державным шагом двигался человек в голубенькой шапочке. Появление
приват-министра было воспринято громом аплодисментов, криками и
улюлюканьем толпы. С удвоенной силой захлопали петарды, кто-то даже
пальнул из ракетницы в почерневший тем временем зенит. Казалось, не
наступит конца этому акустическому бешенству, но нет, голубенькая шапочка
взошла над микрофонами, и в наступившей мгновенно тишине Варфоломеев
нервно спросил:
- Как зовут министра?
На этот вопрос повернулся даже Илья Ильич.
- Лепелтье, - шепнула монашка вопреки дисциплинарному шипению
соседей.
- С праздником Великого Полнолуния, дорогие центрайцы, - начал
приват-министр.
- Виват! - закричала толпа.
- Я, свободно избранный вами, самым свободным народом Вселенной,
приветствую вас в этот торжественный день. Наше свободное общество,
впитавшее все благотворные идеи человечества, переживает сейчас нелегкое,
неспокойное, я бы сказал, бушующее время. Мы призвали лучшие силы, лучшие
умы нашей цивилизации, мы разбудили инициативу масс, мы развязали руки
каждому члену нашего общества - твори, народ, дерзай! И что? -
приват-министр приподнял ладонь, показывая, что он сам будет отвечать. -
Результаты налицо. Да, есть время обещать, есть время претворять. Да, -
приват-министр оторвался от бумажки, - времени у нас хватает. - В толпе
кто-то засмеялся, а министр продолжал: - Тем не менее, начал уже
воплощаться в жизнь наш предвыборный лозунг - прекратить эксгумацию! Мы не
можем подвергать общество случайным факторам, пора закрыть, что
называется, врата рая. Планета не проходной двор! - Народ радостно
заулюлюкал, где-то у подножья холма полыхнуло огненным блеском, через
несколько секунд донесся громовой раскат. - Мы не можем также обойти
стороной политику предыдущей администрации. - Толпа как-то особенно
внимательно затаилась. - Надо отдать и им должное, под руководством
Рудольфа Баблера сделаны определенные успехи. За последние пять лет
заметно снизился поток пришельцев и, как следствие, пошла на спад
безработица. Удалось на три процента снизить среднюю продолжительность
жизни делегентов, повысилась загрязненность атмосферы... Давайте похлопаем
нашим соперникам. - Раздались жидкие аплодисменты и пренебрежительный
свист. - Но такие темпы никого устроить не могут. - Площадь взорвалась в
едином радостном порыве.
- Бред какой-то, - прокричал в ухо ученику Илья Ильич.
Но тот, как в трансе, неотрывно следил за трибуной. Тем временем
наступили гражданские сумерки и на востоке в зыбком, сизом, пропитанном
аэрозолем тумане появился кровавый медный диск. Казалось, он не был
небесным светилом, а только глупым выражением ночного состояния здешнего
мира.
- Нами выделены дополнительные средства на национальную программу
деэксгумации. Организован Институт Деэксгумации. Первые практические
результаты будут продемонстрированы сегодня. Но об этом позже. Технические
успехи налицо. Да мы и не сомневались, что наши славные ученые рано или
поздно справятся с поставленной задачей. Но это только одна, техническая
сторона вопроса. Мы же столкнулись с целым спектром проблем, политических
в первую очередь, философских, и наконец, чисто моральных, -
приват-министр отхлебнул из ораторского стакана. - Встал вопрос об
очередности. Наши политические противники предлагают метод случайного
отбора. Предлагают нам, так сказать, пошлую математическую вероятность,
лотерею, как будто счастье может быть предметом азартного розыгрыша.
Другие хотели бы устроить позорный торг, распродажу очередности, поставив
тем самым наиболее состоятельных в привилегированное положение. Но мы
этого никогда не сделаем. И знаете, почему? - приват-министр сделал ту
самую паузу, которую любят устраивать политические деятели, когда
что-нибудь им приходит в голову во время доклада. Городской холм
вожделенно затих. - Потому что этого не позволит нам сделать народ! Потому
что демократия - это власть народа. И народ не позволит никому подрывать
его святые права.
Заволновалось людское море, запенилось, вздыбилось. Волны разряжений
и пучностей гуляли по человеческой массе, как ветер гуляет по пшеничному
полю. Варфоломеева еще сильнее прижало к его спутнице, и он спросил:
- Какую партию представляет приват-министр?
Урса, захваченная всеобщим ликованием, автоматически ответила:
- Никакую.
- Он что, был независимым кандидатом? - сквозь вопли и крики почти
кричал Варфоломеев.
Соседка опять повернула к нему огромные карие глаза, в которых тут же
отразилась перевернутая соборная площадь, и твердо сказала:
- Приват-министр представляет народ.
В образовавшейся радостной паузе на площадь выбежали танцующие певцы
и в легком ритме запели песню счастливого народа. Приват-министр слегка
подыгрывал ручкой артистам, впрочем, мало чем отличавшимся ото всей
остальной массы. Когда музыкально-политическое действие окончилось,
приват-министр продолжал:
- Я бы не хотел омрачать праздник длинной речью. В конце концов,
народ судит о правительстве по делам, а не по словам, - оратор жестом
упредил начало новых радостных изъявлений. - Я хочу представить вам
пионеров деэксгумации, определенных нами по результатам последней
избирательной кампании. Как и всегда, мы предоставили право самому народу
решать, кому первым стать на дорогу счастья и процветания. Итак, Антонио
Маринеску, с семьей и родственниками. - В пространстве, освещенном
праздничной иллюминацией, появилась небольшая группка людей, они подошли к
основанию неизвестного сооружения. - Двадцать девять процентов голосов
народ отдал Антонио Маринеску. Совсем немного не хватило нашему сопернику,
но сейчас мы ему завидуем благородной белой завистью.
Антонио Маринеску, кажется, приветственно махнул рукой. Сейчас и
следа не было на его лице от подловатой рекламной ухмылки. Его небольшая
семейка, жена и двое детишек поближе прижались к отцу. На большом
видеоэкране появилась маленькая девочка. Для успокоения она получила из
маминых рук круглый, словно полная луна, леденец на палочке.
Приват-министр слабыми хлопками открыл бурные овации.
- Счастливчики, - прошептала соседка Варфоломеева.
- Построенное нами устройство позволило нам выделить дополнительное
место второму кандидату, бывшему приват-министру, пламенному борцу с
насильственной эксгумацией, Рудольфу Баблеру с ближайшими родственниками.
Баблеры примкнули к семье Маринеску. Трое подростков-близнецов в
матросках стали на некотором расстоянии от малышей и сделали серьезные
взрослые лица.
- А теперь, - приват-министр прекратил овации, - разрешите огласить
чрезвычайный указ правительства. Сегодня, в день Великого Полнолуния за
неустанную самозабвенную государственную деятельность в связи с
прекращением эксгумации и началом деэксгумации орденом Полной Луны
награждаются Антонио Маринеску и бывший приват-министр Рудольф Баблер. -
Девочки с голыми ногами подбежали к награжденным и суетливо сунули им
коробочки с орденами. - Кроме того, вышеназванные делегенты и их ближайшие
родственники приговариваются к трагической гибели!
Город замер. Непрозрачная ткань, словно специальная одежда, с легким
шуршанием медленно сползла с гигантского сооружения. Площадь шумно
выдохнула вечерний воздух - высоко над головами холодным никелированным
ножом блестела машина Жозефа Гильотена. Две стройные, недавно ошкуренные
корабельные сосны едва не прогибались под металлической тяжестью
переполненного потенциальной энергией инженерного устройства.
Илья Ильич повернулся к Варфоломееву.
- Какая странная конструкция.
- Гильотина, - процедил Варфоломеев.
- Модель? - с надеждой спросил Илья Ильич.
Варфоломеев промолчал. Искусственное освещение погасло, и в неживом
лунном свете постепенно проступили две взаимно перпендикулярных плоскости
стола и лезвия.
- Приступить к деэксгумации.
Варфоломееву показалось, что голос приват-министра дрогнул. Вокруг
приговоренных замелькали тени и вскоре над огромным столом выстроилась
неровная живая шеренга. Специальный человек подошел к одной из опор,
опутанной деталями агрегата, проверить систему блоков. Потом он поднялся,
махнул рукой в то место, где чернела трибуна, мол, все в порядке.
Яркий свет выхватил из темноты массивный постамент гильотины.
Приговоренные зажмурили глаза, не имея возможности прикрыться спрятанными
за спину руками. Первыми на горизонтальную поверхность положили головы
матросики. За ними отец и мать Баблеры, потом произошла заминка. Госпожа
Маринеску начала уговаривать свою дочь, движением показывая, что от нее
требуется. Ее маленький братик с отцом уже стояли на коленях. Немой урок
жестов окончательно вывел Илью Ильича из равновесия. Определенно он
почувствовал что-то недоброе в этом затянувшемся спектакле.
- Не надо, - хотел он крикнуть приговоренным, но голос его сорвался.
На видеоэкране с огромным увеличением появился маленький стопорный
крючочек на шестеренке, собачка, удерживающая от падения многотонную
махину. К собачке протянулась рука в голубой ливрее. Илья Ильич с
неожиданной силой толкнул битюга в спецовке и через образовавшийся проход
начал пробираться к лестнице через замершие ряды аборигенов.
- Удержите его, - крикнула монашка, - он все испортит!
Варфоломеев кинулся по проложенному Учителем пути вслед, но где там!
Илья Ильич уже врывался на соборную площадь и подбегал к приговоренным,
когда у Варфоломеева мелькнула мысль "не туда", и он повернул к трибуне.
Он был шагах в пятнадцати от цели, когда раздался сухой щелчок. Он поднял
голову вверх. Там, выхваченный из темноты снопом света, начал свое
свободное падение скошенный край гигантского лезвия.
- Илья Ильич, - крикнул на всю площадь Варфоломеев наклонившемуся над
аборигенами учителю, - осторожно!
В последний момент бывший генеральный конструктор увидел, как
завертелся весь окружающий мир. Оживленная гильотина, трибуна с
приват-министром, соборная площадь, собор, запруженный народом городской
холм, город, и вся планета с этим небом вокруг оси, устремленной точно в
центр теперь уже белого, как январский снег, круга.
11
Евгения только что привели с очередного бессмысленного допроса в
запертое со всех сторон полуподвальное жилье. Теперь оно уже называлось не
камерой предварительного заключения, а следственным изолятором. Теперь его
кормили не кислой лубянинской похлебкой, а вполне доброкачественным
трехразовым пищевым рационом. Теперь уже никто не попрекал потерянной
столичной пропиской и не говорил, что мало его расстрелять. Но легче ему
не стало. Его снова и снова спрашивали про Северную Заставу, принуждали
опять и опять рисовать схему ее устройства, то и дело придирались к
обозначениям, к названиям, к фамилиям. Фотографию, которую он сделал во
время первой их с Соней экскурсии в музей, называли искусной подделкой,
удачным фотомонтажом, злостной фальшивкой. Евгений почти не сопротивлялся.
Он только просил, чтобы его перестали мучить, он готов был подписать любые
показания, только чтобы они наконец съехали с насиженной темы и отправили
его в положенное наказанием место. Но где там, следователи были
неподкупны. Они доставали из рыжей лубянинской папки документы,
обрабатывали их путем перекрестного допроса и зачитывания отдельных мест,
