- У него есть ты.
- Ты понимаешь, что я имею в виду.
- У него занятная теория насчет армии. Мне очень много раз доводилось
с ним обсуждать. Но, может быть, ты хочешь сперва позавтракать, а уж потом
я объясню?
- Разве нельзя все одновременно?
Монео повернулся к двери и произнес лишь одно слово:
- Подавайте!
Последовавший незамедлительно эффект, прямо околдовал Айдахо: в
комнату хлынула группа молодых Рыбословш. Две из них извлекли из-за панели
складные стол и стулья и установили их на балконе. Остальные накрыли
трапезу на двоих. Следующая партия Рыбословш несла еду - свежие фрукты,
горячие булочки и горячий напиток, слабо попахивающий спайсом и кофеином,
- все было сделано с быстрой и молчаливой умелостью, которая говорила о
долгой практике. Затем они удалились, так же, как и появились, не
произнеся ни слова. Через минуту после начала этого забавного
представления, Айдахо уже сидел за столом напротив Монео.
- И так каждое утро? - спросил Айдахо.
- Только если ты сам пожелаешь.
Айдахо пригубил напиток: меланжевый кофе. Узнал он и фрукты: мягкую
келаданскую дыню, называемую парадан.
"Моя любимая".
- Вы очень хорошо меня знаете, - сказал Айдахо.
Монео улыбнулся.
- У нас была некоторая практика. А теперь, насчет твоего вопроса.
- И насчет занятной теории Лито.
- Да, он говорит, что армия, из мужчин, слишком опасна для того
самого гражданского общества, на которое она опирается.
- Это безумие! Без армии не было бы и...
- Я знаю этот довод. Но, говорит он, мужская армия пережиток
камуфляжной функции в доисторической стае, препоручавшейся
невоспроизводящимся самцам. Он говорит, весьма занятно, с каким упорством
старшие мужчины всегда посылали в бой более молодых.
- Что он имеет в виду, говоря о камуфляжной функции?
- Те, кто всегда находятся за пределами периметра безопасности,
защищая дающих приплод мужчин, женщин и самых юных. Те, кто первыми
встречают хищников.
- Как это может быть опасно... для гражданского населения?
Айдахо откусил от дыни и обнаружил, что она идеально спелая.
- Владыка Лито говорит, что, когда полностью мужской армии отказывают
во внешнем враге, она всегда обращается против собственного населения.
Всегда.
- Соперничество ради женщин?
- Возможно. Однако же он явно не считает, что все обстоит настолько
просто.
- Я не нахожу эту теорию занятной.
- Видишь ли, ты еще не слышал всего.
- Что еще?
- О, да. Он говорит, что полностью мужская армия имеет сильную
тенденцию обращаться к гомосексуальной активности.
Айдахо бросил через стол встревоженный взгляд на Монео.
- Я никогда...
- Разумеется, нет. Он говорит о сублимации, об энергии, которая в
поисках выхода устремляется не туда, и всем остальном подобном.
- О чем, остальном? - Айдахо ощетинился от гнева на то, что он
воспринимал как покушение на свое мужское "я".
- О присущем незрелой юности - ну, например, мальчики вместе, шутки,
связанные с умышленным причинением боли, верность только своим собратьям
по стае... вещи такого рода.
- А твое мнение об этом? - холодно спросил Айдахо.
- Я напоминаю себе... - отвернувшись, Монео заговорил, глядя на
пейзаж, - о том, в истинности чего я уверен. Он ведь является каждым
солдатом в истории человечества. Он предложил провести передо мной ряд
примеров - знаменитые воины, которые так и остались заторможенными в
юношеской незрелости. Я отклонил это предложение. Я внимательно читал
историю и сам распознал эту характеристику.
Монео повернулся и поглядел прямо в глаза Айдахо.
- Подумай об этом, командующий.
Айдахо гордился честностью перед самим собой, и слова Монео больно
его задели. Культы юности, незрелости, сохраняющиеся в армии? Есть в этом
что-то от истины. Имеются примеры из его собственного опыта...
Монео кивнул:
- Гомосексуалист - потенциальный или, иначе, ставший таковым под
воздействием причин, которые можно назвать чисто психологическими -
склонен к ищущему боль поведению - либо ищет боль для себя, либо причиняет
боль другим. Владыка Лито говорит, что корни этому - в испытующих
поведенческих реакциях доисторической стаи.
- Ты ему веришь?
- Да, верю.
Айдахо подцепил кусочек дыни - дыня утратила для него свой сладкий
вкус. Он проглотил взятый кусочек и положил ложку.
- Я должен буду подумать об этом, - сказал Айдахо.
- Разумеется.
- Ты не ешь, - сказал Айдахо.
- Я встал до зари, тогда и поел, - Монео указал на свою тарелку. -
Женщины постоянно стараются соблазнить меня.
- Им когда-нибудь это удается?
- Иногда.
- Ты прав, я нахожу эту теорию занятной. Есть в ней еще что-нибудь
существенное?
- О да! Он говорит, что, когда рвутся путы гомосексуального, мужская
армия по сути своей становиться насильником. Насилие часто связано с
убийством; отсюда - это поведение не способствует выживанию.
Айдахо угрюмо нахмурился.
Сухая улыбка скользнула по губам Монео.
- Владыка Лито говорит, только дисциплина и моральные ограничения
Атридесов предотвращали в ваши времена некоторые из худших конфликтов.
У Айдахо вырвался глубокий вздох. Монео откинулся на стуле,
припоминая сказанное однажды Богом Императором: "Неважно, как часто мы
просим сказать нам всю правду, самопознание часто является неприятным. Мы
не испытываем добрых чувств к Видящим Правду."
- Эти чертовы Атридесы! - сказал Айдахо.
- Я - Атридес, - сказал Монео.
- Что? - Айдахо был потрясен.
- Его программа выведения, - пояснил Монео. - Уверен, на Тлейлаксе
тебе об этом упоминали. Я - прямой потомок от связи его сестры и Харк
ал-Ады.
Айдахо наклонился к нему.
- Тогда скажи мне, Атридес, как это женщины - лучшие солдаты, чем
мужчины?
- Для них легче процесс созревания.
Айдахо растерянно покачал головой.
- В силу их органики, они непреодолимо движутся от незрелости к
зрелости, - сказал Монео. - Как говорит Владыка Лито: "Если девять месяцев
носишь в своем чреве ребенка, это меняет тебя."
Айдахо откинулся назад.
- Что он об этом знает?
Монео просто пристально глядел на Айдахо до тех пор, пока тот не
припомнил, какое множество людей обитает в Лито - и мужчин, и женщин.
Осознание этого пронзило Айдахо. Монео, увидев это, припомнил замечание
Бога Императора: "Твои слова запечатлевают на нем желательный для тебя
вид."
Поскольку молчание все тянулось, Монео прокашлялся. Вскоре он сказал:
- Надо сказать, безмерность жизней-памятей Владыки Лито останавливала
и мой язык.
- Честен ли он с нами? - спросил Айдахо.
- Я верю ему.
- Но он совершает столько... Я имею в виду взять хотя бы его
программу выведения. Как долго она продолжается?
- С самого начала. С того дня, когда он отобрал ее у Бене Джессерит.
- Чего он хочет добиться?
- Мне самому хотелось бы знать.
- Но ты...
- Атридес и его правая рука, да.
- Ты не убедил меня, что женская армия это - лучше всего.
- Женщины продолжают род человеческий.
Гнев и раздражение Айдахо нашли, наконец, конкретную цель.
- Значит то, чем я занимался с ними в первую ночь - ради программы
выведения?
- Вероятно. Рыбословши не предпринимают предосторожностей против
беременности.
- Черт его побери! Я не какой-нибудь зверь, которого он может
переводить из стойла в стойло, как...
- Как племенного жеребца?
- Да!
- Но Владыка Лито отказывается следовать тлейлаксанской модели генной
хирургии и искусственного осеменения.
- Да что тлейлаксанцы могут иметь...
- Они - объективный урок, даже мне это видно. Их Лицевые Танцоры -
это мулы, которые ближе к организму - колонии, чем к человеку.
- Те, другие... мои я... кто-нибудь из них были его племенными
жеребцами?
- Некоторые, да. У тебя есть потомки.
- Кто?
- Хотя бы, я.
Айдахо поглядел в глаза Монео, заблудившись внезапно в этом клубке
родственных связей. Айдахо находил невозможным для себя понять все эти
родственные связи. Монео явно был старше, чем... но я являюсь... кто же из
них действительно старше? Кто из них предок и кто потомок?
- Я порой сам в этом запутываюсь, - сказал Монео. - Если это тебе
поможет, то Владыка Лито заверяет меня, что ты не являешься моим предком в
обычном смысле. Однако, ты отлично можешь стать отцом некоторых из моих
потомков.
Айдахо потряс головой их стороны в сторону.
- Порой мне кажется, что только Бог Император способен понять все эти
вещи, - сказал Монео.
- Это другое, - сказал Айдахо. - Занятие Бога.
- Владыка Лито говорит, что он сотворил святое непотребство.
Это был тот ответ, на который Айдахо не рассчитывал. "А на что я
рассчитывал? На то, что он будет защищать Владыку Лито".
- Святое непотребство, - повторил Монео. Было какое-то странное и
торжествующее злорадство в том, как он произнес эти слова.
Айдахо устремил на Монео испытующий взгляд. "Он ненавидит своего Бога
Императора! Нет... он боится его. Но разве мы не всегда ненавидим то, чего
боимся?"
- Почему ты веришь в него? - требовательно вопросил Айдахо. - Ты
спрашиваешь меня, солидарен ли я с народной религией? - Нет, веришь ли в
него ты?
- Думаю, да.
- Почему? Почему ты думаешь, что да?
- Потому, что он говорит, что не желает сотворения новых Лицевых
Танцоров. Он настаивает на том, что его стадо человечье, и при выведении
улучшенной породы должно спариваться и продлевать род по тем же законам,
что были всегда.
- Какого дьявола он должен с этим связываться?
- Теперь ты спросил меня, во что верит он. Я думаю, он верит в
случай. Я думаю, это и есть его Бог.
- Это суеверие!
- Принимая во внимание обстоятельства дел в Империи, весьма смелое
суеверие.
Айдахо обдал Монео огнем угрюмого взгляда.
- Вы, чертовы Атридесы, - пробормотал Айдахо, - вы на что угодно
отважитесь!
Монео заметил, что в голосе Айдахо прозвучала неприязнь, смешанная с
восхищением.
"Данканы всегда начинают подобным образом."
15
Каково самое глубокое различие между нами, между вами и
мной? Вы уже это знаете. Это - жизни-памяти. Мои - полностью
осознанны. Ваши - воздействуют на вас с невидимой вам
стороны. Некоторые называют это инстинктом или судьбой.
Жизни-памяти - это рычаги, имеющиеся в каждом из нас,
воздействующие на наши мысли и наши поступки. Вы полагаете
себя неуязвимыми для таких влияний? Я - Галилей. Я стою
здесь и заявляю вам: "А все-таки она вертится." То, что
движет нами, прилагает свою силу так, что никогда прежде
смертная сила не отваживалась ей воспрепятствовать. Я есмь,
чтобы на это отважиться.
Украденные дневники
- Ребенком она наблюдала за мной, помнишь? Сиона наблюдала за мной,
когда воображала, будто я этого не замечаю, как ястреб пустыни, кружащий
над своей добычей. Ты сам это заметил.
Говоря это, Лито на четверть перекрутился всем телом на тележке, и
его утопленное в серой рясе лицо оказалось совсем близко от лица Монео,
семенившего рядом с тележкой.
Едва занималась заря над пустынной дорогой, ведущей по высокому
искусственному гребню от Твердыни Сарьера к Фестивальному Городу. Дорога
