проекции неосознанных обликов. И Лито ощущал воспоминания своего отца -
нечто вроде пророчества назад, отбиравшего видения из устойчивой
реальности этого момента.
Тарик почувствовал это, эту битву видений. Он скользнул на несколько
шагов вниз по склону.
- Нельзя управлять будущим, - прошептал Проповедник, с большим
усилием в голосе, словно поднимая огромный вес.
Лито понял, в чем разногласие между ними. Это была стихия мироздания,
над постижением которой он бьется всю свою жизнь. Либо он, либо его отец
вынуждены будут действовать быстро, принимая решения по своим действиям,
выбирая видение. И отец прав: стремясь к какому-то окончательному
управлению мирозданием, только создашь оружие, которым в конце концов
мироздание тебя и сразит. Выбрать видение и управлять им - это
балансировать на единственной тонкой ниточке - играть в Бога на высоко
натянутом цирковом канате, по обе стороны которого - космическое
безмолвие. Ни одному из борющихся сейчас нельзя отступить в
смерть-как-прекращение-парадокса. Каждый знает видения и их правила. Все
старые иллюзии умирают. И когда один из состязающихся делают ход, другой
может сделать контр-ход. Единственная неподдельная правда, имеющая сейчас
значение для них, это та, что отделяет их от предпосылок видения. Нет
безопасного места, только скоротечно тасуемые взаимосвязи, фиксируемые
внутри тех пределов, к которым они привязаны лишь сейчас, устремленные в
неизбежные изменения. Каждому из них не на что было положиться, кроме как
на отчаянное и одинокое мужество, но у Лито были два преимущества: он
направил себя по тропе, с которой нет возврата, и он принял все жуткие
последствия этого для себя самого. Его отец все еще надеялся, что есть
дорога назад - и не взял на себя бесповоротных обязательств.
- Ты не должен! Ты не должен! - наждачным голосом проговорил
Проповедник.
"Он видит мое преимущество", - подумал Лито.
И Лито заговорил, взяв разговорную интонацию, маскируя собственное
напряжение - сбалансированное усилие, которого требовал от него иной
уровень его соперника.
- У меня нет страстной веры в правду, и исповедую я лишь то, что сам
творю, - сказал он. И уловил тогда движение между ним и его отцом, нечто,
гранулярные свойства чего касались только собственной, страстно
субъективной, веры Лито в самого себя. Из этой веры он и знал, что
разметил вехи Золотой Тропы. Наступит день, когда эти вехи смогут поведать
другим, как быть человечными - странный дар от того, что в этот день уже
не будет человеком. Но такие вехи всегда расставляются рисковыми игроками.
Лито ощущал, как тут и там возникали они но всему пейзажу его внутренних
жизней - и, ощущая это, бесповоротно пошел ва-банк.
Он тихо понюхал воздух, ожидая сигнала, о котором и он, и отец знали,
что он должен появиться. Оставался лишь один вопрос: предостережет ли отец
напуганного до смерти юного поводыря, ждущего их внизу?
Вскоре Лито опалил запах озона в своих ноздрях, разоблачительный
запах защитного поля. Верный приказам, данным ему Отверженными, юный Тарик
пытается убить обоих этих опасных Атридесов разом, не ведая об ужасах,
которые это обрушит.
- Нет, - шепнул Проповедник.
Но Лито знал, что сигнал истинен. Он чуял озон, но воздух вокруг них
не позвякивал. Тарик использовал в пустыне псевдо-поле - оружие,
разработанное исключительно для Арракиса. Эффект Холцмана призовет червя,
в то же время приводя его в неистовство. Ничто не остановит такого червя -
ни вода, ни присутствие песчаной форели... Ничто. Да, поводырь установил
устройство на склоне дюны и теперь выбирался бочком из опасной зоны.
Лито вспрыгнул на вершину дюны, услышал протестующий вопль отца, но
мощнейший импульс усиленных мускулов Лито ракетой швырнул вперед его тело.
Одна взметнувшаяся рука ухватила Тарика за шею, через стилсьют, другая
обвилась вокруг поясницы обреченного юноши. Раздался один короткий щелчок
- шея сломалась. Лито перекувырнулся, поднял свое тело, словно отменно
сбалансированный инструмент, и нырнул прямо туда, где в песке было
спрятано псевдополе. Его пальцы нашли приспособление, он извлек его из
песка и по широкой дуге швырнул далеко к югу.
Вскоре из того места, куда упало псевдо-поле, донесся громчайший
шипяще-молотящий грохот. Потом он смолк, и вновь наступила тишина.
Лито поглядел на вершину дюны, где стоял его отец, все еще
непокорный, но уже побежденный. Да, это Пол Муад Диб там - слепой,
гневный, близкий к отчаянию из-за последствий его бегства от того видения,
которое принял Лито. Пол мог бы поразмыслить теперь над словами из Долгого
Коана Дзэнсунни: "При одном из актов прозрения будущего Муад Диб ввел
элемент роста и развития в самое предвидение, через которое он видел
человеческое существование. Через это он тратил несомненность. Стремясь к
абсолютности упорядоченного прозрения, он умножил беспорядок, сказал
прозрение".
Одним прыжком вернувшись на вершину дюны, Лито сказал:
- Теперь я - твой поводырь.
- Никогда!
- Вернешься ли назад в Шулох? Даже если они и хорошо тебя примут,
когда ты вернешься без Тарика, то куда теперь делся Шулох? Видят ли его
твои глаза?
Тогда Пол повернулся к сыну, устремив на него безглазые глазницы:
- Ты действительно знаешь тот мир, который здесь создал?
Лито уловил особое ударение в вопроса Видение, которое, как они оба
знали, запущено здесь в ужасающее движение, требовало, чтобы акт создания
произошел в установленной точке времени. В тот миг, все чуткое мироздание
разместится в линейной перспективе времени, обладающего характеристиками
упорядоченной прогрессии. Они вошли в это время как могли бы вскочить в
движущийся транспорт - и сойти могли лишь точно так же.
Против этого, у Лито были в руках поводья из многих нитей,
уравновешенные его собственным, видениями освещенном, взгляде на время как
на многомерное и многократное петляющее. Он был зрячим в мире слепых.
Только он мог разгромить упорядоченные логические основания, потому что
его отец больше не держал поводья. С точки зрения Лито, сын изменил
прошлое. А мысль, даже и невообразимая еще, из отдаленнейшего будущего
могла повлиять на СЕЙЧАС и шевельнуть его рукой.
Только ЕГО рукой.
Пол понимал это, потому что не мог больше видеть, как Лито способен
управлять поводьями, мог только распознать вне-человеческие последствия,
которые принял для себя Лито. И он подумал: "Вот перемена, о которой я
молился. Почему я ее страшусь? Потому что это - Золотая Тропа!"
- Я здесь, чтобы придать целесообразность эволюции, и, следовательно,
придать целесообразность нашим жизням, - сказал Лито.
- Ты ЖЕЛАЕШЬ прожить все эти тысячи лет, изменяясь так, как тебе
теперь известно, что ты изменишься?
Лито понял, что отец говорит не о физических изменениях. Физические
последствия понимали они оба: Лито будет приспосабливаться и
приспосабливаться, кожа-не-его-собственная будет приспосабливаться и
приспосабливаться. Эволюционное взаимопроникновение переплавит обе части в
иное, они сольются, преображенные в единое, возникнет новое целое. Когда
состоится метаморфоза - ЕСЛИ состоится - возникнет мыслящее создание
ужасающих размеров, и мир станет поклоняться ему.
Нет... Пол имел в виду перемены внутренние, мысли и решения, которые
будут влиять на жизнь поклоняющихся.
- Те, кто думает, что ты мертв, - сказал Лито, - знаешь, какие они
приписывают тебе последние слова?
- Конечно.
- "Сейчас я делаю то, что вся жизнь должна сделать во имя службы
жизни". Ты никогда этого не говорил, но жрец, думавший, будто ты никогда
не сможешь вернуться и обозвать его лжецом, вложил эти слова в твои уста.
- Я бы не назвал его лжецом, - Проповедник глубоко вздохнул. - Это
хорошие последние слова.
- Останешься ли ты здесь или вернешься в свою хижину у водоема
Шулоха? - спросил Лито.
- Теперь это твой мир, - ответил Пол.
Это признание поражения как ножом резануло Лито. Пол постарался
управлять последними нитями личного видения - выбор, за много лет до того
сделанный им в съетче Табр. Ради этого, он принял свою роль инструмента
мщения Отверженных, оставшихся от Джакуруту. Они осквернили его, но он
предпочел скорей принять это, чем тот взгляд на мир, который выбрал Лито.
Печаль Лито была так велика, что он несколько миль не мог говорить.
Справившись наконец со своим голосом, Лито сказал:
- Итак, ты заманил Алию, искусил ее и сбил ее на бездействие и на
неверные решения. А теперь она знает, кто ты.
- Знает... Да, она знает.
Голос Пола звучал по-стариковски и полнился подавленным протестом. Но
запас сопротивления в нем еще оставался. Он сказал:
- Я отберу у тебя это видение, если сумею.
- Тысячи мирных лет, - ответил Лито. - Вот что я им дам.
- Спячка! Застой!
- Конечно. И те формы насилия, которые я разрешу. Это будет урок,
который человечество никогда не забудет.
- Плюю я на твой урок! - сказал Пол. - Думаешь, мне не виделось
сходного с тем, что выбрал ты?
- Ты видел это, - согласился Лито.
- И разве твое видение сколько-то лучше моего?
- Ни на гран лучше. Хуже, может быть.
- Тогда что я могу, как не сопротивляться тебе? - вопросил Пол.
- Убить меня, может быть?
- Я не настолько наивен. Я знаю, чему дан ход. Я знаю о разрушенных
кванатах и о брожении.
- А теперь Ассан Тарик никогда не вернется в Шулох. Ты должен пойти
туда вместе со мной или не ходить вообще, потому что теперь это мое
видение.
- Я выбираю не возвращаться.
"До чего же старчески звучит его голос", - подумал Лито, и эта мысль
причинила ему терзающую боль. Он сказал:
- Со мной - ястребиное кольцо Атридесов, спрятанное в моей дишсаше.
Хочешь, чтобы я тебе его вернул?
- Если б я только умер, - прошептал Пол. Я действительно хотел
умереть, отправившись той ночью в пустыню, но знал, что не могу покинуть
этот мир. Я должен был вернуться и...
- Возродить легенду, - сказал Лито. - Понимаю. А шакалы Джакуруту
ждали тебя в ту ночь, и ты знал, что они будут ждать. Им нужны были твои
видения! Ты знал это.
- Я отказывался. Я не сообщил им ни одного видения.
- Но они осквернили тебя. Они закармливали тебя эссенцией спайса и
потчевали женщинами и грезами, и у тебя БЫЛИ видения.
- Иногда, - как же хитро звучал его голос.
- Так ты возьмешь назад свое ястребиное кольцо? - спросил Лито.
Пол внезапно опустился на песок - темная клякса в звездном свете:
- Нет!
"Значит, он понимает бесполезность той тропы", - подумал Лито. Это
приоткрывало многое, но недостаточно. Соперничество видений переместилось
из нежной плоскости выборов к массивному откидыванию альтернатив. Пол
знал, что не может победить, но он еще надеялся обратить в ничто то
единственное видение, за которое цеплялся Лито.
Вскоре Пол сказал:
- Да, я был осквернен Джакуруту. Но ты осквернил сам себя.
- Правда, - признал Лито. - Я же твой сын.
- И ты хороший Свободный?
- Да.
- Дозволишь ли ты слепцу окончательно уйти в пустыню? Дозволишь ли
мне обрести мир на моих собственных условиях? - Он похлопал рукой по
песку.
- Нет, я тебе этого не дозволю, - ответил Лито. - Но ты имеешь право
броситься на свой нож, если будешь настаивать?
- И ты получишь мое тело?
- Да.
- Нет!
"Значит, и эту тропу он знает", - подумал Лито. Если б сын Муад Диба
поместил тело отца в святую раку - это послужило бы чем-то вроде цемента
