мне требуется... Просто жизнь уже очень давно не казалась мне настолько
невыносимой. Даже когда я сходил с ума от отчаяния в замке Таонкрахта, я
проделывал это с комфортом: в мягкой постели, вдыхая свежий воздух из
открытого окна... теперь Альтаон представлялся мне почти райским уголком!
Небеса, конечно, не разверзлись, и на горизонте не появилась прекрасная
шхуна под белоснежными парусами, чтобы забрать меня, любимого, с кормы
грязного пиратского суденышка, но мне стало немного легче, что правда, то
правда. Я почувствовал себя, как осужденный, которому только что сообщили,
что казнь - нет, не отменяется, но откладывается - на неопределенный срок...
Через какое-то время воздух, который мне все-таки приходилось вдыхать,
посвежел: подул прохладный морской ветер и унес изрядную часть рокфорных
ароматов. Я огляделся и обнаружил, что берег остался довольно далеко. Сделав
это открытие, я робко покосился на небо и с величайшим облегчением увидел
там знакомые маленькие солнышки: никаких угрожающих карикатурных рож,
нормальные небесные светила - пусть целых три вместо одного, такие пустяки
меня уже давно не смущали. Кошмарное желтое Лабысло, очевидно осталось
сторожить страмослябское побережье и зловеще улыбаться местным жителям.
Пираты по-прежнему сновали мимо, с простодушным любопытством поглядывали на
меня. Слова "Маггот", "етидреный хряп" и "ибьтую мэмэ" щедрым потоком
изливались на мою бедную голову. Я молил небо об одном: чтобы мне не
пришлось общаться с ними более плотно. Нервы у меня всегда были ни к черту,
а уж сейчас - и подавно, и я прекрасно понимал, что могу взорваться по
самому пустячному поводу. А любой из страмослябов мог сделать меня одной
левой: уж очень они были здоровые дяди! Впрочем, человеком-невидимкой я так
и не стал, поэтому рассчитывать на то, что мне удастся уклоняться от общения
десять дней кряду, не приходилось. Оставалось только умолять судьбу об
отсрочке. Отсрочку я действительно получил, но ненадолго.
- Куляймо хряпа, Маггот! - с энтузиазмом предложил мне Плюхай
Яйцедубович, когда солнце стояло в зените. Гном, по-прежнему сидевший на его
плече тут же загундосил - мне показалось, что он ругается. Некоторое время
капитан рассматривал мою ошалевшую рожу, потом до него дошло, что я ничего
не понимаю, и он сделал характерный жест, словно поднес ко рту невидимую
ложку. - Хряпа, дурбэцэло! - добродушно пояснил он.
- Хряпа, так хряпа! - вздохнул я, неохотно поднимаясь на ноги. Есть мне
совершенно не хотелось. Но насколько я мог судить, сейчас я имел дело с
весьма примитивными людьми, так что отказ разделить с ними трапезу вполне
мог привести к дипломатическому конфликту.
- Ото тык, етидреный хряп! Куляймо! - обрадовался капитан.
Трапеза пиратов была сервирована в носовой части судна. Сервировка
поражала несказанной простотой. Собственно говоря, там стояло обыкновенное
большое корыто, до краев наполненное кусками мяса и овощей. Каждый участник
мероприятия просто брал из корыта первый попавшийся кусок, клал его в рот и
тянулся за новым, поэтому у корыта создалась давка. Тут же крутились
лже-свиньи, возбужденные до крайности. К ним относились с пониманием и
пропускали к корыту вне очереди. Я окончательно понял, что есть мне не
хочется, но капитан настойчиво подтолкнул меня к корыту и терпеливо, словно
имел дело с несмышленым младенцем, повторил: "хряпа!" Я обреченно вздохнул,
достал из-за пояса разбойничий нож и подцепил небольшой кусок неизвестного
овоща. К моему удивлению, он оказался чертовски вкусным, как авокадо в
хорошем итальянском салате, так что я сам не заметил, как потянулся за
добавкой. Пираты вежливо расступились: очевидно, я пользовался такими же
особыми привилегиями, как и лже-свиньи. Ребята уважительно рассматривали мой
нож. Их комментарии сводились к многочисленным восклицаниям вроде "ибьтую
мэмэ", ничего принципиально нового я не услышал, пока капитан авторитетно не
заявил: "хур морговый", - кажется, он удивил не только меня, но и своих
подчиненных... Потом рядом с корытом появилось еще одно, поменьше -
наполненное мутной жидкостью, запах которой не оставлял никаких сомнений:
граждане пираты собирались напиться, не дожидаясь вечера. Ребята проворно
набросились на выпивку, с энтузиазмом размахивая огромными кружками, больше
похожими на ночные горшки. Я воспользовался случаем и незаметно удалился
обратно на корму.
"Сейчас они напьются, - мрачно размышлял я, - и пойдет веселье - могу
себе представить! И куда мне теперь деваться? В море прыгать? Или на мачту
лезть - так, что ли?!" - Удивительно, но эта дикая идея не вызвала у меня
никакого внутреннего протеста. Странно - если учесть, что я очень боюсь
высоты: до судороги в лодыжках.
Потом я задремал: усталость, солнцепек и полный желудок сделали свое
дело. Поначалу мне снилась всякая параноидальная чушь с активным участием
страмослябских пиратов, а запах их потных тел оставался со мной и во сне. А
потом мне приснилось, что я осуществил свою идиотскую идею: полез на мачту и
устроился там, на рее, как канарейка на жердочке. Голова и не думала
кружиться от высоты: все-таки иногда во сне мы становимся удивительно
бесстрашными! Морской воздух был неописуемо свежим, а на сердце у меня
больше не оставалось ни единого камня. Я знал, что все будет хорошо - или
даже уже стало хорошо, а я и не заметил...
А потом я проснулся - или мне показалось, что проснулся. Так или иначе,
но я обнаружил себя сидящим на тоненькой рее, между стремительно темнеющим
вечерним небом и палубой - так, словно мой сон все еще продолжался. В первое
мгновение мне захотелось заорать дурным голосом, но я взял себя в руки и
ограничился судорожным сглатыванием слюны. Потом я проанализировал свои
ощущения и решил было, что все еще сплю. Во-первых, у меня не было никаких
затруднений с тем, чтобы сохранять равновесие. Мое тело чувствовало себя
совершенно уверенно, словно тоненькая рея была широченным диваном. К тому же
я не испытывал никакого неудобства от того, что сидел на узкой и твердой
деревяшке. Я вообще почти не ощущал поверхность реи, с которой соприкасалась
моя задница - можно подумать, что я вообще ничего не весил! Голова не
кружилась, страха высоты больше не было, и только на окраинах моего разума
метались панические мысли о том, что надо бы испугаться. Я поспешно прогнал
их прочь - пугаться сейчас было смертельно опасно, поскольку... Ну да, к
этому моменту я был вынужден заподозрить, что все происходит наяву: обожаю
закрывать глаза на очевидные факты, но в этой области у меня, увы, нет
никаких талантов! Я осторожно посмотрел вниз. Пираты столпились вокруг мачты
и задрав головы смотрели на меня. Кажется, они были по-настоящему шокированы
происходящим.
- Куляй суды, Маггот! - неуверенно предложил мне капитан.
Я понял, что он предлагает мне спуститься и мысленно скрутил кукиш
перед его носом. Спускаться - еще чего не хватало! Я уже окончательно
убедился, что не сплю, и еще я понял. что со мной случилось настоящее чудо,
странное и как нельзя более своевременное. Больше всего на свете я хотел
оказаться в одиночестве, подальше от страмослябских пиратов и их свиней. Что
ж, это мне почти удалось! Я вспомнил, с каким отчаянием просил о помощи
равнодушное небо над своей головой, повторяя чудесное слово "Оветганна" - я
мог быть доволен: не такое уж оно было равнодушное, это самое небо...
- Ибьтую мэмэ, Маггот! Куляй суды! - Настойчиво повторил Плюхай
Яйцедубович. Кажется, бедняга просто не мог смириться с тем, что на его
глазах творятся такие странные вещи, и ужасно хотел одного: чтобы все встало
на свои места.
- Обойдешься! - весело сказал я, болтая ногами и вовсю наслаждаясь
собственной отчаянной храбростью. - Мне здесь нравится, - я вспомнил, что
мой собеседник ничего не понимает и добавил - просто, чтобы сделать ему
приятное: - Етидреный хряп, Плюхай Яйцедубович!
Пираты дружно заржали. Кажется, мое выступление доставило им ни с чем
не сравнимое удовольствие. Да и мне тоже, чего греха таить!
С мачты я так и не слез: от добра добра не ищут. Мне было вполне удобно
- как ни дико это звучит! - воздух здесь, наверху, казался неправдоподобно
свежим, почти сладким, ветер старательно надувал яркий парус. Мы шли с
хорошей скоростью, и я был почти уверен, что мы доберемся до острова
Халндойн именно за десять дней, а не за двадцать, и уж тем более не за
сорок! Внизу буянили господа пираты. Как я и предполагал, они напились
вусмерть и теперь плясали на палубе, выкрикивая невнятные проклятия ни в чем
не повинному звездному небу, и угрожая ему некими загадочными "фуздюлями". Я
был ужасно рад, что меня там нет: именно так я и представлял себе ад...
Впрочем, я заметил, что сам капитан и еще несколько человек время от времени
отрывались от вакханалии, чтобы совершить какие-то осмысленные действия с
такелажем и прочей мореходной хренью. Это внушало некоторую уверенность, что
судьба корабля, как ни странно, находится во вполне надежных руках...
"Сбылась вековая мечта интеллигента всегда быть выше обстоятельств! -
весело сказал я сам себе на рассвете. - Кто бы мог подумать, что это может
выглядеть именно таким образом!" - после этого монолога я умудрился заснуть,
и еще как крепко! Но я не упал - сам до сих пор не могу поверить, что такое
возможно!
Мое "высокое положение" сделало меня самой привилегированной особой на
пиратском судне. Меня боялись и уважали - это было совершенно очевидно.
Каждое утро и каждый вечер мне приносили порцию "хряпы" и на коленях умоляли
не побрезговать угощением. Когда пираты поняли, что я не собираюсь
спускаться вниз (если честно, я просто очень боялся, что чудо закончится, я
наконец-то испугаюсь, не смогу залезть обратно и буду вынужден искать себе
место для ночлега на грязной палубе), они впали в отчаяние, а потом нашли в
своих рядах героя, который согласился доставлять мне еду. Героя звали Давыд
Разъебанович, мне показалось, что он был самым веселым из пиратов - и самым
горьким пьяницей: прочие страмослябы начинали гулять сразу после полудня, а
Давыд Разъебанович вообще никогда не был трезвым, можно подумать, что его
организм был своего рода самогонным аппаратом и самостоятельно вырабатывал
алкоголь из всех поступающих в него ингредиентов - даже из воздуха. Дядя был
опытным верхолазом и довольно редко падал с мачты - разве что, если очень уж
сильно напивался. Но ему отчаянно везло: его полеты на палубу заканчивались
без трагических последствий. Кроме мисок с едой он таскал мне венки из
цветов и ленточек - точно такие же украшали загривки крашеных "свинозайцев",
Разумеется, я был тронут до глубины души...
Впрочем, вся еда тут же отправлялась в море, на радость его
многочисленным обитателям: я совершенно не испытывал чувства голода. Но дело
даже не в этом, аппетит - дело наживное, просто я ужасно боялся нарушить
хрупкое равновесие, которое стало единственным смыслом моего нынешнего
существования. Я так и не смог уяснить для себя природу случившегося со мной
чуда, но прекрасно понимал, что оно может закончиться так же внезапно, как и
началось, и тогда... Пикирующий полет на палубу вслед за героическим асом
Давыдом Разъебановичем казался мне всего лишь лирической прелюдией к прочим
сомнительным удовольствиям: чем больше я наблюдал сверху повседневную жизнь
страмослябских пиратов, тем меньше мне хотелось вливаться в их дружный
коллектив. Поэтому я старался быть осторожным - возможно, я перегибал палку,
когда думал, что несколько кусков пищи снова сделают мое тело таким же
