучшим метателем и бросил свое
копье в ближаюшую кошку. Копье глубоко вошло в ее бок, она опрокинулась,
жалобно взвизгивая и суча лапами в воздухе. Другой зверь увидел свой
шанс и прыгнул прямо на Габа, который инстинктивно пригнулся. Зверь
прыгнул ему на спину, а потом в безопасность густого лиственного покрова
деревьев. Шесть или семь копий без всякого результата с треском
воткнулись в землю позади него.
Под каждой лопаткой Габриэля остались по четыре раны от кошачьих
когтей. Бренда тщательно их промыла, но отказалась от какой-либо
импровизированной повязки из листьев и волокон. Просто держать в чистоте
- это всегда было хорошим советом.
Мы содрали с обоих кошек шкуры, выпотрошили туши и для пробы
нарезали мясо на длинные и узкие полосы, чтобы подвялить. Старый пень
давал для этого хороший огонь.
Когда стемнело, мы разожгли рядом новый, яркий костер.
Я составила список ночных вахт, каждая вахта была из трех человек и
длилась три часа, пока остальные спали, но все равно никто из нас не
спал слишком спокойно. Я почти уверена, что сквозь треск костра слышала,
как что-то беспокойно бродило по лесу. Если кошки еще находились
поблизости, то им, очевидно, не хватало храбрости напасть на нас.
Во время моей вахты на краю поляны показалась стая животных
размером с собаку, с большими глазами, и начала лакомиться кошачьими
потрохами. Мы бросали в них палки, но они только поглядывали на нас и
исчезли не раньше, чем насытились.
Что же касается моих оценок, то нам нужно преодолеть еще около
тридцати километров дремучего леса, прежде чем местность перейдет в
волнообразный холмистый луг. Все были за то, чтобы попытаться проделать
весь этот путь за один переход. Не было никакой уверенности, что нам еще
раз попадется поляна, и никто не хотел провести ночь под крышей из
листьев.
Итак, мы завернули завяленное мясо в затвердевшую кошачью шкуру и
двинулись на юг.
По мере того, как мы двигались вдоль реки, менялся облик деревьев;
баньян уступил место, наконец, различным видам более мельких деревьев...
проклятье!
Двое этих!
БРЕНДА
Я была не очень внимательна; я все еще горевала о Милабе... на
самом деле я горевала о себе, так как совершила убийство. В моей жизни
уже случалось, что умирали мои пациенты; но то чувство даже отдаленно
- 14 -
несравнимо с этим. Его глаза, когда я тянула кремень через его горло...
они посветлели от боли, а потом резко замутились.
Прошло около часа после того, как мы покинули пещеру; наш путь шел
вниз по северному склону, когда Мария, шедшая впереди, вдруг упала на
землю и жестами приказала нам сделать то же. Мы продолжили свой путь на
четвереньках.
Впереди нас на тропе сидели двое взрослых плати - спиной к нам - и
спокойно беседовали за едой. Они были вооружены копьями, топорами с
широкими лезвиями и ножами. Я сомневаюсь, что мы вшестером смогли бы
устоять в открытом бою хотя бы с одним из них.
Мария пристально смотрела на них и, вероятно, подозревала засаду;
потом она жестами приказала нам отойти назад. Я много раз оглядывалась
через млечо, и каждый тихий шорох разбухал в моем сознании и воображении
до ужасной громкости, и я каждое мгновение ожидала, что эти два
гигантских звероподобных создания нападут на нас сзади. Но звуки,
производимые ими во время еды, должно быть, перекрывали ничтожный шум
нашего отступления.
Мы, крадучись, вернулись назад на несколько сот метров, к развилке
тропы, и двинулись вперед по другой, почти параллельной тропе, стараясь
как можно меньше шуметь.
Легкий бриз дул нам в спину; мы намеревались миновать плати - пока
ветер с их стороны - до того, как они закончат есть. Мы прошли мимо них
так близко, что слышали их разговор; но самих не видели.
Примерно через километр тропа исчезла, и нам пришлось ощупью
спускаться по крутому склону; при этом невозможно было совершенно
избежать шума - из-под нас обрывались камни, выраставшие в небольшие
грохочущие лавины. Мы едва успели удалиться на несколько метров от
начала крутой стены, как над нашими головами появились оба плати.
Они коротко и в полный голос обсудили ситуацию - причем
пользовались охотничьими идиомами, выучить которые ни одному из нас не
было позволено - потом отложили в сторону свое оружие и взяли в руки
камни.
Когда я увидела это, то прокатилась последний отрезок пути до
долины, готовая скорее унести несколько ссадин, чем стать слишком
соблазнительной целью. Остальные в основном поступали так же.
Один из камней скольнул по голове Херба, и он свалился, как
срубленное дерево. Я подбежала к нему, боясь, что он без сознания. Но
Габ успел раньше; он сурово поднял Херба на ноги, и я увидела, что тот
оглушен, но в сознании. Мы схватили его под руки и быстро потащили
прочь; наш маршрут получился зигзагообразным, так как Габ постоянно
шипел: "влево" или "вправо", чтобы в нас труднее было попасть. Я все же
получила прямое попадание в ягодицу, и меня сбило с ног. Некоторое время
мне трудно было сидеть, но в настоящий момент это было незначительной
мелочью.
На наше счастье плати не взяли с собой веревок, как обычно делают
во время охоты в горах. Они очень неуклюжие скалолазы (хотя благодаря
своим длинным рукам могли очень быстро подниматься по крутым склонам).
Один из них попытался спуститься вслед за нами по скальной стене, но
после того, как поскользнулся почти роковым образом, оставил свое
намерение и снова влез наверх.
Мы были очень рады нашему неожиданному преимуществу. Теперь, чтобы
преследовать нас, плати пришлось бы сделать крюк в несколько километров,
а мы могли быстрее спускаться с гор. Можно было предполагать, что они
решат вернуться к главной группе, чтобы проинформировать ее о нашем
местонахождении и всем вместе накрыть нас в кустарниках. На ровном месте
они легко нас догонят, как только учуят.
- 15 -
Мария, ксенолог до мозга костей, заметила, какой удачей мы должны
считать то, что они не знали способа передачи сообщений барабанным боем.
Весьма странно, так как они использовали множество ударных инструментов
в музыке и танцах.
И что это была за музыка, что за танцы! Они казались такими
человеческими.
Единственный шанс выжить, казалось, был в попытке запутать их,
разделив нашу группу. Мария, задыхаясь, изложила нам этот план во время
поспешного спуска по склону. Как только мы доберемся до долины и
сориентируемся по реке, вдоль которой шли сюда, мы пойдем по шести
различным направлениям, чтобы тремя днями позже снова встретиться там,
где река впадает в озеро, а оттуда - при наступлении ночи и сколько бы
нас к тому времени там ни собралось - должны будем перебраться на
ближайший остров. Даже при высоком уровне воды большую часть расстояния
можно будет покрыть вброд.
Я сказала, что лучше образовать три пары, чем отправить всех
шестерых поодиночке, но Мария авторитетно заявила, что даже вдвоем у нас
очень мало шансов выстоять против одного вооруженного плати, не больше,
чем у одного - в обоих случаях единственным способом убить его была
только хитрость. То есть, убийство. Я дала ей понять, что неспособна на
это, но она только кивнула. Вероятно, она подумала, что еще несколько
дней назад могла бы сказать то же самое и о себе.
Мы передохнули на плато несколько минут, чтобы оглядеть местность,
и Мария показала направления, куда должен был отправиться каждый из нас,
если мы примем ее предложение. Херб и Дерек должны были взять самые
прямые маршруты, более или менее в северном направлении, почти
параллельно друг другу, но взаимопересекающиеся, чтобы запутать следы.
Габ, самый быстрый из нас, должен был обойти гору, а потом по широкой
дуге отправиться на север. Сама она намеревалась проделать половину пути
точно в северо-восточном направлении, а потом повернуть, а Мартин должен
был сделать то же самое, но с другой стороны. Я должна была держать путь
на запад, прямо к реке, затем вниз по ней - вброд и по берегу. Мы все
должны будем "оставить запах" в тех местах, где наш маршрут больше всего
отклонялся от северного направления.
Компас - это было бы прекрасно. Ночью у нас не будет трудностей,
если небо снова не закроется облаками, но днем мы вынуждены будем
прокладывать свой путь сквозь высокую траву лишь по чутью. Я была рада,
что получила самый простой маршрут.
Но он оказался не таким простым, как представлялся. Три пузыря с
водой были отданы, конечно, тем, кому придется больше всех удалиться от
реки, а это значило, что добрую половину пути мне придется обходиться
без воды. Разумеется, если я не заблужусь.
Мы расстались и разошлись по шести направлениям.
МАРИЯ
Где я? Идя сюда, мы обошли кратерное озеро без особых затруднений,
но спуск к берегу был более трудным, чем мне казалось раньше. Он был не
особенно крутым, но густые заросли кустарника и вьющихся растений не
давали никакого прохода. Через два дня мы добрались до берега, все в
шрамах и ссадинах. Хорошо, что хоть не встретили крупных хищников.
- 16 -
Между тем я ощущала самую горячую симпатию к тому меньшинству
лентяев в Комитете Планирования, которые добивались, чтобы мы отбросили
чрезмерную осторожность и не располагали базу так далеко от острова
плати. Они предлагали устроить ее на острове, отделенном от нашей цели
всего лишь восьмьюдесятью километрами мелководного озера. Я же,
напротив, в согласии с большинством, предложила северный континент;
частью из-за моей дурацкой тяги к приключениям.
То, что теперь нам открылось, было цепью из шести маленьких
островков и множества песчаных отмелей в состоящем из луж море, которое
было едва ли где глубже метра. Мы знали по сообщениям Гарсии, что лодка
здесь бесполезна, поэтому смастерили из прутьев и веток плот, чтобы
транспортировать оружие и продовольствие, наполнили водой пузыри и
захлюпали по воде на юг.
Это было очень утомительно. Песок под нашими ногами был твердым, но
идти по мелководью было тяжело - к лодыжкам будто подвесили груз.
Несмотря на это, мы ходко продвигались вперед; единственный остров, о
котором точно было известно, что там есть питьевая вода, был примерно в
сорока километрах к югу.
В первый день мы преодолели добрых двадцать пять километров и
выволокли наши усталые кости на остров, который действительно был покрыт
деревьями. Маркус и Габ занялись поисками воды, но ничего не нашли;
остальные тем временем собирали топливо для костра или пытались без
особого увлечения рыбачить. Нэнси наколола страшного вида штуку, но
никто - в том числе и она сама - не проявил желания взять ее в руки;
больше никто ничего не поймал.
Сьюзен и Бренда потом все же добыли две блюдоподобные рыбины,
которые оказались столь предупредительными, что лопнули при жарке. На
вкус они напоминали улиток под соусом.
Устраиваясь на ночь, мы увидели нашего первого плати. Самку. Она
молча подошла к костру, как будто встретить дюжину существ с другой
планеты было самым обычным делом на свете. Она была молода, лишь немного
выше меня (между тем нам, конечно, было ясно, что она находилась в
Великом Путешествии на север). Когда я встала и сказала на женском
наречии: - Наш привет тебе, сестра, - она вскрикнула и убежала. Мы еще
некоторое время слышали плеск воды под ее ногами.
Следующий день был труднее, хотя нам не нужно было идти так далеко.
Какой-то геологический Гремлин нарыл поперек нашего пути канав;
формация, о которой экспедиция Гарсии ничего не сообщала; и нам много
раз приходилось преодолевать вплавь по двести метров, прежде чем опять
появлялась возможность идти вброд. (Слава богам, что они создали Габа,
который в поисках твердого дна был готов плыть до горизонта, и Маркуса,
который так хорошо плавал, что мог пользоваться только одной рукой, а
второй тянуть за собой плот.)
Стемнело раньше, чем мы добрались до острова с питьевой водой, а
одна неплановая волна загасила наши тлевшие угли. Мы замерзли и были
совершенно не в духе, но с такой иссушенной соленой водой кожей, что
плясали как сумасшедшие, пока лихорадочно искали артезианский источник,
который должен был находиться здесь согласно записям Гарсии. Наконец,
Иоанна нашла его; бросилась в него с головой и, кашляя и хохоча, нырнула
снова. Мы все попадали в воду и досыта напились.
В моем случае облегчение от нужды преобладало над облегчением во
рту, в горле и желудке. На закате солнца я присела на корточки на
мелководье и выдавила из себя темную от крови мочу. Это привело меня в
ужас. Но свежая вода заметно ее осветлила.
Следующие два дня прыжков от острова к острову не готовили для нас
неожиданностей, кроме приятной, так как мы нашли еще один источник воды.
- 17 -
Мы так и не смогли больше раздобыть достаточно сухого дерева, чтобы
добыть огонь, но в ту ночь было не так уж холодно.
К вечеру второго дня мы забрели в трясину на северной оконечности
острова плати. Доминирующей формой жизни здесь был вид змей с
желчно-желтыми пятнами, неуклюже уплывавшими при нашем приближении. У
нас кончились припасы, но мы не стали на них охотиться.
Перед самым наступлением ночи болото уступило место довольно
влажному лугу; но мы нашли сухие дрова в виде отмерших веток и разожгли
огонь, потом накопали клубней, которые экипаж Гарсии описывал как
съедобные, и поджарили их. А потом, несмотря на шумы в темноте,
попытались уснуть.
При первом свете дня мы быстро замаршировали вперед, зная, что
примерно через тридцать километров лес уступит место широким лугам.
Переход леса в вельд был резким. Мы были так рады покинуть мрак
деревьев - странно, что в теперешнем положении у меня прямо
противоположные чувства. Я кажусь себе беззащитной и спешу в густые
заросли, обещающие безопасность, и в укрытие тесно стоящих стволов
могучих деревьев. Я чувствую себя такой беззащитной, такой уязвимой.
Возможно, я не найду никакой воды, пока не доберусь туда. Я на некоторое
время отключу этот зуб и попытаюсь не кричать.
Ну, хорошо. Смотрим дальше. По дороге к плати мы два дня шли по
лугу. Пищи было достаточно; замри похожи на наших кроликов, только
медлительнее. По неясной причине они очень любят собираться вокруг
кустов экиврели - колючее, дурно пахнущее растение - и все, что нам
нужно было сделать, чтобы накласть в мешок побольше экземпляров, это
образовать вокруг куста редкое кольцо,и постепенно сужать его и убивать
животных дубинками, когда они пытаются убежать. Я была бы счастлива,
будь у меня сейчас замри. У них такая сладкая кровь.
У плати есть песня:
Сим гарлиш а сим гарлиш фарла тоб-!ка
Соо пан ду майрли гарлиш езда тоб-!ка
Ое вайрли тем се гарлиш низга мер-!ка
Гарлиш. !ка. Тем се гарлиш. !ка
В переводе на мой язык это звучит не очень хорошо:
Sacar sangre y sacar sangre para vivir-si
En sangre damos muerte y sacamos vida-si
Alabamos la sangre de vida que Usted nos
da-si
Sangre-si-sangre de vida si.
Херб, лингвист, подготовил более точный перевод: "Возьми кровь и
возьми кровь для жизни - да/ в крови мы даем смерть и берем жизнь - да/
мы уважаем кровь жизни, что даешь нам ты - да/ кровь - да - кровь жизни
- да!" Но вообще-то точного перевода не может быть. Кроме как в любви к
сладкой крови.
Я стала совсем, как они. Мой человеческий инстинкт подсказывает мне
убегать или, если я не смогу больше бежать - прятаться. Но во мне и
сильное чувство плати, которое говорит: "Оставайся на поляне и зови их к
себе... Пусть они пройдут над тобой... Отдайся смерти в ужасном экстазе
разрываемого мяса и ломающихся костей... Пусть они высосут твои мягкие
кишки, чтобы ты могла жить в них..."
- 18 -
О, Боже! Нужно кончать. Вы примете меня за сумасшедшую. Может быть,
я доберусь до места встречи. Ну почему же нет дождя?
ГАБРИЭЛЬ
Сидя у воды и успокаиваясь, я включил свой зуб. Мария хочет, чтобы
мы записывали как можно больше, если вдруг что-то случится. Но только
если что-то случится.
Зачем я, черт побери, вызвался в эту экспедицию? Я же хотел
покончить с ксенологией и учиться хозяйствованию. А потом в
университетский городок пришли они, чтобы вербовать людей; и с ними были
все эти экзотические женщины. Они не отличались от женщин из любых
других мест - какая неожиданность. Только она была исключением. Она
действительно неземная. Слушай как следует, мой зуб: я желаю ее. Это
какая-то мистерия. Возможно, я наберусь храбрости обратиться к ней с
этим, если нам удастся выпутаться из живыми. Я ее промеряю, так сказать,
заинтересую собой, так сказать, чтобы посмотреть, что за вывеской.
И как в такой ситуации я еще могу думать о сексе? С женщиной, что
вдвое старше меня. Если кто-нибудь из будущей экспедиции найдет этот зуб
в куче окаменевшего дерьма плати, пусть простит меня за это отступление.
Если же я выживу и у меня этот зуб вытащат и прокрутят запись, я не
думаю, что это серьезно повредит моей репутации ученого. А если это все
же случится, я начну писать стихи и буду работать секретарем в
экспортной фирме моего отца.
Я обежал вокруг горы. Однажды я свалился и проспал... даже не знаю,
сколько я проспал. Потом я поднялся и побежал к реке. Слишком много воды
я выпил. Теперь вот сижу с полным брюхом и не в силах двигаться. Найди
меня сейчас плати, я был бы для него легкой добычей.
Я действительно уже начинал любить их, а они повернулись против
нас. Они казались такими ленивыми и мирными, пока не начало холодать. И
тогда они вдруг будто превратились в другую форму жизни. После этого уже
не было большой неожиданностью, когда они изменились снова. Или что они
способны на такую дикость. Мы были убаюканы их кротостью и
дружелюбностью меж собой и к нам; нас околдовало нежное, загадочное
обаяние их танцев, музыки и скульптур. Нам следовало быть осторожнее;
надо было учесть два другие изменения: превращение за одну ночь в
исключительно сексуально ориентированные существа и медленное развитие
тупоумных первобытных в одаренных художников, как только начал падать
снег.
Изменение после первого снегопада, покрывшего землю почти
полуметровым слоем, было огромным. Плати неожиданно начали петь и
смеяться. Они скатили свои маффа, стащили их в пещеру и начали играть в
снежки - по крайней мере, это выглядело игрой, так беззаботно и
по-детски они занимались этим. Но на самом деле они строили из снега
город.
Все здания - лакулы - были однообразными куполами, построенными из
ледяных блоков. Мария назвала их иглу по их подобию обычной форме
строений у некоторых примитивных племен на Земле; это название за ними и
закрепилось. Даже некоторые плати использовали его.
Они построили двадцать девять куполов, расположив их по кругу и
соединив друг с другом туннелями, когда снежный покров стал выше.
- 19 -
Площадь внутри круга очищалась; свежий снег всегда немедленно отгребался
в пространство между куполами. Результатом стал высокий круговой вал,
защищавший от ветра. Позднее мы на собственном опыте узнали, что он был
пригоден и для того, чтобы держать внутри людей.
Большую часть времени внутри круга поддерживался огонь, служивший
центром их дневной активности. Они проводили время в музыке, танцах,
катаниях, спортивных состязаниях, а также рассказывали истории (что
касается этих историй, то тут речь идет об обучении посредством
фантастически украшенных историй, насыщенных моральными примерами.)
Температура давно уже даже при наивысшем подъеме солнца едва ли
превышала точку замерзания; но плати самым настоящим образом расцвели в
эти холода. Они часами сидели на льду, одетые только в килты, и смотрели
выступления. На нас были рукавицы и сапоги, куртки и шапки. Плати же
одевали дополнительную одежду, если только выходили ночью (что они
делали часто по причине, которую мы не смогли или не захотели выяснить),
и если температура падала до сорока или даже до пятидесяти градусов ниже
нуля.
Я сам по ночам много раз выходил наружу, но далеко не уходил. Очень
легко было заблудиться. Если ночь была ясной, можно было видеть
стеклянно поблескивающий в свете звезд круг из иглу, но в пасмурную
погоду не было видно даже ладони перед глазами.
Внутри иглу оказалось неожиданно тепло, хотя единственными
источниками тепла были одна-две масляные лампы и, конечно, обмен веществ
в наших телах. Этот обмен веществ был причиной того, что все вокруг
пропиталось странным запахом пота плати, напоминавшим запах гнилого
апельсина. Наш купол был наполнен прелестным ароматом давно немытых
людей; и если к нам заходил плати, он редко задерживался более чем на
одну-две минуты.
Мне казалось необъяснимым, почему плати не продолжали некоторые
виды своей деятельности - как, например, музицирование или рассказывание
историй - длинными ночами. Некоторые посвящали ночное время обычно
легкой домашней работе вроде уборки, другие занимались скульптурой.
Скульпторы, казалось, впадали в своеобразный транс и в таком состоянии
зубыми и когтями терпеливо обрабатывали каменные блоки или куски дерева.
Я никогда не видел, чтобы они использовали инструменты, хотя при
изготовлении обычных предметов обихода резали и строгали. Однажды я
наблюдал за одним из старых самцов в течение всего процесса. Он перебрал
целые кучи камней и кусков дерева, пока не нашел камень, показавшийся
ему подходящим. Потом он уселся и начал рассматривать его со всех
сторон; он пялился на него больше часа, прежде чем начал. Потом он
закрыл глаза и принялся грызть и царапать его. Мне кажется, он не
открывал глаз, пока не закончил работу. Когда я позднее спросил его об
этом, он ответил: "Конечно, нет".
Он возился с камнем добрых шестьдесят часов, разделив их на шесть
ночей. Когда он закончил, получилась нежная, почти филигранная
абстрактная скульптура. Остальные плати один за другим подходили к нему
и поздравляли с удачей в работе - те, что постарше, позволяли себе
мягкую критику - а после того, как все высказали свое мнение, он
выбросил ее, чтобы с ней могли играть дети.
Я спас скульптуру и взял себе; скульптор счел это смешным. Его
творение выполнило свою задачу; точно так же, как он выполнил свою: он
нашел свою душу (свое "внутреннее лицо") и освободил ее.
Я не должен говорить о скульптуре, это сфера деятельности Херба.
Мария дала мне задачу записать принципы атлетических состязаний. (Я был
в школе активным атлетом и дважды завоевывал для своего района Hombre de
- 20 -
Hierre.) Об этом не стоит слишком много говорить. Как высоко ты можешь
прыгнуть, как быстро бегать, как далеко плюнуть. Это было интересное
состязание. Плати очень мощно плюют. Другим чрезвычайно увлекательным
видом было поедание дерева. Двое соперников получают по одинаковому
куску дерева - сосновые поленья в несколько сантиметров толщиной и около
полуметра длиной - и начинают грызть напролом, пока один из них не
изгрызет весь кусок. Так как второму после этого уже нет необходимости
продолжать, то трудно дитель. Увидев впервые это состязание, я решил,
что им, должно быть, доставляет большое удовольствие есть дерево, но
когда я спросил об этом одного из участников, он ответил: "Вкус ужасный
и болит в обоих дырках". Я очень живо себе это представил.
Другой неприятный вид спорта - удары. Отличие от бокса в том, что
это никак не связано с агрессией; в этом отношении это ненастоящая
борьба. Один участник бьет другого дубинкой по туловищу или по голове.
Потом он (или она) передает дубинку противнику, который отвечает точно
таким же ударом. Соревнование заканчивается, как только один из них
падает наземь, но может длиться очень долго.
Когда их спрашивали, почему они это делают, большинство плати не
понимали вопроса - "почему" очень проблематичное понятие в их языке; для
этого даже нет слова - но если получали ответ, то он звучал примерно
так: "Это часть жизни". Это высказывание хоть и не содержит
информационной ценности, но все же не совсем чуждо для человека. Зачем
люди поднимают тяжести или бегают до упаду, или колотят друг друга на
ринге до потери сознания?
О, Боже! Приближается один из них.
МАРИЯ
Наконец-то вода! Я хотела бы иметь возможность перемотать назад
запись этого зуба и отредактировать ее. Должно быть, какое-то время я
бредила - до того, как в нескольких километрах отсюда потеряла сознание.
Я проснулась от того,что какой-то любопытный замри облизывал мое лицо. Я
свернула ему шею, перервала горло и начала пить большими глотками. Это и
дало мне силы дойти сюда. Я досыта напилась, а потом тысячу шагов шла
вниз по реке в холодной воде, и вот сейчас я сижу здесь, скрываясь за
кустами, и грызу кусочки убитого замри. Мне кажется, если я вернусь на
Землю, я стану вегетарианкой.
Это место совсем недалеко от того, где мы впервые встретили
коллективного плати. Собственно, их было трое, относительно молодых;
двое убежали, увидев нас, но третий прохлопал приветствие, и когда мы
тоже захлопали, он, помедлив, присоединился к нам. Мы беседовали с ним
целый час, пока двое остальных наблюдали за нами, прячась за деревьями.
К счастью, они были из семьи Тумлил; той самой, что приютила
экспедицию Гарсии. Самец, что разговаривал с нами, был слишком молод,
чтобы лично помнить о людях, но он слышал рассказы о них.
Он объяснил нам Великое Путешествие на Север. На третьем или
четвертом году жизни каждый плати отправляется один и забредает на север
так далеко, что приходит туда, где "все совсем другое". Он должен
принести с собой что-нибудь удивительное. Его родители затем решают,
насколько велика странность этого предмета; и соответственно этому
подросток получает назначаемый ему ранг внутри племени.
(Вы узнаете, что иногда этот ранг мог означать разницу между жизнью
и смертью. Чем выше ранг с самого начала, тем вероятнее подняться до
- 21 -
ранга Старейшего. Тем, кто не стал Старейшим, разрешалось умереть, как
только они были уже не в силах заботиться о себе сами; Старейших
неограниченно долго кормили и защищали.)
Большинство путешествующих на север доходили до кратерного острова,
но некоторые преодолевали все расстояние до северного континента. Таким
же было намерение и этого молодого плати, с которым мы говорили. Я
спросил его о подготовке к путешествию - насчет лодки, запасов пищи и
воды - и он ответил, что лодка - это хорошо, но необязательно, а море
полно воды и пищи. Он объяснил нам, что может проплыть это расстояние за
три руки - то есть, двенадцать - дней. Если он не брал меня на пушку, то
они могут спать на плаву и пить соленую воду. Это может затруднить наше
бегство, если они продолжат преследование.
Мне кажется, эти трое немного плутовали, путешествуя втроем. Тот, с
кем мы беседовали, подчеркнуто повторил, что они разойдутся в разные
стороны, как только доберутся до острова. Я же полагаю, что они будут
вместе всю дорогу. Лично я ненавижу быть одной в этом лесу. Но несмотря
на это, у меня, возможно, появится такая необходимость.
Перед тем, как уйти, плати показал нам, в каком направлении мы
сможем найти его семью, но мы решили подыскать себе другую - не ту, в
которой был Гарсия - в интересах объективности и чтобы посмотреть,
насколько велик обмен информацией между отдельными семьями. Как
выяснилось, этот обмен очень мал или совсем отсутствует. Наша семья
Камчаи знала о Тумлил только потому, что они в конце лета делили один
район лугов; но никто не упомянул, что у Тумлил провели зиму десять
безволосых карликов.
Через два дня относительно приятного путешествия мы нашли Камчаи на
их обычном местожительстве в конце лета, в почти безлесой, поросшей
травой долине у подножия южных гор.
Мы повторили опыт группы Гарсии тем, что нам тоже досталось
довольно холодное приглашение в племя; нам показали, где находится пища,
и несколько плати общими усилиями организовали нам каркас и шкуры, чтобы
построить для нас бедную маффа. После этого мы подключились к членам
семьи в их типичной летней активности - просто сидели вместе с ними.
После нескольких недель безуспешных попыток выманить у них
какую-нибудь информацию мы стали свидетелями внезапного взрыва
сексуальной энергии, который я уже описывала. Потом они опять немного
успокоились, дней на пять-шесть, а потом начали собираться.
Их запасы пищи стали сокращаться, а охота в этой части степи стала
трудной; поэтому им приходилось добираться вокруг гор к берегу моря и
довольствоваться рыбной ловлей.
Переход организовала и возглавила Калыым - потому что она была
самой молодой Старейшей и считалась самой авторитетной личностью в таких
практических делах. Она была одной из немногих встреченных нами плати,
которые носили украшения; в ее случае это были бусы из зубов динозавра,
что она принесла из своего Великого Путешествия на Север - зубы большого
хищника. Она утверждала, что убила его, но каждый знал, что это ложь; и
ей оказывали уважение отчасти и потому, что она была способна лгать и
после наступления половой зрелости.
По другую сторону гор было заметно холоднее; вечерами холодный
южный ветер напоминал о начале осени и предстоящих морозах. Всю середину
дня плати лодырничали, но по утрам и вечерам они с заметной энергией
ловили рыбу и готовились к осеннему переходу сумчатых животных. В
больших количествах собирались дрова, соль. Плати сидели вокруг костра,
раскалывали кремни, жаловались на надоевшую рыбу и ждали изобилия.
- 22 -
В такой переходной стадии мы провели несколько месяцев, когда,
наконец, однажды утром дозорный испустил радостный крик, и вся семья,
вооружившись дубинками, подалась вниз по реке. Каждый взрослый взял три
метра берега, а молодежь с ножами стояла позади линии.
Мы услышали их раньше, чем увидели - толлиу - млекопитающих,
размером с зайца и чирикающих, как птицы. По звуку они напоминали одну
из тех стай саранчи - с очень большого расстояния - которые в прошлые
времена нападали на земли.
Плати возбужденно смеялись.
Потом появились они - единая кипящая масса, простиравшаяся от
горизонта до горизонта, как колышущийся ковер из мокрого меха размером с
остров. Млекопитающие, они шли из воды, как будто рыбы собрались в
школу. Они растекались по суше и слепо неслись на линию ожидавших их
плати.
Поначалу энтузиазма было больше, чем успеха. Каждый должен был
схватить своего первого толлиу, откусить ему голову и похвалиться перед
остальными его превосходным вкусом; нашим глазам открылось ужасное
зрелище самых отвратительных застольных манер.
Когда закончились первые, преувеличенно обрядовые убийства, плати
перешли к результативной рутине: каждый взрослый выбирал из бесконечного
потока, обтекающего ноги, самое большое и здоровое животное и наносил
ему удар слева дубинкой. Удар оглушал животное и по высокой дуге
отбрасывал назад, где его ждала вооруженная ножами молодежь.
Подростки перерезали животным горло и укладывали их на большую
шкуру, чтобы стекла кровь, затем с радостным возбуждением ждали
следующую жертву. Как только из тушек вытекала кровь, юноши сдавливали
их и бросали в кучу, возвышавшуюся на песке и уже принимавшую
внушительные размеры.
Животных обескровливали, чтобы получить на растянутой шкуре лепешку
из засохшей крови, которую затем разрезали на куски и ели в качестве
закуски.
Тут и там в копошащейся стае толлиу вершили свою работу крупные
хищники, рыжеватые животные, напоминавшие земных кенгуру, но вооруженные
клыками длиной в палец, торчащими из нижней челюсти. Большинству из них
удавалось избегать плати, но время от времени те окружали хищника и с
пронзительными победными криками и пением забивали дубинками насмерть.
Так продолжалось примерно два часа, и все это время самые старые из
Старейших наполняли длинные траншеи дровами и собирали влажные морские
водоросли.
К тому времени, когда из воды выбрались последние отставшие ученики
и понеслись по песку вслед за своими сотоварищами, вдоль берега уже было
шестьдесят конусообразных куч мертвых толлиу, каждая высотой почти в
рост плати. Мы слышали на западе от нас смех и удары дубинок.
Статистика этого события удивила меня. Плати убивали, казалось,
каждый сотый экземпляр животного; затем выживших они направляли вдоль
берега в руки следующей семье, которая поступала так же - и так далее.
Мы знали, что было более ста семей. Но почему же тогда не иссякали
толлиу? Тибру однажды откровенно ответила на этот вопрос: они выходят
циклически. Только шестнадцать семей "собирают" этих существ при каждой
миграции; при этом они чередуются по принципу ротации, установленному
еще в ужасной древности. Остальные семьи наделяются при следующих
миграциях. Тибру ждала уже два года, пока наступит очередь ее семьи на
убой джукха. Эти животные считаются самыми вкусными и полезными.
Тем временем начало темнеть. Я помогала Старейшим раскладывать
длинные ряды костров радости; теперь мы их зажгли, и когда с моря пришла
вечерняя прохлада, я была благодарна треску дров и пылающему огню.
- 23 -
Тибру показала нам обработку мяса, чтобы и мы могли приложить к
делу руки. Определенные внутренние органы животных складывались для
получения приправ в шкуры со щелоком, затем с животных снимались шкуры,
с них соскабливался желтый слой жира и укладывался в глиняные сосуды для
вытопки. С мяса тоже соскабливался оставшийся жир, потом оно разрезалось
на тонкие полосы, развешивалось над костром на палках и коптилось. У них
не было возможности консервировать мозг животных, поэтому большинство
плати всю ночь за работой жевали и чавкали.
Мы были недостаточно сильными и опытными, чтобы работать наравне
даже с подростками, но тоже всю ночь напролет храбро разделывали мясо,
внимательно следя за тем, чтобы в колеблющемся свете факелов не
порезаться испачканным в крови кремневым ножом. Морские водоросли давали
едкий, пахнущий хлористым водородом дым, про который Тибру утверждала,
что он полезен для легких. Может быть, это и так - ведь он так обжигал
легкие.
Восходящее солнце осветило сцену а ля Иероним Босх. Развевающийся
дым над пропитанным кровью песком, усеянным костями и потрохами.
Испачканные кровью люди и плати, отмеченные следами бессонной ночи.
Мы поплескались в ледяной воде и оттерли засохшую кровь пригоршнями
песка, потом стояли в удушливом дыму и терпеливо ждали, пока снова
оттает наше тело.
Настало время укладываться и отправляться. Сладковатый запах свежей
крови уже приобрел налет разложения; воздух был наполнен жужжащими
насекомыми, а на берег выползали крабоподобные существа с твердыми
панцирями. Как только солнце поднимется выше, на этом месте даже по
мнению плати нельзя будет оставаться.
Мя увязали копченое мясо и плитки из свернувшейся крови в грубо
очищенные шкуры, которые потом натянут на колышках и высушат на солнце,
и отправились вверх, в горы. Мы построили свои маффа на равнине,
расположенной на километровой высоте, и стали терпеливо ждать снега.
Кто-то приближается!
ДЕРЕК
Теперь я вижу в них только опасных зверей. Они сменили свою
человечность - нет, я хотел сказать, что это мы интерпретировали их
действия на человеческий лад. Их животное поведение. Мне жаль, Мария. Я
не могу рассматривать эти события глазами ученого; больше не могу. После
того, что я только что видел.
Мы с Хербом должны были идти загзагом - тысячу шагов в
северо-восточном направление, потом тысячу шагов в северо-западном, и
так далее. Это должно было их запутать.
Они схватили Херба.
Я услышал крик! Примерно в полукилометре. Я должен был бы бежать
туда, хотя знал, что ничем не смогу помочь. Но мы с Хербом были большими
друзьями еще со школьных времен. Он еще не закончил учебу. И вот...
Двое плати неожиданно встретили его на маленькой поляне, убили и
отрезали голову. Это были... один из них... Я не в силах выговорить.
Я спрятался в зарослях. У меня было только копье; я ничего не мог
сделать. Один из плати... ел половые органы Херба. Другой отнял их - из
любопытства - и разорвал.
Я убежал. Настоящее чудо, что они меня... не... О, дерьмо! Вон они
идут!
- 24 -
ГАБРИЭЛЬ
Мне кажется, у меня сломано запястье. Может быть, только вывих. Но
я кончил этого ублюдка. Он вышел из-за излучины реки, и я напал на него
с копьем. На моей стороне была неожиданность. Я нанес ему два прелестных
удара в грудную клетку, и тут он меня сграбастал... Где же у них
жизненно важные органы? Любой человек давно был бы убит. Он схватил меня
за запястье и потянул к земле. Я откатился в сторону, покрепче ухватил
свое оружие и ударил его, когда он прыгнул на меня. Он наделал массу
шума, нанес мне еще несколько царапин на руке и, наконец, устроился
поудобнее умирать. По непонятной причине он был невооружен. Слава Богу!
Это был Эмбрек, тот самый, что научил меня их способу ловить рыбу. Мы
так хорошо с ним ладили. Что же, черт побери, случилось?
Первый раз вместо снега пошел дождь. Прекратилась всякая музыка и
все остальное. Они весь день сидели на корточках, унылые и молчаливые. А
когда наступил вечер, они стали дикими.
Она ворвались в нашу иглу - вчетвером - и начали срывать с нас
одежду. Нэнси, Сьюзен и Маркус оказали сопротивление и были немедленно
убиты. Каждый одним-единственным укусом. Остальные были раздеты и
выведены или выволочены на мороз; в центр лагеря. Мирный костер теперь
стал только черным пятном пепла, наполовину подернутого льдом.
Собрались все члены семьи за исключением самых старых из Старейших;
и все стояли вокруг, как зомби. Никто ничего не говорил, никто ничего не
замечал.
Мы все стояли в темноте и голые. Наконец, Калыым вынесла
единственную масляную лампу, чтобы лучше было дразнить нас при ее
мерцающем теплом свете.
Ход ритуала стал понятным только через много часов. Это был процесс
отбора. Как только кто-то терял сознание, остальные собирались вокруг и
пытались привести его в чувство ударами и пинками. Если тот вставал, они
возвращались на свои места и снова игнорировали его. Если оставался
лежать - умирал. После определенного числа ударов и пинков Калыым или
другой Старейший одним рывком разрывали грудную клетку лежавшего.
Ужаснее крови был внезапный выброс воздуха из легких убитого в
холодный воздух ночи. Уход жизни из тела.
Самыми чувствительными к холоду были старейшие из не-Старейших и
молоденькие самки. Трое убитых первыми были девочки первого года жизни.
Это и являлось причиной того, что в семье было так мало самок.
Мы знали, что этой ночи нам не пережить, но гладкие ледяные стены
были непреодолимыми, а все входы в круг из иглу охраняли самые длинные
плати.
Посовещавшись шепотом, мы решили, что нам ничего не остается, кроме
очевидного, а именно, прорваться через охрану, стоявшую у входа в нашу
иглу. Те, кто переживет эту попытку, должен ворваться в иглу, быстро
схватить одежду и оружие и попытаться улизнуть через задний вход, прежде
чем плати сообразят, что же произошло. А затем мы решили бежать к
пещере.
Нам повезло. Мы обрушились на охранника с шести сторон. Когда он
нагнулся, чтобы зарезать Дерека, то повернулся ко мне спиной; я прыгнул
и ударил его обеими ногами меж лопаток. Он, раскинув руки и ноги,
полетел головой в грязь и больше не поднялся.
Мы втиснулись в иглу, и я встал с копьем у входа, пока остальные
собирали все необходимое. Многие плати совали головы в проход и мешали
- 25 -
друг другу; но они, казалось, достаточно уважали мое оружие, чтобы
оставаться снаружи.
Нас начали преследовать не сразу, и через час или немногим больше
мы ушли от них на приличное расстояние. Потом снова начался дождь, и мы
продвигались вперед очень медленно. Без звезд на небе нам приходилось
полностью полагаться на Марию и ее способность ориентироваться. Мы нашли
пещеру уже в начале дня и сначала несколько часов проспали. А потом нас
нашел Милаб, и нам пришлось его убить.
Как долго может длиться эта фаза? Если она такая же
продолжительная, как летняя и зимняя фазы, то они обязательно нас
выследят. Внутри купола, наверное, было бы безопаснее. Если, конечно, мы
до него доберемся...
Шум... Мария!
МАРИЯ
Теперь я могу легко произнести это. Может быть, это даже в какой-то
мере интересно. Ни одному из нас не выжить. Я уже перестала волноваться
и сейчас по ту сторону всякого человеческого достоинства. Во всяком
случае, нет ничего, о чем нужно было бы волноваться и заботиться; совсем
ничего.
Выяснилось, что вверх по течению хлюпал Габриэль. Я выбежала из
своего укрытия, обняла его и прижала к себе; мы оба впали немного в
истерию от этой встречи. Во всяком случае, у него появилась эрекция, и
мы заинтересовались этим; потом мы ушли в укрытие и заинтересовались
этим снова.
Это первое счастливое событие, о котором я могу сообщить за все это
долгое время. Сейчас я гляжу на него спящего и сдерживаю желание сделать
третью попытку. В последний раз перед смертью.
Странное состояние: я снова чувствую себя девочкой, внутренне
кипящей и возбужденной и одновременно обреченной. Как смертельно больной
пациент, возбужденный лекарствами и знанием о предстоящей смерти.
Уйти от них нет никакой возможности. Они выследят нас и разорвут на
куски; может, сегодня же, может, завтра. Они нас получат.
О, Габ, просыпайся!
Нужно быть разумной. Эта дикость - просто очередная стадия. Они не
ведают, что творят. Как в фазе сексуальности и родов. Уже завтра они
могут опять превратиться в дружелюбных существ, покорных, как овцы. Или
в художников. Или неделю спустя изобретут колесо. Какая странная,
дрянная мешанина...
Должно быть, это цена выживания. Это определенно служит для того,
чтобы устранять слабых членов расы. И убийство большей части самок до
начала полового созревания выравнивает количество потомства - или, может
быть, количество выброшенных детей является ответом на недостаток самок?
В любом случае, это ламаркизм. Я не могу последовательно думать.
Но отношение к нам ни в коем случае не является инстинктивным, так
как мы не принадлежим к их обычному окружению. Может, мы сами по
незнанию стали причиной их аномального поведения. Реакция на стресс.
Например, наш запах. Бурный механизм вытеснения. Кому это захочется
знать? Может быть, кто-то и обнаружит, кто прослушает этот зуб. Вы меня
извините; у нас осталось не так уж много времени. Я разбужу Габа.
- 26 -
БРЕНДА
Мария и Габ ждали меня, когда я подошла к устью реки. У Габа
страшно распухло запястье; я наложила шину и забинтовала. Хватка руки
осталась удовлетворительной, к тому же он левша. Мария в хорошем
физическом состоянии, лишь немного утомлена; но меня беспокоит ее
психическое состояние. Она почти в эйфории, что кажется совсем
неподходящим в данной ситуации.
Мы прождали дополнительно еще полдня, но остальные либо мертвы,
либо заблудились. Они еще могут наткнуться на нас у купола. У нас есть
топор, копье и два ножа. Габ использовал один нож, чтобы сделать мне
копье. А еще у нас два пузыря родились и побрели в море.
Вода ледяная; вероятно, более чем на десять градусов холоднее, чем
тогда, когда мы переходили море первый раз. Уже через несколько минут
все ниже бедер немело. Когда становилось мельче или встречалась песчаная
отмель, чувствительность восстанавливалась... в виде пронзительной боли.
В самом деле хорошо, что мы нашли второй остров с пресной водой; так нам
нужно брести и скакать по сырому песку лишь на десять километров больше.
Мы свернули наши шкуры и несли их на плечах, чтобы они остались
сухими. Мы не могли рисковать и разжечь костер (кроме того, мы вряд ли
нашли бы достаточно сухое дерево), поэтому мы сидели, тесно прижавшись
друг к другу и взамно обогреваясь, и шепотом дискутировали о наших
дальнейших соответствующих обстановке действиях, не сводя глаз с юга,
хотя были бы совершенно беспомощными, если бы нас преследовал даже
один-единственный плати.
Тридцать километров до следующего источника воды. Мы решили на
несколько дней остаться здесь и восстановить свои силы, питаясь
воняющими серой устрицами. Преодолеть весь путь менее чем с пятью
литрами воды - это очень трудный переход.
На самом деле мы оставались тут четыре дня. Габа прохватил понос, и
мы смогли отправиться в путь только после того, как его организм
оправился от обезвоживания. Нам это тоже было кстати. Мы все устали и
морально выдохлись.
В первый вечер мы просто свалились на какие-то кучи земли, какие
бывают у хомячьих нор, и уснули, как убитые. На следующий день мы
собрали сухой травы, чтобы приготовить какое-то подобие матрацев, поверх
которых в качестве одеял положили шкуры. Мы снова тесно прижимались друг
к другу ради тепла и чувства безопасности, и через какое-то время Габ
позволил нам обоим в равной мере извлечь пользу из его необыкновенного
таланта.
Это было очень показательно. Замечание, которое сделала Мария,
указывало на то, что у Габа был свежий опыт в отношении нее. И я
поклялась бы, что ничто и никто - мужчина ли, женщина, человек ли, плати
ли - не чувствовал себя перед ним уверенно. Может быть, его до сих пор
пугала сила Марии или ее возраст. Или ее авторитет. Это должно быть
причиной того, что она была в каком-то странном настроении, когда я их
встретила. Но в любом случае, я теперь рада за нее.
Габ развлекал нас стихами и песнями на трех языках.
Странная случайность, что мы все говорим по-английски. Мария была
вынуждена выучить его для изучения эскимосского; я сама жила в
Массачусетсе. Габ овладел английским только из-за своего страха; по той
же причине он выучил другие земные языки, такие, как испанский, суахили,
пан -суахили и все три сельванийские диалекта. Он остался молодым.
Только Мария лучше его говорила на языке плати. Они попытались дуэтом
- 27 -
петь песни плати, в которых речь шла о крови и кале, но получалось не
совсем натурально. Невозможно правильно выговорить консонанты !ка и !ко,
если у тебя нет зубов, как на медвежьем капкане.
Стресс привел к тому, что мои месячные пришли на неделю раньше.
Когда мы, убегая, покинули нашу иглу, у меня не было времени прихватить
с собой вспомогательную конструкцию из моховой подстилки и кожаных
ремешков, поэтому я, так сказать, закапала кровью весь остров. Габ,
кажется, был шокирован, но у меня не было ни малейшего желания постоянно
бегать с пучком травы только ради того, чтобы не ранить его драгоценную
мужскую чувствительность. (Кроме того, его довольно противная болезнь
тоже не слишком заботилась о моей чувствительности; неважно, врач я или
нет).
Последний день мы провели в напрасных стараниях сплести ведро или
какой-нибудь сосуд, который держал бы воду хоть несколько минут. Мы все
знали, что такое в принципе возможно, но нам это не удалось; по крайней
мере, из травы, что росла на этом острове. Марии удалось сделать своего
рода ведро из ее килта; она сплела из палок каркас. Это удвоило наш
запас воды; но ей придется таскать его обеими руками. Конечно, мы выпьем
это в первую очередь.
Тридцать километров. Надеюсь, мы осилим их.
МАРИЯ
Жажда и холод почти убили нас, когда мы добрались до воды на
острове. К этому времени мы давно потеряли ориентировку, так как
растительность на острове сейчас совершенно отличалась от летней и к
тому же местами изменилась береговая линия. При виде каждого большого
острова мы надеялись, что это он; и в конце концов, он оказался одним из
них.
Рядом с источником мы нашли свежие останки костра. В первый момент
у нас появилась надежда, что это остальные члены нашей группы, возможно,
обогнали нас, пока Габ отходил после своей болезни. Но потом мы
обнаружили отхожее место; там были экскременты плати. Судя по ним, их
было трое или четверо и они были здесь примерно за день до нас.
Мы не знали, что делать. Кто это? Охотники, преследующие нас, или
просто группа в Великом Путешествии на Север? В последнем случае нам
лучше было бы на несколько дней задержаться здесь, чтобы увеличить
расстояние между ними и нами. Но если это были охотники, они могут еще
находиться на острове, и тогда нам лучше исчезнуть.
Габ не верил, что это охотники, так как в этом случае они давно бы
выследили нас и превратили бы в мясо на завтрак.
Сомневаюсь. Было по меньшей мере три маршрута через архипелаг; они
могли бы отправиться одним из двух остальных. А так как они могли пить
соленую воду, им нет нужды отклоняться с дороги, чтобы попасть на
остров, где мы останавливались сначала.
Ни один из нас не считал себя в состоянии выдержать гигантский
марш. Менее проблематичной была бы нормальная человеческая скорость, но
затем нам по крайней мере десять часов нужно будет брести в ледяной воде
на мизерном рационе. И мы решились на компромисс.
На случай, если охотники задержались на острове, мы разбиваем
лагерь на южной оконечности острова (ветер дул с севера), на маленькой
поляне, почти полностью скрытой непроходимыми колючими зарослями. Если
нас накроют и нам придется драться, то это могло произойти, по крайней
мере, только с одной стороны.
- 28 -
Из осторожности мы не стали разжигать костер и только постоянно
посылали кого-нибудь одного, чтобы принести воды или рыбы. И один стоял
на вахте, пока двое других спали.
Наши меры безопасности не принесут большой пользы, если
действительно трое или четверо плати были на острове и все разом придут
к нам. Но была вероятность, что они придут разными путями, и как Габ,
так и я доказывали, что они тоже уязвимы, по крайней мере, когда ходят
поодиночке.
Два дня прошли без всяких происшествий, и мы отдыхали. В полдень
третьего дня Габ пошел за водой и вернулся с Дереком.
Дерек был едва жив от жажды и холода. Мы бросали ему в воду мелкие
кусочки рыбы, и через сутки, которые он наполовину проспал, а наполовину
провел в бреду, он оправился настолько, что смог говорить.
Он наблюдал за двумя плати, которые ели Херба. Они преследовали
его, но он, пренебрегая смертельной опасностью, продрался в заросли
колючек (его руки и ноги были усеяны воспаленными шрамами), и они,
казалось, не смогли его преследовать. Он нашел реку и в слепой панике
выбежал к морю, добрался до первого острова с пресной водой и три дня
пролежал там пластом. Он совершенно не помнит, ел ли он что-нибудь.
Потом он услышал плати - или ему показалось, что услышал - и бежал
на север, пока были силы. Как он добрался сюда, он не помнил.
Габ нашел его без сознания на берегу моря.
Теперь мы составили новый план; решили подождать здесь еще два-три
дня, пока Дерек не почувствует в себе силы для дальнейшего марша.
Самый трудный отрезок был еще впереди. Даже если мы не попадем в
руки плати... А что, если там уже нет лодок?
ГАБРИЭЛЬ
Мы больше не встречали следов плати. Четыре дня спустя Дерек смог
относительно хорошо идти. Целый день мы пили воду, а на закате солнца
вышли в путь.
Только в одном месте оказалось настолько глубоко, что нам пришлось
плыть. Я попробовал тащить сосуд Марии и плыть на боку, но из этого
ничего не вышло. Поэтому последние двадцать или двадцать пять километров
превратились в соревнование с уменьшающимся запасом воды в пузырях.
На рассвете земли все еще не было видно, и нам пришлось идти,
полагаясь на наши чувства. (Плати, очевидно, не имеют этой проблемы; у
них есть еще не исследованное чувство магнитного поля их планеты, как у
некоторых видов сельванийских перелетных птиц.) Мы сохранили несколько
глотков воды, которые намеревались выпить только при виде земли.
Около часа мы в мертвом молчании продолжали маршировать, и тут
Дереку пришла блестящая идея. Мы обыскивали горизонт как правило на
высоте метра над уровнем моря, но если кто-то встанет на мои плечи, он
сможет видеть вдвое дальше.
Дерек был самым высоким из нас. Я наклонился и позволил ему
взгромоздиться на мои плечи. Он смог продержаться наверху лишь на
протяжении одного вздоха, но этого оказалось вполне достаточно... Он
увидел зеленую полоску в некотором отдалении по левую руку.
Мы исправили наш курс и со свежей энергией двинулись вперед. И как
только все смогли видеть зеленую линию у горизонта, мы отпраздновали это
последним глотком воды.
- 29 -
Конечно же, реки, что должна была вывести нас вверх в горы, нигде
не было видно. Мы кружили по суше, и нам удалось притушить ужасную
жажду, слизывая росу с листьев кустарника, горьковатый привкус которой
вызывал у меня легкую тошноту.
Мы пометили место гигантской "Х", нацарапанной на песке, и
разделили нашу группу на пары. Мы с Брендой пошли в одном направлении, а
Мария с Дереком - в другом; обе пары имели по пузырю для воды, который
должны были наполнить, если наткнутся на реку. Договорились, что каждая
группа должна вернуться самое большее через десять тысяч шагов. Если ни
одна из групп не найдет реки в радиусе десяти километров, мы начнем
искать дорогу к кратерному озеру без нее. Идти придется медленнее, чем
вдоль реки, но мы, возможно, осилим это. слизывая росу и разламывая
стебли растений, накапливающих воду. Кроме того, так меньше вероятность
наткнуться на засаду охотников плати.
Нам повезло. В некотором роде. Мы с Брендой вышли к реке менее чем
через два километра от места старта. Я от души напился и рысью побежал
сообщить об этом Марии и Дереку.
На ночь мы разбили лагерь неподалеку от реки и отправились добыть
что-нибудь поесть. На мелких местах в реке не было никакой рыбы и даже
этих воняющих серой ракушек. Мы нашли каких-то крабов, но их очень
трудно было поймать и в них было очень мало мяса. Кончилось тем, что мы
накопали клубней. В сыром виде они были не особенно вкусными, но могли
поддержать нас, пока мы не доберемся до озера и не наловим в избытке
рыбы.
Может быть, было бы немного безопаснее брести ночью, но мы подумали
о том, каково продираться сквозь колючие прутья, и решили попытать
счастья днем. Это было ошибкой.
Как и ожидалось, в гору было идти удобнее и быстрее. Опасность
оползней была невелика. Во всяком случае, мы не могли не заметить, что
до нас этой дорогой шли плати, так как мы находили отпечатки ног и
свежесломанные ветви; поэтому старались пробираться по возможности
бесшумно.
Возможно, мы все же вели себя недостаточно тихо или нас покинуло
счастье. Проклятье, теперь мы потеряли и Дерека! Он настоял на том,
чтобы идти первым.
МАРИЯ
Через плотный балдахин леса мы не могли видеть солнце, но из-за
красноватого оттенка света мы чувствовали, что скоро придется принимать
решение - разбивать лагерь или продолжать идти в темноте. Мы с Габом как
раз шепотом говорили об этом, когда напал плати.
Дерек был ведущим. Копье ударило его в центр груди и далеко вышло
из спины. Мне кажется, он умер мгновенно. Плати - молодая самка - с
криком понеслась вниз к нам по речной долине. Она споткнулась и упала
почти у наших ног. Мы с Габом убили ее копьем и топором. Когда она
умерла, Габ отрубил ей голову и зашвырнул в кусты.
Мы ждали ее спутников, но она, кажется, была одна. Габ долго не мог
справиться со своим горем.
Когда стемнело, мы торопливо двинулись дальше. Река слегка
фосфоресцировала, но нам все равно приходилось продвигаться главным
образом наощупь. На земле красновато мерцали какие-то грибы, постоянно
росшие парами, и за нами будто постоянно наблюдали пары мрачных глаз.
- 30 -
Мы шумели больше, чем днем, но считали опасность меньшей. Плати
спят, как убитые, а в местностях, подобных этой, они не выставляют на
ночь охраны, так как здесь нет хищников, которые были бы достаточно
крупными, чтобы представлять для них опасность. Но это не значит, что
эти хищники недостаточно крупные, чтобы не представлять угрозы нам. Мы
трижды выходили на середину реки, когда нам казалось, что кто-то
преследует нас.
Подъем стал положе еще до рассвета, а при первом свете дня мы уже
были на болотистом лугу, окружавшем кратерное озеро.
Нам невероятно повезло с рыбалкой в озере. На отмелях лежали сотни
крупных рыбин, почти неподвижных и полных деликатесной икрой. Мы набили
ею полные желудки, а потом порезали рыбу на полосы и высушили их на
солнце. Это, конечно, не так быстро, как коптить, но разводить костер мы
не осмелились.
Мы решили, что безопаснее будет спать порознь, если вдруг кто-то
заметил наши следы. Как и Габ, я нашла дерево и улеглась в его ветвях.
Бренда еще до того нашла пятно солнечного света, растянула свои шкуры на
влажной земле и свалилась, как убитая. Я думала, что слишком потрясена
смертью Дерека, чтобы уснуть - но на самом деле мне едва хватило времени
найти более или менее безопасную развилку ветвей, прежде чем мое тело
отключилось.
Наши рефлексы, направленные на выживание, улучшились. Несколько
часов спустя - день еще не кончился - я вдруг проснулась от слабого
дрожания ветвей. Одно из этих кошачьих существ уже кралось ко мне по
другой ветке.
Конечно, мне не хотелось бросать копье. Итак, я тоже перешла в
наступление и начала ползком приближаться к зверю. Он сердито зарычал и
опасливо отступил. Еще находясь от него в нескольких длинах моего копья,
я начала им тыкать в направлении его морды. Наконец, я загнала его на
такую ветку, которая не выдержала, и зверь свалился на землю. Он немного
полежал, поднялся на ноги, зарычал, ни к кому персонально не обращаясь,
и захромал прочь.
Я вернулась на свою развилку и проспала еще несколько часов, никем
не потревоженная.
Габ разбудил меня с печальным известием, что исчезла Бренда. У ее
постели не было никаких признаков борьбы, и в конце концов мы нашли ее
на дереве, где она укрылась по нашему примеру. Она услышала шум.
Мы собрали нашу подсохшую рыбу - нам придало храбрости, что ее
никто не украл - и убили несколько свежих рыбин, чтобы взять с собой на
обед. А потом быстрым маршем пошли к реке, вдоль которой мы когда-то
давно уже шли. Если все будет хорошо, то нам удастся повторить наш
тогдашний маршрут в обратной последовательности: мы сегодня разбивали
лагерь на этой стороне баньянового леса, потом в большой спешке
пересечем поляну, проведем там ночь и ранним утром заспешим дальше, к
морю.
ГАБРИЭЛЬ
Море. Я никогда еще так не радовался при виде воды.
Первая найденная нами лодка была непригодна - пережжена пополам, но
кувшины для воды совсем рядом были странным образом нетронуты. Может
быть, тут проходили плати-подростки и не опознали в лодке лодку -
- 31 -
приняли ее за наполовину сгоревший ствол дерева и по незнанию
использовали в качестве топлива для костра.
Другая лодка, которую мы спрятали дальше от реки, была нетронутой.
Она была даже в лучшем состоянии, чем тогда, так как мы перевернули ее
вверх дном на бревна. Теперь она высохла и затвердела и на ней не было
заметных повреждений насекомыми.
К несчастью, трудно было представить, что мы утащим ее втроем; с
ней были трудности даже тогда, когда нас было двенадцать.
Мы прошли немало километров вверх по реке, так как Мария вспомнила,
что видела там скопления молодых деревьев. Если очистить стволы от
веток, то получатся подходящие катки. Мы набрали их полные охапки, но
когда вернулись к лодке, уже стемнело.
Возможно, было бы умнее столкнуть лодку в воду под покровом темноты
и немедленно уплывать, но мы не нашли на этой стороне никаких следов
присутствия плати и к тому же очень устали.
Я взял первую вахту; мне приходилось постоянно ходить вокруг
лагеря, чтобы не заснуть. Много раз доносились шорохи, словно что-то
двигалось в траве, но это что-то не приближалось. Мария и Бренда тоже
слышали это во время своих вахт, а перед рассветом шум прекратился.
При первом свете дня мы покатили лодку к воду. Это были добрых три
часа трудной работы, так как песок сильно препятствовал качению.
Последние сто метров мы волочили лодку, рывок за рывком - не более, чем
на ширину пальца каждый. Когда, наконец, лодка свободно поплыла, мы
выбросили якорь и долго сидели, совершенно обессиленные. Мы
обрадовались, заметив, насколько здесь теплее вода - всего в сотне
километров севернее острова плати. Причиной была вулканическая
деятельность, связанная с большой удаленностью от континентального
цоколя.
Мы приплелись на прежнее место ночевки и были вынуждены убедиться,
что все наши продовольственные запасы исчезли. Это, несомненно, сделали
животные, так как оружие осталось нетронутым. Отправляться без
какого-либо запаса пищи нам не хотелось и оставшееся до полудня время мы
провели на охоте. Мы убили десяток крупных змей и семь экземпляров
мелких животных, похожих на замри, но с шестью лапами, и осмелились
развести костер, чтобы закоптить их, что, возможно, было с нашей стороны
неосторожно. Один из нас следил за костром, а двое других наполняли
водой кувшины и делали для них несущую конструкцию, укрепив на корме
самую большую из наших шкур.
Наконец, мы погрузили продукты и оружие на борт и сами с бортов
забрались в лодку (укосины не давали воде на корме сильно плескаться).
Примерно час мы гребли как сумасшедшие; потом, когда остров стал лишь
едва заметной полосой на горизонте, мы бросили якорь и стали ждать,
когда на небе покажутся путеводные звезды.
БРЕНДА
Со стороны Марии было очень мило нанять крепкого молодого атлета в
качестве одного из дипломированных ассистентов. Я не думаю, что мы
вдвоем смогли бы на этой старой тяжелой колоде проплыть двести пятьдесят
километров. Хотя за все эти месяцы, что мы разыгрывали из себя пещерных
людей, мы стали мускулистыми и выносливыми, этот гигантский марш нас
изнурил. Последнюю ночь я гребла все более остервенело, пока незадолго
до рассвета просто не свалилась от усталости. Хорошо, что Габ сидел
- 32 -
позади меня. Он услышал, как я упала с сиденья, и выудил весло из воды,
когда оно проплывало мимо него. Когда солнце поднялось высоко и нам
пришлось прекратить грести, он сделал мне расслабляющий массаж рук и
плеч, а когда я уснула, сделал то же самое Марии.
Может быть, перед выходом в море нам следовало бы потратить еще
немного времени и соткать какой-нибудь навес от солнца. Хотя и не очень
жарко, но солнце, кажется, высушивает кожу. Кроме того, под навесом было
бы лучше спать. Но Мартин был единственным, кто умел хорошо ткать, а
он...
О, Боже! Боже мой, мы оставили его, считая мертвым, и я ни разу
больше не вспомнила о нем с тех пор, как мы покинули устье реки. Теперь
мы оставили его без лодки. А он, может быть, лишь на день или даже на
час опоздал к месту встречи. Если это так, то мы его убили.
МАРИЯ
Бренда вдруг разразилась слезами и начала опять о Мартине. Я
списала его еще до того, как мы покинули остров плати. Его маршрут был
зеркально-симметричным моему, а он был куда более быстрым бегуном, чем
я. Должно быть, они его убили.
Я заметила в ответ Бренде, что Мартин - если он добрался до берега
кратерного озера - благодаря своим атавистическим способностям,
вероятно, сможет прожить там неограниченно долго, поскольку одиночке
нетрудно прятаться от время от времени там появляющихся плати. Конечно,
у него хватит ума регулярно рисовать метки на песке, которые были бы
видны со спутника. Тогда его выручит ближайшая же экспедиция.
Это ее немного успокоило, и она мгновенно уснула.
Я начала верить, что нам удастся. У нас было на двадцать дней воды
и на половину этого срока продуктов, даже если нам не удастся поймать
рыбы. Я допускаю, что труднее держать прямой курс, когда путеводные
звезды за спиной, но это не должно удлинить наш путь вдвое по сравнению
с путешествием на юг; особенно, если не будет облачных дней.
Если только мы доберемся до суши и снова завладеем современным
оружием, дорога назад, к базе, будет детской игрой. И год ожидания в
куполе покажется нам сибаритским люксом. Настоящая пища. Кресла. Никаких
жуков и насекомых. Книги. Я спрашиваю себя, умею ли я еще читать.
ГАБРИЭЛЬ
Семь дней утомительных будней. На восьмой день я проснулся после
полудня, взял копье и пошел на нос, чтобы поглядеть в воду. Я
только-только помочился через поручни - это иногда приманивает рыбу -
как вдруг увидел плати, плывущего прямо на нас. Он остановился метрах в
восьми, встал на месте и уставился на меня и мое копье. Я что-то крикнул
ему, но он не ответил. Он только несколько минут глядел на меня, и мне
показалось, будто я видел, как он взвешивал свои шансы. Потом он
повернулся и поплыл дальше; сильными гребками - он развивал такую
скорость, какой мы не могли бы достичь никогда.
Смог бы он перевернуть нашу лодку? Вероятно, нет, ведь у него не
было твердой опоры. Но если бы мы были в воде, мы не смогли бы
противостоять даже одному-единственному плати.
- 33 -
После недели необычного люкса быть свободными от страхов, страх
снова поднимался во мне. Плати мог приблизиться к нам под водой и
перетаскать нас одного за другим через борт. Он мог, пока мы спали,
ухватиться за уключину и качать лодку, пока мы не свалились бы в воду.
Он мог даже - я клянусь перед Богом - прогрызть дыру в лодке.
Когда проснулись женщины, я сообщил им об этом происшествии, и мы
приняли самое простое решение - выставлять вахту. Но втайне я спрашивал
себя, нужно ли это. У меня настойчивое подозрение, что плати могут
свободно обходиться без воздуха; если он подплывет к нам под водой, то
мы не сможем его увидеть, пока он не окажется рядом с лодкой. Или он
может неожиданно напасть в темноте. Но вслух я ничего этого не высказал.
Они и сами не страдали отсутствием фантазии, и я не сделал бы их
счастливее, умножив их ужасные видения сценами своего воображения.
Долго ли еще? У меня появилось подозрение, что с этого времени мы
поплыли быстрее.
МАРИЯ
Я снова видела сон, будто мы непонятным образом повернули и как
безумные гребем назад, к ожидающим нас плати. Этот кошмар мучал меня
даже в часы бодрствования; особенно ближе к вечеру, когда я становилась
чувствительнее и душевно пугливее.
Так получилось, что я почувствовала безымянный ужас, когда при
первом утреннем свете увидела землю.
Мы плыли только одиннадцать дней. Мы должны были повернуть; не
может быть, чтобы за это время мы преодолели такое расстояние. Я долго
смотрела на полоску суши, пока Бренда не пробормотала что-то о том, что
земле появиться еще слишком рано.
Потом Габ тоже увидел тонкую зеленую линию у горизонта, и мы долго
дискутировали об этом, пока лодка плыла сама по себе. Когда стало
светлее, мы единодушно согласились, что видим пурпурные конуса далеких
вулканов; это заставило утихнуть мои подозрения.
Вулканы упростили навигацию; я сумела вспомнить их конфигурацию при
отплытии. Выглядело так, будто мы подплывали на десять-пятнадцать
километров западнее устья реки, ведущей к базе. Оставался вопрос,
исправить курс, чтобы высадиться ближе к устью, или грести прямо, а
потом вдоль берега. На воде было безопаснее, но мы уже так устали
грести, что решились плыть прямо к берегу.
Это длилось немногим более часа, потом наше каноэ с удовлетворенным
шуршанием ткнулось в песчаный берег. Мы выпрыгнули из лодки и сразу
упали на землю. Не держали ноги. Мне удалось встать, но земля качалась
под ногами. По какой-то непонятной причине на этот раз было намного
хуже, чем после предыдущего плавания. В этот раз было сильнее волнение
на воде, что и могло быть объяснением. Это могло бы объяснить и хорошее
время, за которое мы преодолели расстояние; феномен, обусловленный
временем года.
Мы долго заново привыкали ходить, используя в качестве опоры копья.
Как только мы смогли относительно хорошо идти без них, мы собрали все
наше снаряжение и как только могли быстро зашагали вдоль берега. Нам
очень хотелось побыстрее найти оружие и выкопать его, пока не стемнело.
Наконец, мы ходко пошли вперед, хотя земля под нашими ногами все
еще качалась, как только мы останавливались. Влажный лес испускал
сильный запах, напоминая о чем-то родном.
- 34 -
Мы доели остатки копченых змей, сладострастно переговариваясь о
кулинарных наслаждениях, ожидающих нас на базе. Там было достаточно
запасов, чтобы прокормить целый год по крайней мере двенадцать человек;
мера предосторожности на случай катастрофы.
К полудню мы подошли к устью реки, но как только мы сошли со
скальной тропинки и приблизились к месту, где по нашим воспоминаниям
зарыли оружие, мы пережили неприятную неожиданность: кто-то нас
опередил. Хотя яма была заполнена гумусом, но углубление было заметно,
да и земля была рыхлой.
Пришибленные и испуганные, мы пошли к следующему месту, но и оно
было разрыто... в кустах мы нашли три энергетические батареи.
Плати, разумеется, не знали, как они используются. Даже если они
наблюдали за нами, как, вероятно, и было в данном случае, они не смогли
бы найти скрытые кнопки, которые должны быть нажаты одновременно, чтобы
открыть замаскированное оружие. И даже если им случайно удалось бы
открыть какое-то из них, им не понять, как вставляется батарея и
заряжается оружие.
Мы вернулись к первому укрытию, окрыляемые слабой надеждой, что и
оружие было выброшено, так как оно по внешнему виду не превосходило то,
которое плати обычно носили при себе, и обладало вполне обычными
свойствами. Наши надежды оказались небезосновательными: мы нашли дубинку
и воткнутое в землю копье; оба прибора только ждали своих батарей.
(Оружие было изготовлено из бруухианского железного дерева, поэтому
сырость и гнилостные бактерии были ему неопасны.)
Мы зарядили оба прибора и убедились в их работоспособности.
Вероятно, в кустах валялось еще оружие, но мы слишком устали, чтобы
продолжать поиски. Мы промаршировали большую часть дня и сожгли слишком
много адреналина. Двух ружей будет достаточно, чтобы защитить нас, пока
мы спим.
ГАБРИЭЛЬ
Бренда разбудила меня восхитительным способом. Я только что видел
интересный сон... а потом он вдруг оказался не сном.
У меня было последняя вахта перед рассветом. Разыскивая в
окрестностях лагеря дрова, я вдруг споткнулся о почти метровую жирную и
неповоротливую ящерицу. Я содрал с нее шкуру, выпотрошил и уже начал
жарить, наколов на копье, когда проснулись женщины.
После завтрака мы добрых два часа обыскивали окрестности ямы, в
которой находилось оружие. Мы методично обходили ее по спирали, но
ничего больше не нашли.
Ну, нам выпало большое счастье, что мы вообще нашли два ружья. В
обращении с ножом, копьем и дубинкой мы теперь были несколько лучше, чем
сразу после высадки на планету, но, вероятно, недостаточно хорошо, чтобы
предпринимать продолжительную вылазку вглубь материка. Стаи голодных
хищников и, возможно, плати, ожидали нас в зарослях.
Когда мы прочесали окрестности второй ямы, то ншли еще две
энергетические батареи, которых вместе с найденными ранее будет вполне
достаточно. Каждой батареи, если она новая, хватает на целый час
непрерывного огня, а среди тех, что мы нашли, не было ни одной,
использованной хотя бы даже наполовину. Мы даже могли себе позволить
пользоваться оружием для разжигания огня.
И мы, довольные, отправились дальше.
- 35 -
К полудню мы уже не были такими свежими. Одной-единственной щедрой
ночи, конечно, недостаточно, чтобы превратить голодных тварей, которыми
мы стали за время плавания, в дневных зверей, и хотя идти легче, чем
грести, мы замечали, что мышцы ног заметно ослабли от бездеятельности.
На середине широкой реки вздымался голый скалистый остров. Мы
перебрались на него вброд и разбили лагерь. Это значит, что мы разложили
наши шкуры и свалились на них.
Бренда, как обычно, заступила на вахту первой, но она была не в
силах держать глаза открытыми, поэтомы мы с Марией сыграли в "чет или
нечет", и я проиграл. Именно поэтому случилось так, что именно я увидел
первого плати.
Я как раз собирал дрова для ночного костра и сосредоточил свое
внимание на ближнем ко мне берегу реки, с которого мы пришли. Понятия не
имею, как долго наблюдал за мной плати, тихо стоявший на другой стороне
реки.
Наш берег относительно открыт для обзора; плотные пучки каких-то
похожих на бамбук злаков на протяжении десяти или двадцати метров, а
между ними низкие кусты. На другом берегу был густой лес, поэтому мы его
избегали. Плати не старался прятаться, но в меняющейся игре теней
разглядеть его было трудно. Я продолжал собирать дрова, уголком глаза
наблюдая за ним.
Это был взрослый самец с копьем. Плохо. Будь это молодой, он мог бы
находиться в Великом Путешествии на Север и случайно наткнуться на нас.
А для взрослого могла быть только одна причина присутствия здесь: мы. И
он был здесь, видимо, не один.
Я его не знал. Он не был членом семьи Камчаи, что, вероятно,
означало, что они призвали на помощь другие семьи, и нам надо
рассчитывать на неопределенно большое число противников. Но я не был в
этом уверен; я довольно часто путал представителей различных социальных
принадлежностей.
В этом хорошо разбиралась Мария. Я вернулся в лагерь с охапкой
дров, тихо разбудил Марию и рассказал ей о том, что видел. Она пошла на
другую сторону острова, будто бы для того, чтобы поднять палку, и
бросила взгляд вверх.
Плати исчез.
Мы шепотом провели конференцию и решили остаться на острове. Им
придется приложить немало сил, если они захотят на нас напасть; дно реки
было слишком вязким, чтобы через нее было легко перебраться вброд. И
копья ни с одного берега до нас не долетят.
Мария заступила на вахту. Хватит говорить. Попытаюсь уснуть.
БРЕНДА
Какая ужасная ночь! Меня никто не разбудил на мою смену
послеполуденной вахты, и я проспала до наступления темноты. Мария
сказала, что не разбудила меня потому, что сама была слишком
обеспокоена, чтобы заснуть, и рассказала мне, что Габ видел плати.
Когда село солнце, мы разожгли костер, и Габ присоединился к нам.
Мы решили нести вахту парами, чтобы держать под прицелом гразера каждый
берег. Мария свернулась у костра и пыталась заснуть.
Они напали на нас примерно за час до полуночи, появившись со
стороны Габа, охранявшего ближний берег. Он крикнул нам, и я побежала к
нему.
- 36 -
Из темноты полетели копья. Костер был у нас за спиной, и мы
представляли собой прекрасную цель. Выстрелы из гразеров давали немного
света, и поэтому нам приходилось стрелять веером в надежде попасть в
кого-нибудь. Мы все время бегали взадвперед, чтобы затруднить им
прицеливание.
Проснулась Мария, и я передала ей дубинку-гразер и побежала на
другую сторону острова, следуя указанию Габа найти возможную стратегию
действий плати. Но плати были не настолько хитры.
Даже примерно не могу сказать, сколько мы их убили. Копья летели
все реже и реже, потом полетели камни, потом не летело больше ничего.
Когда начало светать, на берегу лежали куски четырех или пяти
разрезанных плати, и неизвестно сколько тел могла унести река.
Я очень хотела бы чувствовать себя виноватой. Еще две недели назад
так и было бы. Вместо этого я вынуждена признаться, что ощущаю какую-то
маниакальную радость. Мы разбили их. Они напали на нас, и мы их
победили.
МАРИЯ
Мы расстреляли заряды обоих гразеров на три четверти. Чуть больше
половины полного заряда находится еще в запасных батареях. Но я больше
не жду таких нападений, как в прошлую ночь. Плати не так уж туго
соображают.
Это чересчур для главного принципа. Мы применили высокоразвитую
технологию. Ктото из нападающих выживет; они уйдут назад и сообщат
остальным о магии. Но у нас не было другого выхода.
С этих пор мы должны, конечно, помнить, что нас преследуют, и быть
втрое внимательнее к засадам в зарослях. Но в настоящую проблему это
вырастет только в последние день-два, когда нам придется идти через
густой лес по обеим сторонам реки. Почему мы так осторожничали при
выборе места для купола?
И все же, возможно, окажется, что этот выбор был удачным. А что,
если они будут преследовать нас весь путь до купола? Если они попытаются
окружить поляну и станут ждать, пока мы выйдем, то лес справится с ними
сам, и нам ничего не нужно будет делать. Методы плати лучше всего
функционируют на их мирном острове; но там, наверху, где стоит купол,
охотничий отряд с дубинками и копьями не проживет и недели. Они стали бы
желанной пищей для животного мира.
Нам надо быстрее идти дальше. Острова, подобные этому, будут
попадаться лишь до тех пор, пока река широкая и спокойная. Там, где лес
подступает к берегам, она станет узкой, извилистой и быстрой. Там больше
не будет защищающих островов, но зато шум воды запутает слух плати, и им
будет труднее напасть на нас из засады.
В любом случае наш план таков: каждый день на равнине и
преодолевать столько, сколько возможно, и лишь несколько часов сна по
ночам. Отдых только южнее леса, а потом большой марш - два дня до
купола.
Может быть, спешка не нужна. Если бы плати имели свою нормальную,
относительно чувствительную личность, они бы примирились со своим
проигрышем и вернулись домой. Но тем не менее, у нас нет ни малейшего
признака, чтобы оценить, насколько они нормальны. Может быть, они будут
приставать к нам до тех пор, пока мы не убьем их всех. Это было бы
хорошо для расы, так как она бы избежала цивилизаторского воздействия. И
плохо для нас. Еще несколько таких стычек, как в прошлую ночь, и в наших
- 37 -
гразерах не останется энергии, чтобы преодолеть лес. С таким же успехом
мы могли бы встать у реки и исполнять голодным ящерам песнь крови.
ГАБРИЭЛЬ
Пять дней без контакта, но я не могу избавиться от ощущения, что за
нами наблюдают. Что за нами наблюдают все время. У нас теперь полдня и
ночь, чтобы отдохнуть на этом последнем острове, и Марии очень хотелось
бы, чтобы весь путь до купола мы проделали одним быстрым переходом.
Мне кажется, физически это осуществимо. Местность не трудная, и
параллельно реке, рядом с ней, тянется звериная тропа. Но звери, что
ходят по этой тропе, ужасны. Они представляли для нас трудность даже
тогда, когда нас было двенадцать. И когда мы не брали в расчет плати.
Во всяком случае, я вынужден задавать себе вопросы. Определенно,
кто-то наблюдал за нами, когда мы зарывали оружие. Как же долго
наблюдает за нами этот кто-то? Плати утверждали, что никогда не ходили
на материк - кроме тех неустрашимых странников в Великом Путешествии на
Север - и, конечно, они никогда не лгали. Во всяком случае, по их
воспоминаниям.
Я давно ничего не записывал, так как хотел подождать, пока не
улучшится мое душевное состояние. После той ночи нападения я похоронил
эту надежду. Дела не улучшаются, но я пытаюсь уговорить себя держать
глаза открытыми весь остаток этой вахты.
Мне кажется, с Брендой то же самое. Она сидит на другой стороне
острова, уставившись в воду, и разговаривает сама с собой. Надо бы пойти
к ней и напомнить, чтобы она была внимательной, но отсюда я могу держать
в поле зрения оба берега.
Кроме того, если они вознамерятся напасть на нас, то я хотел бы,
чтобы они сделали это здесь. Открытая линия огня во все стороны.
Конечно, они этого не сделают; они учатся на своих ошибках. Так сказала
Мария.
Я веду себя, как параноик. Они исчезли. Но что же с тем чувством,
будто за тобой наблюдают? Все время, с тех пор как схватили Дерека, я...
я... мои мысли в полном разброде. Я пытаюсь бороться с этой паникой. Они
ждут от меня силы; даже Мария... но у меня только мои мускулы... на
скулах, чтобы сдерживать крик. Когда тот плати, что подплыл к нам в
море, направился к материку, я понял, что мы глубоко завязли в этом
дерьме.
Дерек был одержим верой. Мы дискутировали об этом долгими ночами.
Что он делал бы сейчас... молился? "Нуэстро сеньор кве вивес эн эль
чело, алабадо сеа ту номбре..." Он был хорошим копьеметателем. Мне так
его не хватает.
Никому и никогда не найти этот зуб с его слабеньким датчиком
сигнала. Если они вернутся и найдут купол пустым, это будет концом этой
аферы. Для прочесывания всей этой, очевидно, враждебной территории
просто не хватит бюджета. На планете пока не проявляется наличия
достаточного количества полезных ископаемых, чтобы вызвать у кого-нибудь
желание исследовать ее, поэтому никто не станет тратить деньги на поиски
наших зубов-рекордеров. Мы войдем в легенды плати и забудемся или будем
представлены искаженными до неузнаваемости.
Для них это хорошо. Если бы тут было что-то полезное для нас, то мы
бы сыграли ту же роль, что и антропологи у эскимосов, о которых нам
рассказывала Мария; записать тайны расы и приговорить их к уничтожению
только самим фактом этой записи. Но, кажется, перед плати еще миллионы
- 38 -
лет безмятежной эволюции. Может быть, за это время они научатся хотя бы
застольным манерам.
Я их боюсь, но не могу по-настоящему на них злиться. Даже после
случая с Дереком. Они такие, какие есть - это мы должны были вести себя
осторожнее. Возможно, теперь - в последнее мгновение - из меня получился
бы настоящий ксенолог. Дерек сказал бы, что я пытаюсь привести себя в
состояние всепрощения. Перед лицом смерти.
Меня всегда злило, что у него на все был готов ответ. А у меня
только вопросы.
Еще последний двухдневный марш, и мы должны оказаться в
безопасности купола. Пища, фильмы, книги - и, наконец, выбросить копья.
Может быть, я слишком много читал и писал, поэтому неизбежны примеры. Мы
стоим у ворот смерти. У главного входа в смерть. Если нам удастся
добраться до купола - мы нарушим правила.
Успокойся. Может быть, я проецирую, считая, что узнаю примеры из
книг. Здесь есть только реальные вещи; причины, следствия, случайности,
энтропия... Твоя смерть, как падение листа; это маленькая, но
необходимая трагедия. Если бы все жило вечно, вселенная скоро
переполнилась бы.
Хватит выдумывать. Дело в реальности, а не в философии. Мы
отдыхаем, поэтому можем бодрствовать. Если мы будем достаточно бодры, мы
сможем противостоять девственному лесу. Мы сможем противостоять плати,
которых здесь нет. Это все лишь в моей голове. На ближайшие два дня мне
нужно освободить голову от этих кружащихся мыслей. Только рефлексы.
Чуять, слышать, наблюдать. Реагировать достаточно быстро, чтобы остаться
в живых.
Только не могу я не думать о Дереке. Он так никогда и не узнает,
кто его убил.
БРЕНДА
Габ попросил меня немного понаблюдать за обеими берегами, чтобы
самому тем временем случиться с Марией, пока не стемнело. Трудно
наблюдать сразу за обеими берегами, имея еще желание наблюдать и за ним.
В такой перспективе мужчины кажутся такими уязвимыми, когда их задница
покачивается вверх-вниз; это новая для меня перспектива. Я никогда не
была заядлой зрительницей - кроме головидения. Но это не одно и тоже.
Допустим, я ревную к ней. Она на пятнадцать лет старше меня и не
скрывает этого. Но в этот последний раз он желает лишь ее. Я услышала
это в тоне его голоса. Мне кажется, что он в известном смысле испуган не
меньше меня.
Если он считает, что это последний раз, то он плохо знает женщин.
Мария поручила мне разбудить его, когда кончится наша вахта. Если бы я
могла ждать так долго. Я наблюдала за ним, пока он спал. У него период
отдыха, как у двенадцатилетнего. Чтобы быть точней: я по собственным
наблюдениям знаю, что он может совершать это дважды подряд, и все равно
во сне у него появляется эрекция. В теперешних условиях у нас нет
никакой личной сферы.
Какой-то странно знакомый звук; его не слышишь, если производишь
сам... что это было? Шелест?
Я думаю, это просто ящер. Вот теперь шум прекратился. Последние два
дня мы наблюдали за краем леса, за ними. К вечеру и в свете костра. Они
не заходят в воду. Что будет завтра ночью? Ни острова, ни костра... Я бы
не хотела такой смерти - быть разорванной стаей ящеров. И я бы не
- 39 -
хотела, чтобы сентиментальный дикарь откусил мне голову. Я хочу стать
бабушкой, сидеть на веранде, рассказывать врачебные истории и спокойно
умереть.
Почему они не нападают? Я же знаю, что они подстерегают нас там.
Если бы они пришли сейчас, я могла бы умереть с легкостью. Я уже знакома
с этим чувством; полсотни или сотня их против нас троих с двумя
гразерами. Может, это и нехорошо, но Бог сделал хорошо; адреналин по
всем жилам, с головы до ног. Ожидание и страхи. Это воодушевляет.
Я раскладываю для просушки сырые дрова. Это немного меня отвлекает,
пока эти двое подходят к своей высшей точке. Из-за моей чувствительности
они стараются делать это как можно тише; а может, из-за своей. Только
тяжелое дыхание и все ускоряющийся чмокающий звук.
Я следую неписаному закону; мы уже не единое целое - после того
источника воды. Она имела его с тех пор семь раз, я только четыре.
Насколько я знаю. А почему я, собственно, это подсчитываю? Они будто
давно созданы друг для друга. Стальной мужчина, железная женщина.
Я была один-два раза влюблена и знаю, что у них это как-то иначе.
Не только секс; я тоже это пережила. Частью - истерия, но не в
старомодном значении этого слова, которое приписывало истерию только
женщинам. Власть материнского чрева. А тут истерия уверенности в смерти,
если использовать новый термин. Это совсем не то, что неприкрытый страх.
Это как... как... я не знаю. Как будто никогда до этого не пробовал воды
или не различал красок - и вдруг наткнулся на холодный источник или
увидел радугу. Исключая радость. Только что-то первичное, непохожее ни
на что известное. Есть в этом какой-то смысл? Мы уже неизвестно сколько
времени в постоянной опасности. Но это не то же самое. До сих пор все
время была надежда. Сейчас мы всего лишь в двух днях от укрытия, и по
какой-то непонятной причине я знаю, что у нас ничего не выйдет.
Я припоминаю лекции на занятиях по психологии, где речь шла о
людях, которые, казалось, знали, когда они умрут. Не о больных; о
солдатах, искателях приключений, внезапная и насильственная смерть
которых вызывала какой-то обратный во времени резонанс - они сообщали
своим друзьям, что каким-то образом точно знают, как это случится; и, о
Боже, это случалось именно так. Можно назвать это случайностью или
сконструировать логическую цепь причин и следствий - они нервничали,
были невнимательными и потому умерли - но сейчас, здесь я думаю, что за
этим скрывалось нечто большее. Если я смогу попасть в купол, я опубликую
опровержение. Но сейчас я чувствую свою смерть так же отчетливо, как
тягу к этому мужчине.
МАРИЯ
Нам как-то удалось пережить это.
Мы уже находились в этом лесу около двенадцати часов, начало
смеркаться, когда на нас напала стая ящеров, или лучше сказать, две стаи
- одна спереди, другая сзади. Ширина тропы не более двух шагов - и это
спасло нас. Тела громоздились друг на друга и сдерживали нападающих. Мы
убили около сорока штук, они были ростом с человека или чуть ниже и не
принадлежали к тому виду, который мы уже видели дальше внизу.
Неужели у них достаточно интеллекта, чтобы координировать
нападение, или это своего рода инстинктивный узор? В любом случае, это
было ужасно. Мы растратили массу энергии. Если это случится еще
несколько раз... ну, тогда это случится. Нет смысла об этом думать.
- 40 -
Во всяком случае, эта акция положительно повлияла на наше моральное
состояние. Эти двое излучали бессилие и страх, когда сегодня утром мы
отправлялись в путь. Они взаимно усиливали свое предчувствие судьбы. Я
не должна была подпускать ее к нему при смене вахты или нужно было их
подбодрить. Пусть бы лучше обладали друг другом, чем говорить на такие
темы. Это очень походило на прощание. В последнюю ночь я заметила это
чувство и у Габа, но я хоть попыталась его успокоить. Словами.
По моим оценкам нам еще идти от четырнадцати до восемнадцати часов
- зависит от того, как далеко мы сможем продвинуться в темноте. Конечно,
мы были против факелов. Обычно плати по ночам не охотятся, но они
непременно нападут на нас во тьме.
Естественный инстинкт приказывает нам взобраться на дерево и
дождаться там утра. Но это было бы самоубийством. Листва очень густая, и
в ней скрывается свой собственный и очень активный животный мир. Мы не
можем идти по воде, так как течение очень сильное; даже если бы мы
захотели мириться со змеями.
Мы сохраняем чувство локтя; Габ впереди, так как у него самый
острый слух. Бренда слышит лучше меня, поэтому ей приходится быть
замыкающей, но мне кажется, что ей лучше идти посредине; там она
чувствовала бы себя защищеннее. Кроме того, я хотела бы сама нести одно
из наших ружей.
ГАБРИЭЛЬ
Никогда больше не желал бы пережить такую ночь. Я так
разнервничался, что стрелял на каждый шорох. Но несколько раз нас
действительно кто-то подкарауливал на пути, и один раз это был не ящер.
Большой, мохнатый, выпрямившийся на задних ногах и поднявшийся над нами;
весь из зубов и когтей, и член размером с мою руку. Он был настолько
глуп, что не заметил, что уже мертв, и неутомимо двигался на нас даже
тогда, когда я перерезал ему ноги на высоте колен. Если бы мы прошли еще
несколько шагов до того, как я выстрелил, он убил бы меня, а может, и
всех нас. Свет гразера был почти ярким в черной, как смоль, темноте -
мерцающий брус света. Я полностью истратил заряд энергии и вынужден был
наощупь перезаряжать батарею.
По крайней мере, нам не нужно беспокоиться о плати. Ничто даже
отдаленно выглядевшее съедобным, не может пережить такую ночь без
лучевого оружия.
Когда я сказал об этом Марии, она ответила, что не уверена в этом.
Они будто бы уже преследовали нас в девственном лесу. Если это были не
те же самые. Но по сравнению с этим лесом, тот был почти парком.
Мы смертельно устали, но быстро двигались вперед, держа направление
к красному гранитному холму. Оттуда, в пятидесяти шагах вверх по реке,
направо ведет узкая тропка, по которой нужно пройти около полукилометра,
чтобы добраться до поляны, где стоит купол. Всего несколько часов.
БРЕНДА
Он там! Скала! Мне трудно... говорить... бежать...
- 41 -
МАРИЯ
Успокойся! Осторожно! Вот так-то лучше. Теперь совсем тихо.
ГАБРИЭЛЬ
О, нет! Дерьмо; нет!
БРЕНДА
Они его... сожгли?
ГАБРИЭЛЬ
Копья...
МАРИЯ
Возьми его ружье! В укрытие! Сюда!
БРЕНДА
Я... О-о-о!
МАРИЯ
Так... все кончилось. Габ умер минут десять назад; в самом начале
нападения. Копье вошло ему в затылок. Бренда была убита сразу после
него, тоже копьем, которое вошло ей в плечо и вышло в спине. Она прожила
несколько минут и надлежащим образом мстила, когда плати напали. Мне
кажется, мы убили их всех; по моим подсчетам их было тридцать семь. Если
кто-то из них был в лесу, он останется там на все времена.
Они, должно быть, обложили купол дровами и поддерживали огонь до
тех пор, пока энергетическое поле не перегрелось и, наконец, не вышло из
строя. Подобная кампания мести при его конструировании, очевидно, не
предусматривалась.
Из останков мало чем можно было воспользоваться. Запасы пищи
уничтожены, энергетические батареи взорвались от жара. Ящик с
инструментами не очень поврежден, но что теперь ремонтировать? Может
быть, я смогла бы, если покопаться, найти несколько рационов питания,
которые не сгорели. Но я не могу тратить время на поиски. И без того
очень сомнительно, что я проживу так долго, чтобы проголодаться.
Теперь мои потери. Одиннадцать прекрасных человек мертвы, и кто
знает, сколько дикарей - и все потому, что я оказалась недостаточно
умна. Еще при первой перемене образа жизни к бешеному
самовоспроизводству я должна была приказать уйти оттуда на цыпочках. Еще
лет десять наблюдений со спутников, и мы бы знали, какие времена
относительно безопасны, чтобы можно было позволить изучение вблизи.
Теперь все вдребезги.
- 42 -
Расистское тщеславие - вот часть проблемы, я полагаю; или мое
личное тщеславие. Думали, что мы можем прийты голыми в тяжеловооруженную
культуру каменного века и выжить только благодаря нашему превосходящему
интеллекту и прогрессивной науке. Раньше это иногда удавалось.
Мне кажется, единственное, что я могу еще сделать - позаботиться о
том, чтобы сохранились записи. Эти зубы могут быть повреждены в
пищеварительной системе плати или ящеров. Я... я воспользуюсь щипцами из
ящика с инструментами и оставлю зубы здесь, в этих руинах. Зарыть
поглубже, чтобы ни один плати не смог их отыскать. Страшная цена,
которую мы заплатили за наше Великое Путешествие на Север.
У меня еще примерно десятая часть энергетического заряда батареи.
Остальное Бренда использовала перед смертью. Слишком мало, чтобы пройти
через лес, даже если попытаться сделать это при дневном свете. Одинокая
женщина в этом мире не имеет ни единого проклятого Богом шанса выжить.
Хочу попытаться вдоль реки. Может, удастся найти бревно, которое
унесет меня вниз по течению на луга. Тогда я могла бы идти вдоль
побережья. Если я доберусь туда, мне, может быть, некоторое время
удастся оставаться в живых. Если буду всегда спать с открытыми глазами.
Надо попробовать. Ищите меня там. Только не слишком долго. А теперь
щипцы.
Мне жаль, Бренда.
Мне жаль... Габ. Сладкий Габ. Ты еще теплый.
Ладно, к делу. Один-единственный рывок. Немножко крови, немножко
боли. Тем се гарлиш. !ка.
II.
Кому: Ахмаду Мазиру, Координатору.
Центр отдыха сектора Сельвы,
Номер в административном здании
Конференции.
Боливар, 243488739
Сельва
От: Фредерико Санэстебана, директора
Центра рекламы.
Бюро освоения ресурсов
"Чимбаразо интерпланетарио"
Эквадор 3874658
Земля
Д-р Мазир.
Я надеюсь, что Вы найдете применение прилагаемому трансскрипту.
Ваша ассистентка, синьора Видела, упомянула о возможности создания
документального телевизионного фильма, который может пробудить интерес к
охотничьим экспедициям на Санхрист IV. По моему мнению, получилась бы
трогательная история, особенно если в нее внести романтические элементы:
самоотверженность, трагедия, храбрые молодые люди в борьбе с невиданными
экзотическими врагами.
Мы могли бы помочь Вам снизить производственные расходы, доставив с
помощью нашего ксенологического отдела на Мире Перрина несколько плати в
вашу студию. У нас здесь около сотни плати, и мы поддерживаем этот фонд
на постоянном уровне. Вам понадобится кто-то, кто оформил бы
ходатайство, согласно которому плати якобы будут использованы для
- 43 -
легальных научных целей. Безусловно готов помочь, как Вы, вероятно,
знаете, Вашему Институту ксенологии Гарсия Белаунд. Поручите ему
переговорить с Леоном Джаварой из Комиссии ксенологического обмена на
Мире Перрина. Он мог бы гарантировать, что Вы поймаете этих бестий в
подходящий период их жизненного цикла. Иначе они сожрут всех Ваших
актеров.
Я уже подергал кое за какие ниточки, но, боюсь, никакой возможности
добиться высадки Вашей группы прямо на остров плати нет. Там сейчас
ксенологическая резервация, защищенная энергетическим щитом; немногие
оставшиеся в живых плати постоянно охраняются летающими мини-мониторами.
Вы могли бы высадиться на материке, если Ваши артисты такие же
сумасшедшие, как и Ваши охотники, или занять остров с кратерным озером.
Там постоянно бродят несколько диких плати, поэтому напомните им об
осторожности вне зависимости от того, какое бы ни было время года.
Используйте защитное поле, если Ваш бюджет это позволит; иначе
симпатичнейший плати перебьет всех Ваших людей, как только увидит их -
самым прискорбным образом. Их поведение становится нерегулярным, если
они разлучены с семьей более чем на год.
Поисковая группа, которую мы высылали на поиски экспедиции д-ра
Руберы, сумела найти только четыре зуба-рекордера. Никаких следов Марии
Руберы не обнаружено; останков тоже.
Печальная история, но мне кажется, она пригодится для Ваших целей.
Она придаст Вашей экспедиции драматично-исторический контекст.
Дайте мне знать, если я смогу что-то для Вас сделать. И в любом
случае пришлите нам копию голофильма, если Вы все же решитесь его
создать.
Ваш покорный слуга
Фредерико Санэстебан
* * * * * *
Перевел А.Миллер
