говорили только о ценах на бирже - они не умели разговаривать с
собственными детьми, и еще меньше - с чужими.
На этом банкете девочки развлекали нас всякими сценками, стихами, и
так далее. Потом они вдруг вынесли какую-то странную штуку, похожую на
фартук, с дыркой для головы наверху, и объявили, что теперь отцы будут
развлекать _и_х_.
Каждый отец должен был встать, сунуть голову в эту дырку и сказать
что-нибудь - один парень прочел "У Мэри был барашек" - и они не знали, что
делать. Я тоже не знал, что делать, но когда я встал, я сказал им, что я
сейчас прочту маленькое стихотворение, и я прошу прощения, что оно не на
английском, но я уверен, что они все равно его оценят.
- А ТУЦЦО ЛАНТО -
- Поиси ди Паре -
- ТАНто САка ТУЛна ТИ, на РУта ТУчи ПУти ТИ ла.
РУНто КАта ЧАНто ЧАНта МАНто ЧИ ла ТИ да.
ЙАЛЬта КАра СУЛЬда МИ ла ЧАта ПИча ПИ но ТИ то БРАЛЬда
пе те ЧИна нана ЧУНда лала ЧИНда лала ЧУНда!
РОНто пити КА ле, а ТАН то ЧИНто квинта ЛАЛЬда
О ля ТИНта далла ЛАЛЬта, ЙЕНта ПУча ТАЛЬта! -
Я прочел три или четыре подобных строфы, вложив туда все эмоции,
которые я слышал на итальянском радио, и детей нельзя было остановить, они
бегали по проходам и хохотали от удовольствия.
Когда банкет кончился, их воспитатель и какой-то учитель подошли ко
мне и сказали, что они поспорили о моем стихотворении. Один из них думал,
что оно на итальянском, а другой полагал, что это латынь. "Кто из нас
прав?" - спросил меня учитель. "Спросите ваших подопечных", - посоветовал
им я. "Они-то сразу поняли, что это за язык".
ЧУДОВИЩНЫЕ МОЗГИ
Еще будучи студентом-старшекурсником в Принстоне, я уже проводил
научные исследования под руководством Джона Уилера. Он дал мне задачу, над
которой я должен был работать, но она оказалась очень трудной, и я не
продвинулся ни на шаг. Тогда я вернулся к идее, которая пришла мне в
голову раньше, еще в МТИ. Идея состояла в том, что электроны не действуют
на себя, они действуют только на другие электроны.
Проблема была вот в чем. Когда вы толкаете электрон, он излучает
энергию, так что налицо потеря энергии. Значит, на электрон должна
действовать сила. И сила должна быть разной, когда электрон заряжен и
когда он не заряжен. (Если бы сила была совершенно одинаковая, то в одном
случае электрон терял бы энергию, а в другом нет. Но в одной и той же
задаче не может быть двух разных ответов).
Классическая теория утверждала, что эта сила происходит от действия
электрона на самого себя (так называемая сила реакции излучения), а у меня
были только электроны, действующие на другие электроны. К тому времени я
уже понял, что здесь возникают некоторые трудности. (Когда я учился в МТИ,
я не заметил этой проблемы, но к моменту моего приезда в Принстон я уже
знал о ней.)
Я рассуждал вот как. Я толкну один электрон. Он толкнет несколько
соседних электронов, и обратное воздействие этих электронов будет
источником силы реакции излучения. Я проделал кое-какие вычисления и
принес их Уилеру.
Уилер сразу же сказал: "Ну, это неверно, потому что то-то обратно
пропорционально квадрату расстояния до других электронов, тогда как оно
вообще не должно зависеть от этих переменных. Оно также обратно
пропорционально массе другого электрона; оно пропорционально заряду
другого электрона".
Я был озадачен: я не мог понять, когда он успел - проделать -
вычисления. Только позже я понял, что такие люди, как Уилер, могут
немедленно _у_в_и_д_е_т_ь_ все эти вещи, когда вы даете им проблему. Я
должен был считать, а они могли _в_и_д_е_т_ь_.
"И взаимодействие будет запаздывать, - волна возвращается поздно, -
так что все, что вы описали - это отраженный свет".
"Да, конечно", - говорю я.
"Но погодите-ка", - продолжает он. "Предположим, что взаимодействие
возвращается с опережающей волной - реакции назад во времени, - так что
оно приходит обратно в нужный момент. Мы с вами видели, что воздействие
обратно пропорционально квадрату расстояния, но пусть у нас имеется много
электронов, пусть они заполняют все пространство: их количество
пропорционально квадрату расстояния. Тогда, может быть, нам удастся все
уравновесить.
Мы обнаружили, что это и в самом деле можно сделать. Все вышло очень
изящно и давало точные результаты. Это была строгая теория, которая могла
быть верной, хотя и отличалась от классических теорий Максвелла и Лоренца.
В ней не возникало никаких проблем с бесконечностью самодействия, она была
сложна и красива. Там были действия и запаздывания, вперед и назад во
времени, - мы назвали ее "теория полуопережающих и полузапаздывающих
потенциалов".
Мы с Уилером думали, что следующим шагом должно быть обращение к
квантовой электродинамике, которая (как я думал) имела трудности с
самодействием электрона. Мы считали, что если нам удастся избавиться от
этих трудностей в классической теории, а потом построить на ее основе
квантовую, то и там все будет в порядке.
Теперь, когда мы разобрались с классическим случаем, Уилер сказал
мне: "Фейнман, вы молоды, вам следует провести на эту тему семинар. Вам
нужно учиться делать доклады. А я пока разработаю квантовую часть и доложу
ее на семинаре позже".
Это был мой первый научный доклад; Уилер договорился с Юджином
Вигнером, чтобы он был включен в расписание семинара.
За день или за два до доклада я встречаю Вигнера в коридоре.
"Фейнман", - говорит он. "Я нахожу вашу с Уилером работу очень интересной,
так что я пригласил Рассела на этот семинар". Генри Норрис Рассел,
знаменитый, выдающийся астроном современности, придет на мою лекцию!
Но Вигнер еще не кончил: "Я думаю, профессору фон Нейману это также
будет интересно". Джонни фон Нейман был величайшим математиком из всех, о
которых я слышал. "И так случилось, что профессор Паули как раз приехал из
Швейцарии, так что я пригласил прийти и его", - Паули был очень известным
физиком, и к этому моменту мое лицо стало желтым. Наконец, Вигнер говорит:
"Профессор Эйнштейн только изредка посещает наши еженедельные семинары, но
ваша работа так интересна, что я специально пригласил его, так что он тоже
придет".
К этому времени я уже, должно быть, стал зеленым, потому что Вигнер
добавил: "Нет, нет! Не волнуйтесь! Хотя я должен вас предупредить: если
профессор Рассел заснет, - а он, без сомнения, заснет, - это не означает,
что семинар плох; он засыпает на всех семинарах. С другой стороны, если
профессор Паули все время кивает головой, и кажется, что он согласен со
всем, что вы говорите, не обращайте внимания. У профессора Паули тик".
Я пошел к Уилеру и перечислил ему всех этих знаменитых, великих
людей, которые придут на мой семинар, и сказал ему, что я чувствую себя
очень скверно.
"Все в порядке", - говорит он. "Не беспокойтесь. Я сам отвечу на все
вопросы".
Я подготовил доклад, и в назначенный день я пришел и стал делать то,
что часто делают молодые, неопытные докладчики, - я стал писать на доске
слишком много уравнений. Такой докладчик не может просто сказать:
"Конечно, это обратно пропорционально тому, и то-то имеет такой-то вид", -
ведь все, кто его слушают, уже знают это; они могут видеть это. Но _о_н_
не знает этого. Он может только вывести это, проделав всю алгебру - отсюда
эти нагромождения уравнений.
Пока я расписывал этими уравнениями всю доску, до начала семинара,
входит Эйнштейн и дружелюбно так говорит: "Привет, я пришел на ваш
семинар. Но прежде всего я хочу знать, где чай?"
Я сказал ему и продолжал писать уравнения.
Затем настало время делать доклад, и вот передо мной сидят все эти
ч_у_д_о_в_и_щ_н_ы_е_ м_о_з_г_и_ и ждут! Мой первый научный доклад - и
такая аудитория! Ну, думаю, сейчас они пропустят меня через соковыжималку!
Я отчетливо помню, как дрожали мои руки, когда я доставал свои записи из
коричневого конверта.
Но потом произошло чудо, и оно с тех пор снова и снова происходит со
мной, и это мое счастье: в ту самую секунду, когда я начинаю думать о
физике и должен сосредоточиться на том, что я объясняю, я забываю обо всем
остальном, - я совершенно перестаю волноваться. Так что когда я начал
доклад, я забыл, кто находится в комнате. Я просто объяснял идею, вот и
все.
Но потом я кончил, и настало время вопросов. Первым был Паули,
который сидел рядом с Эйнштейном. Он встал и сказал: "Я не тумаю, что эта
теория ферна, потому что фот, фот и фот", и он поворачивается к Эйнштейну
и спрашивает: "Вы согласны, профессор Эйнштейн?"
Эйнштейн говорит: "Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет", прелестное немецкое
"нет" - очень вежливое. "Я только нахожу, что будет очень трудно построить
соответствующую теорию для гравитационного взаимодействия". Он имел в виду
общую теорию относительности, это было его дитя. "Поскольку у нас нет
сейчас достаточного количества экспериментальных данных, я не вполне
уверен в правильности теории гравитации". Эйнштейн учитывал, что
реальность может отличаться от того, что утверждает его теория; он был
очень терпим к другим идеям.
Я очень жалею, что не запомнил тогда, что сказал Паули, потому что
годы спустя я обнаружил, что наш подход не годится для построения
квантовой теории. Возможно, этот великий человек сразу же заметил
трудность и объяснил мне ее в своем вопросе, но я испытывал такое
облегчение от того, что не должен отвечать на вопросы, что даже толком их
не слушал. Я все же помню, как мы с Паули поднимались по ступеням
Пальмеровской библиотеки, и он спросил меня: "Что собирается рассказывать
Уилер о квантовой теории на своем семинаре?"
Я говорю: "Я не знаю. Он не сказал мне. Он сам работает над этим"
"В самом деле? Человек работает и не говорит своему ученику и
коллеге, как у него дела с квантовой теорией?" Он придвинулся ко мне и
произнес тихим, заговорщицким голосом: "Уилер никогда не проведет этот
семинар".
И это правда. Уилер не провел этот семинар. Он думал, что будет легко
разработать квантовую часть; он думал, что она почти у него в руках. Но он
ошибался. И к тому времени, как нужно было делать доклад, он понял, что не
знает, как быть с квантовой теорией, и поэтому ему нечего было сказать.
Я тоже никогда не построил ее, - квантовую теорию полуопережающих,
полузапаздывающих потенциалов, - а я работал над ней годами.
ТРИНАДЦАТЬ РАЗ
Однажды ко мне пришел учитель из местного колледжа и попросил меня
прочесть там лекцию. Он предложил мне пятьдесят долларов, но я объяснил
ему, что деньги меня не волнуют. "Это ведь _г_о_р_о_д_с_к_о_й_ колледж,
верно?"
"Да"
Я вспомнил, какая бумажная канитель начиналась всякий раз, как я имел
дело с государством, так что я улыбнулся и сказал: "Я с удовольствием
прочитаю эту лекцию. Но с одним условием". Я выбрал число наобум и
продолжал: "Я не буду подписываться больше тринадцати раз, включая подпись
на чеке!"
Он тоже улыбнулся: "Тринадцать раз? Нет проблем"
И вот началось. Сперва я должен подписать что-то насчет того, что я
лоялен по отношению к правительству, иначе мне нельзя читать лекцию в
городском колледже. И я должен подписать это дважды, правда? Затем шла
какая-то расписка для города - не помню какая. Очень скоро числа пошли
вверх.
Я должен был расписаться в том, что занимаю отвечающую существу
вопроса должность профессора, чтобы гарантировать (ведь это
государственное дело!), что я не являюсь женой или другом какого-нибудь
