- Главное, чтобы не "Альганское Розовое", - заметил я, с содроганием
вспоминая вечеринку у Таонкрахта.
- "Альганское Розовое" у нас на Халндойне даже портовые нищие не пьют!
- гордо сообщил Хэхэльф. - Мое вино - стоящая вещь. Весьма рекомендую,
только смотри, чтобы тебе дурно не стало, на голодное-то брюхо! Ничего,
денек продержимся, а вечером, глядишь, и дома будем.
- Всего-то? Ну, до вечера мы точно продержимся, - согласился я. - Если
очень припечет, съедим нашего пленника - какое-никакое, а все-таки мясо!
- Говорят, страмослябы невкусные, - невозмутимо откликнулся Хэхэльф. -
Я сам не пробовал, но готов поверить на слово!
- Я тоже, - рассмеялся я. И отправился переодеваться. Немного порылся в
груде чужих вещей, наконец нашел рубаху из плотной жесткой ткани и такие же
штаны. Одежда висела на мне как на вешалке: по сравнению с моим приятелем
Хэхэльфом я начал казаться себе весьма хрупкой конструкцией. Но вещи были
сухие и теплые - счастье, о котором я и мечтать не смел!
Я вернулся на палубу, аккуратно развесил свои мокрые шмотки и одеяло
Ургов: давешний скоростной заплыв на длинную дистанцию вполне можно было
считать большой стиркой - и правильно, надо же когда-то и этим заниматься...
Хэхэльф сидел на палубе и сосредоточенно доедал содержимое вскрытого
мешочка. Обернулся ко мне, невольно улыбнулся и озадаченно покачал головой.
- Ты похож на голодное привидение, Ронхул! - весело сообщил он.
- Сам просил тебя не отвлекать, и сам же отвлекаешься, - проворчал я. В
глубине души я подозревал, что вид у меня тот еще, но хихиканье Хэхэльфа
окончательно выбило почву из-под моих ног.
- Тут не захочешь, а отвлечешься! - ехидно сказал он. - Да не переживай
ты так: завтра переоденешься в свое барахло, и снова станешь приличным
человеком...
Потом Хэхэльф отвернулся, умолк и плашмя улегся на палубу. Со стороны
это выглядело так, словно он внезапно заснул. Я немного посидел, разглядывая
постепенно светлеющее небо, и понял, что больше всего на свете хочу принять
горизонтальное положение. Идти в "вигвам", как я про себя окрестил
капитанскую каюту, мне почему-то не хотелось, так что я вытащил оттуда
здоровенный кусок толстой шерстяной ткани, каковой мог с горем пополам сойти
за одеяло, постелил его прямо на палубе, на максимальном расстоянии от
неподвижного тела Хэхэльфа - раз уж меня просили не мешать! - и свернулся
клубочком на этом жестком ложе, как старый усталый пес на подстилке.
Впрочем, по сравнению с моим существованием на страмослябском корабле это
было почти райским блаженством!
Стоило мне закрыть глаза, как палуба подо мной пришла в движение. То
есть, устилающие ее доски не зажили каждая своей жизнью, как в каком-нибудь
недорогом, но душещипательном фильме ужасов, да и не было никаких палубных
досок, поскольку корабль Хэхэльфа был сделан не из дерева, а из какого-то
странного материала матово-черного цвета - я вполне мог бы счесть его
пластиком, если бы употребление данного термина в условиях мира Хомана не
казалось мне безнадежным идиотизмом! Только чудовищная усталость помешала
мне допросить Хэхэльфа и выяснить, из какой-такой загадочной хрени сооружен
его ненаглядный "Чинке", и теперь я был вынужден развлекаться построением
самых несусветных гипотез на сей счетxxxiv.
Так или иначе, а я почувствовал, что корабль оживает. Я тут же распахнул
глаза. Визуальная информация полностью соответствовала моим физическим
ощущениям: парусник Хэхэльфа решил отправиться в плавание без посторонней
помощи. Я глазам своим не верил: светло-коричневый парус совершенно
самостоятельно принял нужную форму и тут же наполнился ветром, такелаж
деловито ползал по реям, как стайка шустрых, но безобидных змей. Мы больше
не стояли на месте, мы двигались - пока еще очень медленно, но скорость
постепенно увеличивалась - да что там, не так уж и постепенно! Через полчаса
мы уже мчались на полной скорости - ни дать, ни взять, корабль-призрак,
"Летучий Голландец" местного разлива. Собственно говоря, я даже не имел
морального права удивляться по этому поводу: Хэхэльф честно предупредил
меня, что собирается поворожить. Поэтому я просто смирился с происходящим.
Какой-то парень из "небесной канцелярии" тут же выписал мне премию за это
мудрое решение: мне удалось заснуть, да так сладко - слов нет!
Впрочем, мое счастье было недолгим. Меня разбудили истошные вопли:
"ибьтую мэмэ, етидреный хряп, ща усех зафуздячу", - и все в таком духе.
Спросонок я решил было, что все еще нахожусь на пиратском корабле, заткнул
уши и попытался поймать за хвостик ускользающее сновидение. Охота не
удалась: очередная гневная тирада вспугнула мою драгоценную добычу. Но нет
худа без добра: я окончательно проснулся и с неописуемым облегчением
вспомнил, что страмослябская эпопея уже перекочевала в мой личный архив, в
траурную папку под грифом "вспоминать как можно реже". Орал, разумеется, наш
пленник.
- Связать-то мы его связали, а рот не заткнули - и где были наши
несчастные мозги?! - возмущенно пробормотал я себе под нос. Встал, помотал
головой, пытаясь отогнать своего приятеля Морфея, который внезапно решил,
что ему не хочется со мной расставаться, и теперь активно скребся в мою
дверь, как блудный, но любимый кот. Кое-как оклемавшись, я потащился на
корму. Вообще-то, я не слишком надеялся, что мне удастся утихомирить
несчастного Давыда Разъебановича, которого, по большому счету, можно было
понять. Думаю, что даже его богатая приключениями пиратская жизнь редко
преподносила ему такие сюрпризы. Но я чувствовал, что обязан хотя бы
попытаться. Во-первых, я сам был не в восторге от этого концерта, а
во-вторых, опасался, что вопли нашего неугомонного пленника рано или поздно
нарушат таинственную медитацию моего приятеля Хэхэльфа, благодаря которой
наш корабль совершенно самостоятельно и в высшей степени жизнерадостно несся
по темной зелени моря, словно его снабдили мощным мотором.
- Ибьтую мэмэ, Давыд Разъебанович! - строго сказал ему я. К моему
величайшему изумлению пират тут же притих и уставился на меня почти с
надеждой. Не знаю уж, что его успокоило: знакомая рожа, или сладостные звуки
родной речи.
После этого между нами воцарилось напряженное молчание. Я очень хотел
объяснить пленнику, что кричать не надо, и тогда все будет хорошо, но мне
явно не хватало словарного запаса. Так что я ограничился языком жестов:
приложил палец к губам и сделал страшные глаза. Пират растерянно моргнул и
уставился на меня мутными младенческими очами. Но стоило мне отойти на
несколько шагов, как он тут же снова принялся сотрясать воздух шедеврами
своего великого и могучего языка.
Я вернулся и снова скорчил угрожающую рожу. Давыд Разъебанович тут же
заткнулся и устремил на меня бессмысленный взор, полный немого обожания. Я
понял, что мне прийдется сидеть рядом с этим существом, пока мы не доберемся
до места назначения - или слушать его вопли, на выбор! Оба варианта не
вызывали у меня энтузиазма. Впрочем, через несколько секунд меня осенило. Я
почти бегом отправился в каюту Хэхэльфа, перевернул там все вверх дном, но
нашел-таки бутылку вина, неосторожно порекомендованную мне гостеприимным
хозяином. Я не был уверен, что это - настоящий выход из ситуации, но хоть
какая-то передышка была мне гарантирована! Я вернулся к нашему крикучему
пленнику, на ходу откупоривая бутылку. Без долго предисловия сунул горлышко
бутылки в распахнутый рот Давыда Разъебановича - так суют соску
разбушевавшемуся младенцу. Через несколько секунд на его лице появилась
блаженная улыбка.
- Ибьтую мэмэ, Маггот! Фузденец! - прочувствованно пробормотал он и
умолк, сосредоточившись на любимом занятии. Я с облегчением перевел дух и
пошел проверять, не высохла ли моя одежда. Оказалось, что свежий морской
ветер сделал свое дело не хуже автоматической сушилки, так что я мог
позволить себе расстаться с нелепой "пижамой" своего благодетеля Хэхэльфа и
снова стать человеком. Да и мои драгоценные ботинки были в полном порядке,
невзирая на давешнее купание - все-таки мне с ними чертовски повезло!
Волшебное одеяло Ургов тоже высохло - как раз вовремя, я уже начал зябнуть.
Жизнь была прекрасна и удивительна: опустошив бутылку вина, наш пленник
не возобновил свои душераздирающие вопли, а тут же крепко заснул - я и
надеяться не смел на такую удачу! Хэхэльф по-прежнему пребывал в трансе, так
что я мог наслаждаться молчанием и одиночеством - после круиза в обществе
страмослябских джентльменов я научился ценить эту роскошь!
"Как все это напоминает времена моей молодости, - весело подумал я, -
один приятель пьян в стельку, другой обожрался какой-то психотропной дряни,
а я, как всегда, трезвый, голодный и счастливый, что меня наконец-то
оставили в покое. Осталось только уставиться в небо пылающим взором и
написать какой-нибудь дрянной стишок о любви, смерти и римских патрициях
периода упадка заодно - чтобы казаться хоть немного образованнее, чем на
самом деле!"
Идея "уставиться в небо пылающим взором" была не так уж плоха, поэтому
ее я немедленно привел в исполнение, а вот от писания стихов все-таки
воздержался: иногда мое самообладание - это что-то! Вместо того, чтобы
рифмовать всякие дурацкие строчки, я просто тихо шепнул: "Оветганна", - и
вздрогнул, когда холодное прикосновение ветра к моей щеке показалось мне
намеренным и осознанным жестом, а не заурядным перемещением воздушных
потоков. Он пытливо ощупывал мое лицо - как слепой, который хочет составить
представление о внешности нового знакомца... Несмотря на тревогу, которую
принес ветер, мне было так хорошо на мокрой от брызг палубе несущегося
неизвестно куда пустого корабля, что я заранее смирился со всеми грядущими
выходками моей полоумной судьбы: если уж эта стерва оставила меня в живых,
да еще и рассщедрилась на такой подарок, значит ей все можно!
Когда маленькие разноцветные солнышки одно за другим поспешно поползли
вниз, я увидел, что мы приближаемся к берегу. То есть, берег я видел в
течение всего путешествия - линия горизонта слева по борту была значительно
толще и темнее, чем ей положено, и я решил, что это и есть побережье острова
Халндойн. А теперь эта толстая темная черта постепенно приближалась. Я тут
же переместился на нос корабля и во все глаза уставился на гипотетическую
землю, изо всех сил пытаясь разглядеть хоть какие-то подробности.
Нет зрелища, более завораживающего, чем незнакомая земля - особенно,
если она открывается твоему взору с кокетливой неторопливостью
профессиональной стриптизерки. Только что твой взгляд зацепился за
темно-зеленую точку, а через несколько минут это крошечное пятнышко
вырастает и начинает пениться, как закипающее на медленном огне варево
старой колдуньи - и ты сам не понимаешь, каким образом оно превращается в
густую рощу незнакомых деревьев, а светлые крупинки, разбросанные по темному
фону, вдруг оказываются уютными одноэтажными домиками - кажется, еще
немного, и ты сможешь разглядеть в окнах лица их обитателей... Я сам не
заметил, как почти влюбился в этот берег - иногда очаровать меня бывает
легче легкого...
- Етидреный хряп! - нерешительно пробормотал Давыд Разъебанович.
Он все-таки проснулся и теперь пытался смириться с реальностью,
используя все имеющиеся в его распоряжении подручные средства. Впрочем, он
не слишком шумел: наверное, окончательно уяснил, что его дело пахнет
керосином, и утратил свой обычный задор. Я все взвесил, и решил, что могу
