появляется в букваре, если его нельзя проиллюстрировать наглядными
примерами, а если слово символизирует действие - это действие
незамедлительно и столь же наглядно воспроизводится.
Однако Теобальд покончил с букварем раньше, чем полагалось, и дом их, хотя
и достаточно просторный, должен был бы превратиться в настоящий музей,
чтобы в нем разместились все пособия, необходимые для ответов на его
бесчисленные вопросы. Филлис напрягала всю свою находчивость и актерские
способности, стремясь не уклоняться от главного принципа семантической
педагогики: никогда не описывать новый символ с помощью уже известного,
если вместо этого можно привести конкретный пример.
Впервые эйдетическая память ребенка обнаружилась именно в связи с чтением.
Теобальд буквально проглатывал тексты, и если даже не до конца понимал их,
то запоминал безукоризненно точно. Детская привычка хранить и перечитывать
любимые книги была не для него - единожды прочтенный книгофильм сразу
превращался в пустую оболочку; теперь мальчику нужен был следующий.
- Что значит "влюбленный до безумия", мама? - этот вопрос он задал в
присутствии Мордана и своего отца.
- Ну... - осторожно начала Филлис. - Прежде всего, скажи, рядом с какими
словами стояло это выражение?
- "Я не просто в вас до безумия влюблен, как, по-видимому, полагает этот
старый козел Мордан..." Этого я тоже не понимаю. Разве дядя Клод - козел?
Он совсем не похож...
- Что читает этот ребенок? - удивленно спросил Феликс.
Мордан промолчал и только выразительно повел бровью.
- Кажется, я узнаю слог, - обращаясь к Феликсу, негромко произнесла Филлис
и, вновь повернувшись к Теобальду, поинтересовалась:
- Где ты это нашел? Признайся.
Ответа не последовало.
- В моем столе? - она знала, что дело обстояло именно так; в ящике стола
она хранила связку писем - воспоминание о тех днях, когда они с Феликсом
еще не быяснили всех своих разногласий; у нее вошло в привычку перечитывать
их - в одиночестве и втайне. - Скажи честно.
- Да.
- Это ведь запрещено, ты же знаешь.
- Но ты же меня не видела! - торжествующе произнес отпрыск.
- Это правда.
Филлис лихорадочно обдумывала создавшееся положение. Ей хотелось поощрить
сына за то, что он сказал правду, но вместе с тем - закрыть дорогу
непослушанию. Конечно, непослушание чаще оборачивается достоинством, нежели
грехом, однако... Ну да ладно. Она отложила выяснение вопроса.
- У этого ребенка, похоже, нет ни намека на нравственность, - пробормотал
Феликс.
- А у тебя есть? - немедленно ввернула Филлис и вновь сосредоточила
внимание на сыне.
- Там было гораздо больше, мама. Хочешь послушать?
- Не сейчас. Давай сперва ответим на два твоих вопроса.
- Но, Филлис... - прервал ее Гамильтон.
- Погоди, Феликс, - отмахнулась она, - сперва я должна ответить на его
вопросы.
- А не выйти ли нам в сад покурить? - предложил Мордан. - Некоторое время
Филлис будет занята.
И даже очень. Уже "влюбленный до безумия" являлось труднопреодолимым
препятствием, но как объяснить ребенку на сорок втором месяце жизни
аллегорическое употребление символов? Нельзя сказать, чтобы Филлис в этом
слишком преуспела. И некоторое время Теобальд, не чувствуя различия,
поочередно именовал Мордана то "дядей Клодом", то "старым козлом".
Эйдетическая память является рецессивной. И Гамильтон, и Филлис получили
ответственную за нее группу генов от одного из родителей. Теобальд - в
результате селекции - унаследовал ее от обоих. Скрытая потенция,
рецессивная в каждом из его родителей, полностью проявилась в нем. Конечно,
и "рецессив", и "доминанта" - термины относительные; доминанта не подавляет
рецессив полностью, это - не символы в математическом уравнении. И Филлис,
и Гамильтон обладали превосходной, выходящей за рамки обычного памятью. У
Теобальда она стала практически совершенной.
Рецессивные характеристики, как правило, нежелательны. Причина проста:
доминантные характеристики в каждом поколении закрепляются естественным
отбором. Этот процесс - вымирание плохо приспособленных - идет изо дня в
день, неумолимо и автоматически. Он столь же неутомим и неумолим, как
энтропия. Нежелательная доминанта изживет себя в расе за несколько
поколений. Самые плохие доминанты появляются лишь в результате мутаций,
потому что они или убивают своих носителей или исключают размножение.
Примером первого может служить зародышевый рак, второго - полная
стерильность. Однако рецессив способен передаваться от поколения к
поколению - затаившийся и не подверженный естественному отбору. Но в
какой-то момент ребенок получит его от обоих родителей - и вот тогда-то он
развернется вовсю. Именно поэтому для первых генетиков столь трудной
проблемой было исключение таких рецессивов, как гемофилия или глухонемота;
до тех пор, пока соответствующие этим болезням гены не были нанесены -
крайне сложными, косвенными методами - на схему, было невозможно
определить, является ли абсолютно здоровый индивид действительно "чистым".
Не передаст ли он нечто скверное своим детям? Этого никто не знал.
Феликс заинтересовался, почему же в таком случае эйдетическая память
оказалась не доминантой, а пользующимся столь дурной славой рецессивом.
- Есть два ответа, - отозвался Мордан. - Во-первых, специалисты все еще
спорят, почему некоторые характеристики являются доминантными, а другие -
рецессивными. Во-вторых, почему вы считаете эйдетическую память желательным
свойством?
- Но... Мой Бог! Вы же выбрали ее для Бальди!
- Да, мы выбрали ее - для Теобальда. Но желательность - понятие
относительное. Желательный - для кого? Совершенная память является
преимуществом лишь при наличии разума, способного управлять ею, в противном
случае она превращается в проклятие. Такое нередко встречается: бедные,
бесхитростные души, увязшие в сложностях собственного опыта, знающие каждое
дерево, но неспособные увидеть лес. К тому же способность забывать - это
благословение, болеутоляющее средство, необходимое большинству из нас.
Большинство не нуждается в том, чтобы помнить - и не помнит. Иное дело -
Теобальд.
Разговор этот происходил в служебном кабинете Мордана. Арбитр взял со стола
картотечный ящик, в котором были расставлены по порядку не меньше тысячи
маленьких перфокарт.
- Видите? Я их еще не просматривал - это информация, которой снабжают меня
техники. Расположение этих перфокарт значит столько же, сколько и
содержание - а может быть, даже больше. - Мордан поднял ящик и вывернул его
содержимое на пол. - Информация все еще там, но какой от нее теперь толк? -
он нажал клавишу на столе, и вошел его новый секретарь. - Альберт,
отправьте их, пожалуйста, на повторную сортировку. Боюсь, они слегка
перепутались.
Альберт был явно удивлен, однако сказал лишь:
- Конечно, шеф, - и, подобрав с полу, унес разноцветные карточки.
- В первом приближении можно сказать, что у Теобальда достаточно ума для
отыскания, систематизации и использования информации. Он будет способен
охватить целое, извлечь из общей массы сведений значимо связанные детали и
соотнести их. Для него эйдетическая память действительно является
желательной характеристикой.
Да, конечно, это так... Но временами Гамильтона посещали сомнения. По мере
того как ребенок подрастал, в нем все заметнее проявлялась раздражающая
привычка поправлять старших, когда они ошибались в мелочах. Сам он в
мелочах был изводяще педантичен.
- Нет, мама, это было не в прошлую среду, а в четверг. Я помню, потому что
в тот день папа взял меня на прогулку, а когда мы шли мимо бассейна, то
встретили красивую леди в зеленом костюме и папа улыбнулся ей, а она
остановилась и спросила, как меня зовут, и я сказал, что меня зовут
Теобальдом, а папу - Феликсом и что мне четыре года и один месяц. А папа
засмеялся, и она засмеялась тоже, и папа сказал...
- Ну, хватит, - оборвал Феликс, - ты свое доказал. Это был четверг. Но нет
смысла обращать внимание людей на такие мелочи.
- Но должен же я их поправить, когда они ошибаются!
Феликс ушел от этой темы, однако подумал, что Теобальду, когда он станет
постарше, может понадобиться умение в совершенстве владеть оружием.
Сельскую жизнь Гамильтон полюбил, хотя поначалу она его не привлекала. Если
бы не Великое Исследование, в котором он продолжал принимать участие,
Феликс мог бы всерьез увлечься садоводством. Он пришел к выводу, что
вырастить сад таким, каким хочешь его видеть - дело, способное
удовлетворить потребности души.
Согласись на это Филлис - он и все праздники проводил бы здесь, возясь со
своими растениями. Однако у нее выходных было куда меньше: едва Теобальд
подрос достаточно, чтобы у него появилась потребность общаться со
сверстниками, Филлис вернулась к своей работе, устроившись в ближайший
воспитательный центр. Поэтому, когда выпадал свободный день, ей хотелось
сменить обстановку - чаще всего устроить пикник где-нибудь на берегу.
Из-за работы Феликса они должны были жить неподалеку от столицы, однако
Тихий океан лежал чуть дальше чем в пятистах километрах к западу. Это было
восхитительно - упаковав ленч, добраться до побережья с таким расчетом,
чтобы хватило времени вволю поплавать, долго, лениво, с наслаждением
поваляться, а затем перекусить.
Феликсу хотелось понаблюдать за реакцией мальчика, когда тот впервые
окажется на морском берегу.
- Ну вот, сын, это и есть океан. Как он тебе нравится?
Теобальд хмуро уставился на прибой.
- Хорошо, - неохотно согласился он.
- А что не так?
- Вода. Она как будто больная. И солнце должно быть там, а не с этой
стороны. И где большие деревья?
- Какие большие деревья?
- Высокие, тонкие, с такими кустами наверху.
- Хм-м-м... А чем тебе не нравится вода?
- Она не синяя.
Гамильтон вернулся к Филлис, которая растянулась на песке.
- Ты не можешь вспомнить, - медленно проговорил он, - видел ли когда-нибудь
Бальди стерео королевских пальм - на берегу, на тропическом берегу?
- Насколько я знаю, нет. А что?
- Постарайся вспомнить. Не показывала ли ты ему такую картинку, объясняя
что-нибудь?
- Уверена - нет.
- А что он читает? Нет ли там каких-либо плоских иллюстраций?
Она порылась в своей превосходной и хорошо организованной памяти.
- Нет, я бы это помнила. И никогда не показала бы ему такой картинки, не
объяснив ее.
Произошло это еще до того, как Теобальд пошел в воспитательный центр, а
значит все, что он видел, он мог видеть только дома. Нельзя было,
разумеется, гарантировать, что ему не попался на глаза отрывок из новостей
или какой-либо другой программы, однако самостоятельно включать приемник он
не умел, а ни Гамильтон, ни Филлис ничего подобного не помнили. Все это
было чертовски занятно.
- Что ты хотел сказать, дорогой?
Гамильтон вздрогнул.
- А? Нет, ничего. Совсем ничего.
- Какого рода "ничего"?
Он покачал головой.
- Слишком фантастично. Я просто задумался.
Вернувшись к мальчику, Феликс попытался вытянуть из него побольше
подробностей, силясь докопаться до истины. Но Теобальд не разговаривал. Он
даже не слушал отца - о чем и заявил без обиняков.
Много позже произошло событие, при сходных обстоятельствах так же
насторожившее Гамильтона, но - на этот раз он смог несколько приблизиться к
разгадке. Они с сыном плескались в прибое - до тех пор, пока совсем не
выбились из сил. Вернее, устал Феликс, что составляло большинство - при
одном голосе против. Потом они валялись на песке, предоставляя солнцу
высушить кожу, а вскоре ощутили легкий зуд от налета соли - как это всегда
