волю случая, ставить это в зависимость от одной женщины.
"Так могла бы сказать моя мать", - подумал Пол. Неужели леди Джессика
тайно общается с Чани? Его мать, разумеется, встала бы на защиту интересов
Дома Атридесов. Такой воспитала ее школа Бене Джессерит. И это остается в
ней даже теперь, когда она противостоит воспитавшему ее ордену.
- Ты подслушивала, когда ко мне сегодня приходила Ирулэн, - в его
голосе прозвучала суровость.
- Да, - ответила она, не поднимая на него глаз.
Пол вспомнил посещение Ирулэн. Он сидел в семейной комнате. На
ткацком станке Чани он заметил незаконченное платье. Комната пропахла
едким запахом пустынного червя, злым запахом, почти забивающим запах
меланжа. Кто-то пролил жидкий спайс на ковер. Не самое удачное сочетание.
Спайс растворил материю ковра. На том месте, где лежал ковер, на
пластиковом полу остались масляные следы. Пол уже хотел позвать
кого-нибудь, чтобы вытерли пол, но вошла Хара, жена Стилгара и лучшая
подруга Чани, и доложила о приходе Ирулэн.
Пол вынужден был принять Ирулэн среди этих острых запахов, будучи не
в состоянии преодолеть суеверие Свободных, что злые запахи предотвращают
покушение на убийство.
Впустив Ирулэн, Хара вышла.
- Добро пожаловать, - сказал Пол.
На Ирулэн было платье из серой китовой шерсти. Она запахнула его
плотнее и поправила волосы. Его мирный топ удивил ее, и заготовленные
гневные слова замерли на ее губах.
- Ты пришла сообщить мне, что орден растерял последние остатки
морали? - спросил Пол.
- Разве не опасно быть таким злым? - возразила она.
"Злой" и "опасный" - сомнительное сочетание", - подумал Пол. Его опыт
ученика Бене Джессерит подсказывал ему, что она едва преодолевает желание
уйти. За этим скрывается страх, и он понял, что ей предстоит дело, которое
она не вполне одобряет.
- Они слишком многого ожидали от принцессы королевской крови, -
сказал он.
Ирулэн застыла на месте, и Пол понял, что она изо всех сил сдерживает
себя. "Тяжелая ноша", - подумал он.
Ирулэн мало-помалу расслабилась. Она, видно, решила, что теперь уже
нет смысла поддаваться страху и отступать.
- Ты позволил погоде быть очень примитивной, - сказала она, растирая
руки. - Сухо, и сегодня, к тому же, был песчаный шторм. Неужели так
никогда и не будет дождя?
- Ты пришла сюда не для разговоров о погоде, - заметил Пол. Он
чувствовал, что Ирулэн хочет сказать ему что то, чего ей по позволяет
сделать открыто ее воспитание. Его с самого начала вдруг понесло по
течению, и теперь нужно было стараться прибиться к берегу.
- Я должна иметь ребенка! - выпалила она.
Он покачал головой.
- Должна! - упрямо повторила Ирулэн. - И если тебе понадобится, я
найду отца для своего ребенка - просто наставлю тебе рога. Посмей тогда
обвинить меня!
- Изменяй мне сколько тебе угодно, - возразил он, - но никакого
ребенка!
- Как ты сможешь мне помешать?
С бесконечно нежной улыбкой он произнес:
- Если понадобится, я тебя задушу.
На мгновение повисло молчание, и Пол почувствовал, что Чани
подслушивает за тяжелыми занавесями их личных покоев.
- Я - твоя жена, - прошептала Ирулэн.
- Не будем играть в глупые игры, - ответил он. - Мы оба знаем, кто на
самом деле мне жена.
- А я всего лишь средство? - горько усмехнулась она.
- Мне не хотелось бы быть с тобой грубым.
- Отчего же? Ты выбрал меня как раз для этого.
- Не я, - возразил он. - Тебя выбрала судьба. Твой отец, орден Бене
Джессерит, Союз - вот кто сделал этот выбор. А теперь они избрали тебя еще
раз. Для чего, Ирулэн?
- Почему я не могу иметь от тебя ребенка?
- Потому что тебя выбрали по для этой роли.
- Мое право дать тебе наследника!.. Мой отец был...
- Твой отец был и остается зверем. Мы оба знаем, что он утратил почти
все связи с людьми, которыми должен был править и которых должен был
защищать.
- Разве его ненавидели больше, чем тебя? - вспылила она.
- Хороший вопрос, - согласился он. Сардоническая улыбка застыла в
уголках его рта.
- Ты говоришь, что не хочешь быть несправедливым со мной, однако...
- Потому я и допускаю возможность твоей измены. Но пойми и ты меня:
заводи себе любовников, но не приноси в мой дом плодов своей любви. Я
откажусь от такого ребенка. Я буду на все закрывать глаза, пока ты будешь
благоразумна. В подобных обстоятельствах было бы глупо вести себя по
другому. Но не злоупотребляй позволением, которое я тебе даю. Поскольку
дело касается трона, вопрос о наследнике буду решать только я. Не Бене
Джессерит и не Союз. Это одна из тех привилегий, которые я завоевал,
разбив легионы сардукаров твоего отца здесь, на равнинах Арракиса.
- Так пусть это падет на твою голову! - сказала Ирулэн и,
повернувшись, вышла...
Пол, оторвавшись от воспоминаний, взглянул на Чани, сидевшего в
изножье кровати. Он понимал, почему Чани приняла такое решение. В других
обстоятельствах Чани и Ирулэн могли бы быть друзьями.
- Что же ты решил? - спросила она.
- Никакого ребенка.
Сложив указательный и большой пальцы правой руки, Чани сделала знак,
означающий у Свободных криснож.
- Может дойти и до этого, - согласился Пол.
- Разве ребенок не решил бы проблемы Ирулэн?
- Только глупец может так думать.
- Я не так глупа, любимый.
Его охватил гнев.
- Я никогда этого не говорил. Но мы обсуждаем не какой-нибудь
вульгарный ее роман. Там, во дворце, подлинная принцесса, выросшая среди
отвратительных интриг императорского двора. Устраивать заговоры для нее
так же естественно, как и писать глупые истории.
- Они не глупые, любимый.
- Вероятно, нет, - он взял себя в руки и коснулся ее плеча. - Прости
меня, но эта женщина вся сплетена из интриг. Удовлетвори одно ее
требование, и она тут же предъявит другое.
Чани спокойно возразила:
- Разве я не утверждала это много раз?
- Да, конечно. Но что тогда, в сущности, ты хочешь мне сказать?
Она легла рядом с ним, прижавшись головой к его шее.
- Они сговорились, как бороться с тобой, - сказала она. - От Ирулэн
так и несет заговором.
Пол погладил ее волосы: наконец-то она сбросила покровы со своей
души! В его же душе бушевали неистовые бури. Они свистели сквозь его
бытие. Тело его знало то, чего никогда не знало сознание.
- Чани, любимая, - прошептал он, - ты знаешь, что я хочу положить
конец джихаду, отделиться от божества, роль которого навязал мне Квизарат?
Она вздрогнула всем телом.
- Тебе стоит только приказать...
- О, нет! Даже если бы я сейчас умер, мое имя все равно повело бы их.
Когда я думаю об имени Атридесов, связанном с этой религиозной бойней...
- Но ты Император! Ты...
- Я лишь номинальный вождь. Однажды появившись, так называемое
божество лишается власти. - Горький смех сотрясал его тело. Он чувствовал,
как смотрит на него будущее - смотрит глазами не народившейся еще
династии. Он чувствовал, как в страхе гибнет его существо, отвязавшееся от
цепи судьбы - остается только его имя. - Я был избран, - сказал он. -
Может быть, при рождении... и, во всяком случае, раньте, чем я начал
говорить. Я был избран.
- Тогда откажись от выбора.
Он еще крепче обнял ее за плечи.
- Со временем, любимая. Дай мне немного времени.
Невыплаканные слезы жгли ему глаза.
- Мы должны вернуться в съетч Табр, - сказала Чани. - В этом каменном
шатре становится слишком опасно.
Он кивнул, проводя подбородком по гладкой поверхности шарфа,
укрывающего ее голову. Успокаивающий запах спайса наполнил его ноздри.
Съетч... Древний смысл проступил в этом слове: место отступления и
безопасности... во время опасности. Предложение Чани вызвало у него острый
приступ тоски по открытым песчаным просторам, по далеким горизонтам, где
любого врага видно издалека.
- Племена ждут возвращения Муад Диба, - сказала она, затем подняла
голову и посмотрела на него. - Ты принадлежишь нам.
- Я принадлежу провидению, - прошептал он.
Он подумал о джихаде, о генах, смешивающихся во многих парсеках, и о
предвидении, которое показало ему, как покончить со всем этим. Должен ли
он уплатить цену? Тогда вся ненависть умрет, погаснет, как костер - уголек
за угольком. Но... ах! Что за ужасная цена!
"Я никогда не хотел быть Богом, - подумал он. - Я хотел лишь
исчезнуть, как исчезает жемчужная роса по утрам. Не хотел быть ни среди
ангелов, ни среди дьяволов... один, брошенный, словно по недосмотру".
- Мы вернемся в съетч? - настаивала Чани.
- Да, - прошептал он, а про себя подумал: "Я должен заплатить цену".
Чани тяжко вздохнула, устраиваясь поудобней.
Я медлю, подумал он. И увидел, как связывают его требования любви и
джихада. Что значит одна жизнь, как бы ты ни любил этого человека, по
сравнению со множеством жизней, которые заберет джихад? Можно ли страдания
одного противопоставить мучениям миллионов?
- Любимый? - вопросительно произнесла Чани.
Он закрыл ей рот рукой.
Я сдамся сам, подумал он. Я попытаюсь, пока у меня еще есть силы,
найду щель, через которую не пролететь и птице. Бесполезная мысль, и он
это знал. Джихад последует за его тенью.
Что он может ответить? Как объяснить тем, кто обвиняет его в
несусветной глупости? Кто поймет?
Он хотел только оглянуться и сказать: "Вот! Вот мир, в котором я
существую... Смотрите - я исчезаю! Никакая сеть человеческих желаний
больше не поймет меня! Я отрекаюсь от своей религии! Этот великолепный миг
- мой! Я свободен!"
Пустые слова.
- Вчера у Защитной стены видели большого червя, - сказала Чани. -
Длиннее ста метров. В том районе теперь редко появляются такие большие
черви. Я думаю, их прогоняет вода. Говорят, этот червь пришел звать Муад
Диба домой, в пустыню. - Она ущипнула его. - Не смейся надо мной!
- Я не смеюсь.
Пол, удивленный живучестью мифов Свободных, чувствовал, как сжимается
его сердце. Происходит нечто, влияющее на его линию жизни, - адаб,
требовательное воспоминание. Он вспомнил свою детскую комнату на
Келадане... темную ночь в каменном помещении... видение! Один из самых
первых случаев его предвидения. Он чувствовал, как разум его окунается в
это видение, видел сквозь затуманенную память (видение в видении) линию
Свободных в запыленных одеждах. Они двигались мимо щели в высоких скалах и
несли что-то продолговатое, завернутое в ткань.
Пол слышал свой собственный голос и видении: "Много было хорошего...
но ты была лучше всех..."
Адаб освободил его.
- Ты лежал так тихо, - прошептала Чани. - Что это было?
Пол вздрогнул, сел и отвернул лицо.
- Ты сердишься, потому что я была на краю пустыни, - сказала Чани.
Он молча покачал головой.
- Я пошла туда, потому что хочу ребенка.
Пол не мог говорить. Он чувствовал, как его захватило это раннее
видение. Ужасная цель! Вся жизнь его в этот момент представилась ему
веткой, дрожащей после взлета птицы, а эта птица была - возможность.
Свободная воля.
"Я уступаю оракулу", - подумал Пол.
И почувствовал, что, уступая, он закрепляется на единственно
возможной линии жизни. "Неужели, - подумал он, - оракул не просто
предсказывает будущее? Неужели оракул создает его?" Он давным-давно попал
в сеть, и теперь ужасное будущее надвигалось на него со своими зияющими
челюстями.
В мозгу его вспыхнула аксиома Бене Джессерит: использовать грубую
