понимая, что происходит, почему Монк - этот толстый гигант - неподвижно
лежит на плите из черного камня совсем голый, и... и еще... Шок
окончательно привел ее в себя.
Ссутулившаяся фигура, стоящая по другую сторону алтаря, закутанная в
длинную черную мантию, была так уродлива, что внушала не столько страх,
сколько отвращение. Только по глазам можно было узнать, кем было раньше
это гадкое существо.
- Феликс?... - ей казалось, что она произнесла его имя громко, однако
с губ ее слетел лишь невнятный полушепот.
Она закрыла руками лицо - не только потому, что зрелище потрясло ее,
но и для того, чтобы мысли прояснились...
Слабость прошла, и мысли Холлорана вновь обрели былую четкость и
остроту. Он смотрел на темный предмет, лежащий на черном камне, не веря
своим глазам.
- Не может быть, - прошептал он.
- И тем не менее, это так. Перед вами единственная живая часть тела
Бел-Мардука, которая сохранилась в гробнице. Его сердце.
- Это невозможно.
- Как видите.
- Клин, прекратите этот абсурд. Позвольте мне уйти отсюда вместе с
Корой...
Вместо ответа Клин страшно, без слов закричал - этот бешеный вопль
мог быть вызван внезапным приступом боли. Тонкая петля сдавила горло
Холлорана еще сильнее - Даад грубо потащил его назад, прочь от алтаря. От
неожиданного рывка он потерял равновесие и упал на мокрый пол. Араб
наклонился над ним, не выпуская из пальцев удавки.
Кора шагнула к нему, но, внезапно ослабев, рухнула на твердый камень.
- "Это еще не все, Холлоран!" - послышался хриплый, резкий голос
Клина. - Сделано немало, но предстоит сделать еще больше. Особенно сейчас,
в нашу грозную эпоху, когда у нас достаточно оружия для того, чтобы
устроить геноцид. "Неужели вы не понимаете, что заставляет человечество
идти этим путем!" Это займет лишь несколько десятилетий. Ничтожно малый
срок по сравнению с продолжительностью жизни Земли. И затем на несколько
лет воцарятся разруха, голод, болезни, вражда и раздоры между мелкими
группировками, войны и насилие. Зло будет править миром, когда мировое
равновесие меж ним и добром будет нарушено, и чаша весов склонится на
"Его" сторону, на сторону Бел-Мардука! Я показал вам озеро, Холлоран,
позволил заглянуть в его глубины. Это наследие наших пороков, наших зол,
их воплощение в живых существах. "Вы видели их - отражения вашей
собственной низости и ваших грехов!" Меж мной и вами не такая уж большая
разница, Холлоран. Я только прошел дальше по этому пути.
Клин низко нагнулся, опираясь руками на тело Монка, хрипло дыша; его
силы явно были подорваны длинной речью.
- Я мог бы сделать вас одним из моих людей, Холлоран. Это было бы не
так трудно, как вы сами воображаете - простое потворство вашим собственным
наклонностям, и ничего более. Но я не могу окончательно поверить вам. А у
меня слишком мало времени, - теперь он говорил медленно и плавно;
очевидно, его возбуждение прошло или же он слишком ослаб после недавней
вспышки и еще не успел вновь собраться с духом. - Она вступит в наш союз,
станет третьей там, где нас осталось только двое - Бел-Мардук и я. Кора
поможет нам.
Клин выпрямился, подняв руки:
- Азиль...
Араб шагнул вперед, достав из складок своей широкой одежды длинный
острый нож; один его край был специально утолщен, что придавало ножу
сходство с мачете. Гладкий металл ярко блеснул в лучах свеч.
Он поднял острие над грудью Монка, и руки американца вздрогнули. С
губ сорвался слабый стон.
Одним коротким, точным движением, без видимого усилия, Кайед вонзил
нож в грудь американца. Ему нужно было лишь вскрыть грудную клетку
парализованного, обнажить его сердце.
Монк дрожал всем телом. Теперь не только руки, но и ноги его
судорожно подергивались; а остро заточенное лезвие спускалось все ниже, к
его животу.
Ужасное вскрытие остановили приглушенные звуки выстрелов, донесшиеся
откуда-то сверху.
47. ЧЕРЕЗ ВНУТРЕННИЙ ДВОР
- Задержи их, Мак-Гаир! Чтобы ни один не проник в дом!
Мак-Гаир подозрительно поглядел на своего командира:
- Черт возьми! А ты где в это время будешь?
- Поищу этого ублюдка. Он должен быть где-то здесь.
- Ты что, спятил? Лучшее, что мы можем сделать сейчас, - это убраться
отсюда восвояси, пока нас не пристукнули.
- Ты будешь делать то, что я тебе скажу, иначе тебе придется иметь
дело кое с кем похуже меня.
- А что, если он не тут?
- О, этот ублюдок тут, рядом, я могу на что угодно поспорить.
- Я даю тебе пять минут, Дэнни, не больше!
Шей решил, что спорить бесполезно. Мак-Гаир всегда был порядочным
трусом; он убивал только тогда, когда они шли втроем на одного противника,
и кто-то надежно прикрывал отступление. Тем не менее, Шей считал, что пяти
минут ему будет вполне достаточно, а потом пусть Мак-Гаир катится ко всем
чертям. Он быстро обернулся, оглядывая громадный холл у входа - его
размеры, однако, не произвели на Дэнни особого впечатления. Одна створка
входных дверей была открыта. В доме было очень холодно - ему показалось,
что внутри даже холоднее, чем снаружи. И уж, конечно, нечего ждать добра
от этих старых стен.
Шей перебежал выстланную каменными плитами площадку перед входом; все
его чувства предельно обострились, он ждал, что из какой-нибудь двери,
ведущей в холл, выбежит вооруженная охрана. Глаза его бегали по сторонам,
то и дело обращаясь к широкой лестнице и балюстраде второго этажа - ведь
не могло же случиться так, чтобы никто в доме не услышал того шума,
который они подняли во дворе.
Он бросился в коридор, держа револьвер в вытянутой вперед руке. Затем
остановился и прислушался. Выстрелы в холле. Очевидно, Мак-Гаир сдерживал
тех, кто пытался ворваться в дом. Наверняка они сцапали Флинна, размышлял
он. Дела шли из рук вон плохо. Хуже, пожалуй некуда.
На его лице промелькнуло странное выражение - могло показаться, что
он улыбается.
В самом конце коридора была распахнутая дверь - дождь хлестал на
порог, и пол у входа был залит водой. Куда ведет эта дверь? Она никак не
может быть черным ходом на задний двор - этот громадный особняк был
гораздо шире. Добежав до двери, он выглянул наружу, и тут ему сразу стала
ясна вся планировка дома. Внутренний двор, затопленный водой. Но что
это?..
Из-за приоткрытой двери, расположенной как раз напротив той, где он
стоял, лился свет. Кто-то выглядывал из-за угла, точь-в-точь как он сам.
Шей не колебался ни минуты. Он кинулся вперед, к стоящей на пороге
противоположной двери фигуре. Пробегая через двор, он успел заметить, как
что-то клокотало и булькало за каменной оградой. Он не обратил внимания на
полуразрушенный фонтан, переполнившийся из-за сильного ливня - вода
переливалась через край бассейна.
Он сделал еще один рывок вперед, к двери. Стоящий в освещенном
квадрате человек заметил его и шагнул назад. Но этот дурак глядел на
фонтан перед собой, не замечая, что делается рядом с ним. Тень, бесшумно
выскользнувшая из тумана, упала на него. Дэнни повезло: молния ни разу не
сверкнула, пока он бежал через внутренний дворик.
Он ворвался в дверь. Мужчина, выглянувший из-за косяка, бросился было
бежать, но было поздно. Шей сгреб его, одной рукой зажимая ему рот. Он
ткнул дулом оружия чуть пониже лба своего пленника - очки в тонкой
металлической оправе слетели у того с носа и упали на пол. Жесткое дуло
револьвера уперлось в закрытое веко пожилого мужчины.
48. КРОВАВЫЙ РИТУАЛ
Араб что-то невнятно бормотал - кажется, это был монотонный
речитатив, который он повторял за своим господином. Холлоран чувствовал,
как руки Даада, сжимающие петлю на его шее, дрожат от возбуждения. Даад не
сводил глаз с фигур людей, стоящих у алтаря; ему очень хотелось подойти
поближе и встать в их круг, но надзор за пленником не позволял ему сделать
ни шага ближе, и он утешался тем, что бубнил себе под нос древние
заклинания, разученные по древним рукописям из гробницы в Уре.
В подземную комнату ворвался легкий ветерок, прилетевший из верхнего
коридора. От его свежего дыхания вздрогнули и затрепетали огоньки свеч;
тени качнулись и заплясали в причудливом танце, словно они тоже принимали
участие в таинственном обряде.
Клин, подошедший ближе всех к черной каменной плите, зная, что силы
его уходят с каждой минутой, что воля его слабеет, поторапливал Кайеда.
Омертвелая кожа опадала с его головы целыми кусками, и желтоватые чешуйки
хлопьями ложились на его черную мантию, на тучное обнаженное тело, лежащее
внизу на алтаре. Он чувствовал, как его изъязвленное, кровоточащее тело
покрывается новыми ранами, как лопается сухая, сморщившаяся кожа, как его
одежда пропитывается гноем, текущим из глубоких трещин в гниющей заживо
плоти. Он чувствовал адскую боль - никогда в жизни ему не приходилось
испытывать подобных мук; ему казалось, что его члены горят на медленном
огне. Кожа сморщивалась, обтягивая кости черепа, лопалась, и из надрывов
начинала медленно сочиться красноватая жидкость. Это был плохой признак,
означавший приближение того, чего Клин боялся больше всего на свете.
Ночные кошмары, сменявшие друг друга уже много недель подряд, страх,
мучивший его все это время, мрачные, не совсем ясные, но исполненные
темного и жуткого смысла предчувствия, - все это были ощущения,
напоминавшие ему давно пережитый ужас, который он испытывал в потайной
гробнице в Уре. "Зачем теперь, о Господи? В чем я провинился перед тобой?
Неужели ты покидаешь меня, Бел-Мардук?" Он обращался с немой мольбой к
своему владыке, бормоча заклинания, ибо эти древние слова были частью
обряда, в их интонациях и в ритме плавной, напевной речи заключалась некая
тайная сила, способная связать живую душу со сферой духов.
Окровавленными руками Кайед развел края рассеченных ребер Монка,
чтобы обнажились его внутренности. Веки американца дрогнули - жизнь
покидала его изувеченное тело. Араб погрузил пальцы в глубокий разрез,
надавливая на грудину, чтобы все скользкие, окровавленные органы
опустились вниз, и, нащупав сердце, вытащил его наружу, растягивая крупные
артерии и разрывая вены. Еще трепещущий алый комок лежал в его ладони.
Движения Кайеда были точными и быстрыми - весь ритуал был хорошо отработан
за много лет.
Клин поднял другое сердце - старое, темно-красное, сморщенное, оно
ничем не напоминало живой орган, однако в нем заключалась вся жизнь
божества, которому служил Клин. Осторожно держа одной рукой свой странный
фетиш, другой Клин цепко схватил запястье Коры. Девушка, казалось, совсем
оцепенела и не сопротивлялась ужасному существу, завладевшему ее рукой. Ее
глаза были мутными; она бессмысленно глядела в пространство перед собой.
Сплетя свои пальцы с пальцами Коры, Клин погрузил обе руки в зияющую
рану; обескровленное, иссохшее сердце лежало меж их ладонями. Кора
вздрогнула и жалобно застонала. И когда Клин поместил свою драгоценную
ношу рядом с живым, истекающим кровью сердцем Монка, девушка пронзительно
закричала.
Кора чувствовала, как все ее существо погружается в широкую кровавую
рану; ее рука утопала в крови, погружаясь в вязкую слизь. И всего ужасней
было то, что древнее, едва живое сердце всасывало ее в себя, поглощало ее.
Клин погрузился в бредовые ощущения. Он испытывал блаженство,
перерождаясь снова, но не чувствуя боли. Энергия, текущая сквозь его тело
во внешнее пространство, начинала биться в нем ровными, сильными ударами.
