"Сейчас, - подумал Дункан, - как раз время для совершенно
неожиданного, обескураживающего вопроса. Это их любимый прием".
- Что произошло с Руиз и Изимовым?
Дункан постарался придать себе вид изумленного человека.
- С кем? - переспросил он.
- С детектив-сержантом сыскной службы Хатшепсут Эндрюс Руиз и
Гражданином Ибрагимом Омаром Изимовым! - резко бросил Эверчак.
- Не знаю. Вы говорите... с ними что-то произошло? Не понимаю, о чем
речь. Никогда не слышал о Руиз, хотя знаю, что Ибрагим Изимов содержит
магазин на противоположной стороне перехода, напротив Спортера. - Он
сделал паузу, а затем уточнил: - Спортер - это таверна.
Будто Эверчак и без него этого не знал.
- Вы утверждаете, что вам неизвестно, что с ними произошло?
- Я же сказал. Мне неизвестно, что вообще что-то произошло! Ну,
сержант! Может быть, объясните, что все это значит?
- Вы согласны пройти тест истины?
- Конечно, - с готовностью согласился Дункан. Он вытянул руки
ладонями вверх. - Мне нечего скрывать. Не понимаю, почему вы пристаете ко
мне со всем этим, но если вы действительно думаете, что я в чем-то
виноват, можете опылять меня чем хотите. Хотя бы здесь и сейчас. Я
отказываюсь от своего права подвергнуться допросу в полицейском участке в
присутствии адвоката и официальных лиц.
Эверчак даже не попросил его повторить эти слова в магнитофон. Все
необходимое для записи, без сомнения, находилось у него в кармане.
Теперь наступил критический момент для самого Эверчака. Если органик
думает, что Дункан блефует, он наверняка прибегнет к помощи тумана. Если
же он просто пытался взять Дункана на пушку, не имея обоснованных
подозрений, то вряд ли станет теперь возиться с ним.
- Это просто обычный допрос, - сказал Эверчак. - Мы ведем следствие.
- Понимаю, но все-таки предлагаю, чтобы вы проверили меня туманом. Я
не хочу, чтобы на мне оставалось даже отдаленное подозрение. На сегодня я
уже закончил свою работу, так что времени предостаточно. Давайте приступим
сейчас же. Это же недолго.
- Очень разумное, достойное уважения отношение к своему долгу,
гражданин Бивольф, - сказал Эверчак. - Но у меня, к сожалению, нет лишнего
времени.
- А что все-таки произошло с этими двумя? - спросил Дункан.
Эверчак молча повернулся и пошел прочь.
20
В пять часов вечера Дункан вошел в Спортер. Пробравшись между
маленькими столиками, он заметил Кэбтэба и Сник, сидевших в отдельной
кабинке. Они посмотрели на него мельком снизу вверх, поздоровались, а
затем продолжили свой оживленный спор. Дункан нажал кнопку на столе, чтобы
сообщить о себе служащим ресторана.
Падре сделал большой глоток из огромного каменного кубка и поставил
его на стол.
- Нет, дорогая моя Дженни, я совершенно не согласен, хотя я
убежденный сторонник религии и благодаря этому нахожусь в довольно
необычном положении. Но необычное оно только на первый взгляд. Я
придерживаюсь той точки зрения, что политика, которую правительство
проводит в наше время в отношении религиозных людей, недостаточно сурова.
Свирепые репрессии и преследования религиозных людей искореняют лицемеров
и ханжей, людей, которые становятся приверженцами той или иной религии
только потому, что они выросли в религиозной среде или просто стремятся
принадлежать к какой-то социальной группе. Репрессии и преследования
позволяют отделить зерно от плевел. В тяжелых, невыносимых условиях
остается только чистое зерно, золото, очищенное при переплавке от окалины,
остаются поистине преданные, готовые дорого платить за свою веру. Такие
люди готовы страдать за веру и тем выразить свое преклонение перед Богом.
- Что-то я не вижу, как вы со всех ног мчитесь на распятие, - ядовито
заметила Сник.
- Это оттого, что правительство не оставляет ни малейшего шанса
почувствовать настоящую жертвенность. Оно коварно. Не запрещает отправлять
религиозные обряды, но объявляет их чем-то вроде преклонения перед
сверхъестественным, не делая различия между религией и астрологией, верой
в то, что Земля плоская, или в чудодейственность заклинаний. Вы можете
поклоняться Богу, но собираться для этого в церкви запрещено. Уцелевшие
церкви превращают в музеи или используют для светских мероприятий, а
верующие, кто бы они ни были - христиане, иудеи, мусульмане или буддисты -
должны собираться в гимнастических залах или в других зданиях, которые
оказываются свободными от светских дел. Уличным проповедникам разрешается
выступать перед паствой только вне зданий и лишь в специально отведенных
местах - не дольше пятнадцати минут. После этого посланец Божий обязан
переместить свои импровизированные подмостки в другой, разрешенный для
проповедей район.
- Мне это известно, - сказала Сник. - Но вы уходите от главной темы.
Ваше упорствование в мысли, что власти должны запретить любую религиозную
деятельность, в чем бы она ни состояла, просто абсурдно. Решись
правительство на такую меру, оно потеряло бы право называть себя истинно
демократическим и либеральным. Поэтому-то оно и не запрещает
вероисповедания, хотя и смотрит на религию с неодобрением. Подобная
политика причиняет массу неудобств, отнюдь не воодушевляет. Это так. И
конечно, школьников учат воспринимать религию как явление абсурдное и
иррациональное.
Кэбтэб еще отхлебнул пива и икнул.
- А ты что думаешь, Эндрю? - спросил он.
Дункан слушал их вполуха, не сводя глаз с экрана, на котором
представлялись цифры с результатами референдума. Народ подавляющим
большинством высказался за то, чтобы на время эксперимента полностью
отменить слежку, сохранив только меры, абсолютно необходимые для
обеспечения общественного порядка. Дункан был удивлен. Если верна его
теория о том, что правительство подтасовывает результаты выборов, то
почему официальные данные говорят в пользу отмены наблюдения?
- Не знаю и знать не хочу, - ответил он. - Сегодняшние порядки
кажутся мне превосходными. Никто не страдает, а религиозные организации не
имеют никакого влияния в правительстве. Существует четкая граница между
государством и религией. Хватит об этом. У меня есть для вас нечто важное.
Когда он закончил рассказ о визите Эверчака, Сник сказала:
- Мне кажется, дело вполне обычное, хотя трудно быть уверенными до
конца. В любом случае мы ничего не можем с этим поделать. Вам следует быть
еще более осторожным.
- Да, только кого надо остерегаться, - заметил Дункан, - органиков
или ВПТ? Разве вы не видите, какие последствия может иметь история с
Изимовым? Если мы будем представлять для ВПТ опасность или просто там
решат, что иметь дело с нами рискованно, они уберут нас с такой же
легкостью, с какой вы стряхиваете крошки печенья со своей юбки.
- По-другому и быть не может, - сказала Пантея. - Это вполне логично.
Положение ВПТ настолько шатко. Они не могут рисковать из-за одного
слабого, не уверенного в себе человека.
- Господи, Пантея, неужели это не беспокоит вас?
Сник пригубила шерри.
- Да. Но я знала, на что иду, когда давала клятву. И вы тоже.
Дункан сделал глоток бурбона.
- Да ничего вы не знали. Никто из нас не знал. Мы не имели ни
малейшего представления о принципах ВПТ. Знали только, что они выступают
против правительства. А это весьма неопределенная позиция. Каковы конечные
цели? Какое правительство они сами хотят установить? Каковы шансы ВПТ
свергнуть тех, кто у власти? Размеры организации? А если это всего лишь
группа сопляков, играющих в повстанцев? Или она действительно
многочисленна и сильна?
Дункан еще глотнул бурбона, поставил стакан.
- Я по-настоящему устал бродить впотьмах, обдирая свою шкуру.
Сник не успела ответить. В таверне поднялся невероятный шум, все
вскочили, с криками и воплями хлопая в ладоши - на экране появились свежие
новости. На мониторе плыл текст новых правил и законов. В правом верхнем
углу экранов сменялись лица дикторов, читавших текст. Голоса их были не
слышны: крики посетителей таверны заглушали все.
Дункан склонился над столом, приблизив лицо к Кэбтэбу и Сник.
- Не понимаю, какого черта они так радуются? - громко сказал он.
- Видите ли, спутники будут следить за людьми только, когда они на
улицах, на мостах или в лодках! Как будто внутри башен мало понатыкано
мониторов! Почему не отменили слежку в таких городах, как Манхэттен? Это
что-то да значит! Там все просматривается со спутников!
- По всей видимости, правительство проявляет осторожность и, если
эксперимент удастся, его распространят и на открытые города? - сказала
Сник.
- Им не нужен успех эксперимента, - нахмурился Дункан.
Сник воздела руки:
- Что будет? Неужели эти люди превратятся в обезьян?
- Если эти крикуны зайдут слишком далеко, я сам заткну им глотки, -
прорычал Кэбтэб. Странно звучали подобные угрозы из уст обычно спокойного,
уравновешенного падре. Дункан подумают, что гиганта, наверно, просто
раздражают эти обезьяньи вопли и прыганье обитателей таверны.
Дункан снова посмотрел на экран. Всем гражданам вменялось в
обязанность получить распечатку текста с указом о "новом порядке",
внимательнейшим образом изучить его и вести себя соответственно. Надо
будет сделать это по приходе домой, заметил Дункан про себя. Можно не
сомневаться, что, как и всегда в подобных случаях, примерно тринадцать
процентов граждан не выполнят распоряжение властей. Проводимая уже почти
две тысячи облет правительственная кампания по обработке взрослого
населения, призванная внушить людям необходимость понимания политики
властей и полного энтузиазма в отношении к ней, так и не дала сколь-нибудь
заметных результатов. О ее совершенном провале говорил хотя бы тот факт,
что по статистике число людей, рождающихся политически индифферентными,
нисколько не уменьшилось. Лишь небольшое число людей было аполитично по
философским соображениям. Остальные аполитичны генетически.
Правительственные чиновники в тайне были рады этому обстоятельству, хотя
публично призывали потенциальных избирателей к общественной активности. На
самом же деле наличие в обществе большого числа ППГ (политически пассивных
граждан) значительно облегчало правительству протаскивание своей
программы.
- Мне не стоило бы даже мысленно употреблять столь грубые и унижающие
достоинство людей слова, - согласился Кэбтэб. - Никто не имеет права на
подобные обобщения, даже тот, кто, как я, рожден делать общие выводы. Не
следовало мне так говорить, хотя в словах этих, боюсь, есть доля истины и
немалая. Но если бы это и было полной правдой, не должен я так выражаться.
Мне надо было молиться за заблудших грубых людей, за этих ослов,
осмелившихся называться разумными людьми. Ну, а я-то сам разве лучше их
хоть в каком-нибудь отношении? Я разбрасываю не камни. Нет. Я разбрасываю
грязь, но грязь не может причинить боли и легко отмывается. Я...
- Думаю, мне пора домой, - сказала Сник, поднимаясь. - Подобные
разговоры ни к чему не ведут. Мне просто скучно. Я устала, и у меня болит
голова. Вы что-то говорили про грязь, падре. У меня такое чувство, что я
увязла в грязи. Хуже того, я провалилась в нее по самую шею.
- Жаль, - сказал Дункан. - А я-то хотел познакомиться с вашим новым
любовником.
Он тут же пожалел о сказанном, как-то само вырвалось.
Пантея Сник удивилась.
- У меня нет любовника - ни старого, ни нового. Но вам-то какое до
