Олдос Хаксли
Улыбка Джоконды
Перевод с английского Н. Волжиной
I
- Мисс Спенс сейчас пожалует, сэр.
- Благодарю вас, - сказал мистер Хаттон, не оборачиваясь.
Горничная мисс Спенс была до такой степени уродлива -
уродлива предумышленно, как ему всегда казалось,
злонамеренно, преступно уродлива, - что он по возможности
старался не смотреть на нее. Дверь закрылась. Оставшись
один, мистер Хаттон встал и заходил по гостиной, поглядывая
на знакомые вещи, которые встречало здесь его созерцательное
око.
Фотографии греческой скульптуры, фотографии римского
Форума, цветные репродукции картин итальянских мастеров-все
такое бесспорное, такое известное. Бедняжка Дженнет! Какая
узость кругозора, какой интеллектуальный снобизм! О ее
подлинном вкусе можно судить вот по этой акварели уличного
художника, за которую она заплатила два с половиной шиллинга
(а за рамку тридцать пять). Сколько раз ему приходилось
выслушивать от Дженнет эту историю, сколько раз она
восхищалась при нем этой ловкой подделкой под олеографию.
"Подлинный художник и где - на панели!" - и слово "художник"
звучало в ее устах с большой буквы. Понимайте так, что
ореол его славы осенил отчасти и Дженнет Спенс, не
пожалевшую дать ему полкроны за копию с олеографии. Она как
бы воздавала должное собственному вкусу и художественному
чутью. Подлинный старый мастер за полкроны. Бедняжка
Дженнет!
Мистер Хаттон остановился перед небольшим продолговатым
зеркалом. Нагнувшись слегка, чтобы разглядеть в нем свое
лицо, он провел белым холеным пальцем по усам. Усы у него
были такие же пышные и золотистые, как и. двадцать лет
назад. Волосы тоже не поседели, и пока что никакого намека
на плешь - только лоб стал несколько выше. "Как у
Шекспира", - улыбнувшись, подумал мистер Хаттон, разглядывая
блестящую и гладкую крутизну своего чела.
"С другими спорят, ты ж неуязвим... Из бездн к
вершинам... Величие твое... Шекспир! О, если бы ты жил
среди нас! Впрочем, это, кажется, уже о Мильтоне -
прекрасная дама Христова Колледжа. Да, но в нем-то, в нем
самом ничего дамского нет. Таких, как он, женщины называют
настоящими мужчинами. Поэтому он и пользуется успехом -
женщинам нравятся его пышные золотистые усы и то, что от
него приятно пахнет табаком. - Мистер Хаттон снова
улыбнулся - он был не прочь подшутить над самим собой. -
Прекрасная дама Христова? Э-э, нет! Дамский Христос, вот
он кто. Мило, очень мило. Дамский Христос". Мистер Хаттон
пожалел, что здесь не перед кем блеснуть таким каламбуром.
Бедняжка Дженнет - увы! - не сможет оценить его.
Он выпрямился, пригладил волосы и снова заходил по
гостиной. Римский форум, бр- р! Мистер Хаттон терпеть не
мог эти унылые фотографии.
Вдруг он почувствовал, что Дженнет Спенс здесь, стоит в
дверях. Он вздрогнул, точно застигнутый на месте
преступления. Дженнет Спенс всегда появлялась бесшумно, как
призрак, - это была одна из ее особенностей. "А что если
она давно стоит в дверях и видела, как он разглядывает себя
в зеркале? Нет, не может быть. А все-таки неприятно".
- Вы застали меня врасплох, - сказал мистер Хаттон, с
протянутой рукой идя навстречу ей, и улыбка снова заиграла у
него на лице.
Мисс Спенс тоже улыбалась - своей улыбкой Джоконды, как
он однажды полунасмешливо польстил ей. Мисс Спенс приняла
комплимент за чистую монету и с тех пор старалась держаться
на высоте леонардовского образа. Отвечая на рукопожатие
мистера Хаттона, она продолжала улыбаться молча - это тоже
входило в роль Джоконды.
- Как вы себя чувствуете? Надеюсь, неплохо? - спросил
мистер Хаттон. - Вид у вас прекрасный.
Какое странное у нее лицо! Этот ротик, стянутый улыбкой
Джоконды в хоботок с круглой дыркой посредине, словно она
вот-вот свистнет, был похож на ручку без пера. Надо ртом -
тонкий нос с горбинкой. Глаза большие, блестящие и темные-
глаза того разреза, блеска и темноты, которые будто созданы
для ячменей и воспаленно-красных жилок на белке. Красивые,
но неизменно серьезные глаза, ручка без пера сколько угодно
могла изощряться в улыбке Джоконды, но взгляд оставался
по-прежнему серьезным. Смело изогнутые, густо прочерченные
темные брови придавали верхней части этого лица неожиданную
властность-властность римской матроны. Волосы были темные,
тоже как у римлянки, от бровей кверху - истинная Агриппина.
- Решил заглянуть к вам по дороге домой, - говорил мистер
Хаттон. - Ах, как приятно... - он повел рукой, охватив
этим жестом цветы в вазах, солнечные блики и зелень за
окном, - как приятно вернуться на лоно природы после
делового дня в душном городе.
Мисс Спенс села в кресло и указала ему на стул рядом с
собой.
- Нет, нет, увольте! - воскликнул мистер Хаттон. -
Тороплюсь домой, надо узнать, как там моя бедная Эмили. Ей
нездоровилось с утра. - Тем не менее он сел. - Все
жалуется на приступы печени. Вечное недомогание.
Женщинам... - мистер Хаттон осекся на полуслове и кашлянул,
стараясь замять дальнейшее. Он чуть-чуть не сказал, что
женщинам с плохим пищеварением не следует выходить замуж; но
это было бы слишком жестоко с его стороны, да он,
собственно, так не думал. К тому же Дженнет Спенс веровала
в неугасимый пламень чувств и духовное единение. - Эмили
надеется, что ей будет лучше, - добавил он, - и ждет вас к
завтраку. Приедете? Ну, пожалуйста! - Он улыбнулся для
вящей убедительности. - Учтите, что приглашение исходит и
от меня.
Она потупилась, мистеру Хаттону показалось, что щеки у
нее чуть порозовели. Это была дань ему, он провел рукой по
усам.
- Если Эмили действительно не утомит мой приезд, я
непременно буду.
- Разумеется, не утомит. Ваше присутствие подействует на
нее благотворно. И не только на нее, но и на меня тоже.
Поговорка "третий лишний" не распространяется на супружескую
жизнь.
- О-о, какой вы циник!
Всякий раз, когда мистер Хаттон слышал это слово, ему
хотелось огрызнуться: "Гав-гав-гав!" Оно коробило его
больше всех других слов в языке. Однако вместо того чтобы
залаять, он поспешил сказать:
- Нет, что вы! Я только повторяю печальную истину.
Действительность не всегда соответствует нашим идеалам. Но
это не уменьшает моей веры в них. Я страстно предан мечте
об идеальном браке между двумя существами, живущими душа в
душу. И, по-моему, этот мой идеал достижим. Безусловно,
достижим.
Он многозначительно замолчал и бросил на нее лукавый
взгляд. Девственница - но еще не увядшая, несмотря на свои
тридцать шесть лет, - была не лишена своеобразной прелести.
И к тому же в ней действительно есть что-то загадочное.
Мисс Спенс ничего не ответила ему и продолжала улыбаться.
Бывали минуты, когда мистеру Хаттону претила эта
джокондовская улыбка. Он встал.
- Ну, мне пора. Прощайте, таинственная Джоконда. -
Улыбка стала еще напряженнее, она сосредоточилась в
стянувшемся по краям хоботке. Мистер Хаттон взмахнул рукой
- в этом жесте было что-то от Высокого Возрождения - и
поцеловал протянутые ему пальцы. Он впервые позволил себе
такую вольность, и ее, видимо, не сочли чрезмерной. - С
нетерпением буду ждать завтрашнего дня.
- В самом деле?
Вместо ответа мистер Хаттон поцеловал ей руку еще раз и
повернулся к двери. Мисс Спенс вышла вместе с ним на
террасу.
- А где ваша машина?
- Я оставил ее у ворот.
- Я пойду провожу вас.
- Нет! Нет! - Тон у мистера Хаттона был шутливый, но в
то же время решительный. - Ни в коем случае. Запрещаю!
- Но мне хочется вас проводить, - запротестовала мисс
Спенс, стрельнув в него своей Джокондой.
Мистер Хаттон поднял руку.
- Нет, - повторил он, потом коснулся пальцем губ, что
можно было принять чуть ли не за воздушный поцелуй, и
побежал по аллее, побежал на цыпочках, размашистыми, легкими
прыжками, совсем как мальчишка. Сердце его переполнилось
гордостью; в этом беге было что-то пленительно юношеское.
Тем не менее он обрадовался, когда аллея кончилась. У
поворота - там, где его еще можно было увидеть из дома, - он
остановился и посмотрел назад. Мисс Спенс по-прежнему
стояла на ступеньках террасы и улыбалась все той же улыбкой.
Мистер Хаттон взмахнул рукой и на сей раз совершенно открыто
и недвусмысленно послал ей воздушный поцелуй. Потом все тем
же великолепным легким галопом завернул за темный мыс
деревьев. Зная, что теперь его не видят, он перешел с
галопа на рысцу и наконец с рысцы на шаг. Он вынул носовой
платок и вытер шею под воротничком. "Боже, какой идиотизм!
Есть ли на свете кто-либо глупее милейшей Дженнет Спенс?
Вряд ли, разве только он сам. Причем его собственная
глупость более зловредна, потому что он-то видит себя со
стороны и все же упорствует в своей глупости. Спрашивается
- зачем? А-а, поди разберись в самом себе, поди разберись в
других людях".
Вот и ворота. У дороги стояла большая шикарная машина...
- Домой, Мак-Нэб. - Шофер поднес руку к козырьку. - И у
перекрестка, там, где всегда, остановитесь, - добавил мистер
Хаттон, открывая заднюю дверцу. - Ну-с? - бросил он в
полутьму машины.
- Ах, котик, как ты долго! - Голос, произнесший эти
слова, был чистый и какой-то ребяческий. В выговоре
слышалось что-то простецкое.
Мистер Хаттон согнул свой полный стан и юркнул внутрь с
проворством зверька, наконец-то добравшегося до своей норки.
- Вот как? - сказал он, захлопнув дверцу. Машина взяла
с места. - Значит, ты сильно соскучилась без меня, если
тебе показалось, что я долго? - Он откинулся, на спинку
низкого сиденья, его обволокло уютным теплом.
- Котик... - И прелестная головка со счастливым вздохом
склонилась на плечо мистера Хаттона. Упо°нный, он скосил
глаза на ребячески округлое личико.
- Знаешь, Дорис, ты будто с портрета Луизы де Керуайл, -
он зарыл пальцы в ее густые кудрявые волосы.
- А кто она есть, эта Луиза... Луиза Кера... как там
ее? - Дорис говорила будто откуда-то издалека.
- Увы! Не есть, а была. Fuit (1). О всех нас скажут
когда-нибудь-были такие. А пока...
Мистер Хаттон покрыл поцелуями юное личико. Машина
плавно шла по дороге. Спина Мак-Нэба за стеклом кабины была
точно каменная - это была спина статуи.
- Твои руки, - прошептала Дорис. - Не надо... Не
трогай. Они как электричество.
Мистер Хаттон обожал, когда она, по молодости лет, несла
вот такую чушь. Как поздно в жизни дано человеку постичь
свое тело!
- Электричество не во мне, а в тебе. - Он снова стал
целовать ее, шепча: - Дорис, Дорис, Дорис! "Это научное
название морской мыши, - думал он, целуя запрокинутую шею,
белую, смиренную, как шея жертвы, ждущей заклания карающим
ножом. - Морская мышь похожа на колбаску с переливчатой
шкуркой... странное существо. Или нет, Дорис - это,
кажется, морской огурец, который выворачивается наизнанку в
минуту опасности. Надо непременно съездить еще раз в
Неаполь, хотя бы ради того, чтобы побывать в тамошнем
аквариуме. Морские обитатели - существа совершенно
фантастические, просто невероятные".
- Котик! - Тоже из зоологии, но он причислен к разряду
наземных. Ох уж эти его убогие шуточки! - Котик! Я так
счастлива!
- Я тоже, - сказал мистер Хаттон. Искренно ли?
- Но может быть, это нехорошо? Ах, если бы знать! Скажи
мне, котик, хорошо это или дурно?
- Дорогая моя, я уже тридцать лет ломаю голову над этим
вопросом.
- Нет, правда, котик! Я хочу знать. Может, это
нехорошо. Может, нехорошо, что я сейчас с тобой, что мы
любим друг друга и что меня бьет как электрическим током от
твоих рук.
- Почему же нехорошо? Испытывать электрические токи
гораздо полезнее для здоровья, чем подавлять в себе половые
инстинкты. Надо тебе почитать Фрейда. Подавление половых
инстинктов - страшное зло.
- Нет, ты не хочешь помочь мне. Поговори со мной
серьезно. Если бы ты знал, как тяжело бывает у меня на
душе, когда я думаю, что это нехорошо. А вдруг адское пекло
и все такое и вправду есть? Я просто не знаю, как быть
дальше. Может, мне надо разлюбить тебя.
- А ты смогла бы? - спросил мистер Хаттон, твердо веря в
