ешли половина будет убита, уже череж двадцать четыре чаша они опять
оживут, и вше начнетшя ш начала.
- А вот в этом я не уверен, - ответил Сэм. - Насколько я помню, было
установлено, что эти камни играют определенную роль в процессе
Воскрешения. И если половина вышла из строя, то может быть значительное
сокращение продукции на конвейере Лазаря /Лазарь ("Бог помог")
Четверодневный - по евангелию - человек, воскрешенный Иисусом Христом
через четыре дня после погребения./. Этот метеорит - небесный диверсант.
- Я уже давно пришел к заключению, - сказал фон Рихтгофен, - что эта
планета и наше Воскрешение не являются продуктом деяния сверхъестественных
существ. Вы слышали легенду, которую передают их уст в уста вверх и вниз
по Реке? В ней говорится, что один человек проснулся перед Днем
Воскрешения и обнаружил, что находится в каком-то очень непонятном месте.
Вокруг него в воздухе парили миллионы обнаженных тел мужчин, женщин и
детей с бритыми головами, которые медленно вращались под действием
какой-то невидимой силы. Этот человек, англичанин по фамилии Перкинс или
Бартон, говорят, умер на Земле где-то около 1890 года. Он попытался
освободиться, но его перехватили двое существ - людей по облику - и
вернули его в состояние сна. Затем он пробудился, подобно всем остальным,
на берегах Реки.
Кто бы ни стоял за всем этим, он может ошибаться. У них произошла
промашка с Бартоном. Этому человеку мельком удалось увидеть стадию,
предшествующую Воскрешению, стадию где-то между нашей смертью на Земле и
подготовкой к жизни на этой планете. Все это звучит фантастично, как
сказка об исполнении желаний, но тем не менее...
- Я слышал об этом, - перебил его Клеменс. Он хотел было рассказать о
том, что видел лицо Бартона в подзорную трубу как раз перед тем, как
заметил Ливи, но, вспомнив о Ливи, он испытал такую боль, что начисто
забыл о своем намерении.
Он сел, выругался и, погрозив кулаком звездам, начал плакать. Джо
Миллер, присев на корточки позади него, вытянул гигантскую руку и нежно
дотронулся до него. Фон Рихтгофен, смутившись, отвернулся в другую
сторону. Через некоторое время он сказал:
- Как я обрадуюсь, когда наши чаши наполнятся! Мне так хочется
закурить!
Клеменс рассмеялся, вытер слезы и произнес:
- Мне нелегко расплакаться. Но я никогда не стыжусь, если это
случается со мной.
Это очень жестокий мир. Такой же жестокий, как и там, на Земле. И все
же здесь у нас молодые тела, нам не нужно трудиться ради куска хлеба и
беспокоиться об уплате счетов. Нам не надо волноваться о том, что наши
женщины забеременеют, мы не боимся заболеть. А если нас убивают, то на
следующий день мы воскресаем живыми и здоровыми, правда, в тысячах миль от
места смерти.
Но это вовсе не похоже на ту загробную жизнь, которую нам обещали
проповедники. Это и неудивительно. И, наверное, хорошо, что это именно
так. Кому бы хотелось летать на аэродинамически неустойчивых крыльях или
выстаивать дни напролет, неумело играя на арфах и до хрипоты выкрикивая
осанну /Осанна (спаси!) - восторженное славословие (из Библии),
молитвенный возглас христиан./?
Лотарь засмеялся:
- Спросите у любого китайского кули /Кули (тамильск., букв. -
заработки), название низкооплачиваемых неквалифицированных рабочих в
Китае, Индии и ряде других стран./, и он скажет вам, что этот мир
значительно лучше прежнего. Это только мы, испорченные обитатели
современного Запада, ворчим и доискиваемся первопричин. Мы не так уж много
знали о космосе, окружавшем нашу Землю, и еще меньше знаем об этой
планете. Но мы здесь и, может быть, со временем все же выясним, кто
поместил нас сюда и с какой целью? Тем временем, пока здесь есть красивые
и охочие до любви женщины, - а такие здесь есть - сигары, наркотическая
резинка, вино и хорошая потасовка, что еще нужно человеку? Я наслаждаюсь
жизнью в этой Речной Долине - раз ее радости снова стали доступны мне.
Живи в свое удовольствие, а после... не все ли равно, что будет после?
Затем они надолго замолчали, и Клеменс не мог заснуть до тех пор,
пока не пошел дождь. Он спустился под гриб, чтобы переждать ливень.
Поднявшись наверх после дождя, Клеменс отчаянно замерз и начал дрожать,
хотя и укутался в длинные плотные полотнища. На заре из состояния
полузабытья его вывела огромная ручища Миллера. Сэм поспешно слез с камня
и расположился на безопасном удалении. Через пять минут из каменного гриба
вырвалось голубое пламя, взметнувшееся вверх футов на тридцать с ревом,
подобным львиному.
В это самое мгновение раздался грохот камней по ту сторону Реки.
Клеменс переглянулся с Лотарем.
- Кто-то устранил разрыв в цепи.
- У меня мурашки по коже пошли, - сказал Лотарь. - Кто же этот
кто-то?
Некоторое время он молчал, но еще до того, как они добрались до
западного берега, он начал смеяться и болтать, как на вечеринке. "Слишком
весел этот немец", - подумал Клеменс.
- Насколько мне известно, они до сих пор ни разу не выдали своего
присутствия, - заметил Сэм. - Однако на этот раз, мне кажется, они были
вынуждены.
Глава 5
Следующие пять дней были заняты спуском корабля к Реке. Еще две
недели ушли на его ремонт. И все время велось неустанное наблюдение за
Рекой, но никто пока не показывался. Даже когда, наконец, корабль без мачт
и парусов был спущен на воду и на веслах двинулся вниз по Реке, они не
встретили ни одного человеческого существа.
Команде, привыкшей видеть вдоль берега толпы мужчин и женщин, было
как-то не по себе. Тишина действовала угнетающе. На планете не было
животных, кроме рыб в Реке и червей в почве, но люди всегда создавали
достаточно шума.
- Скоро здесь будет предостаточно гиен, - сказал Клеменс Кровавому
Топору. - Это железо представляет собой гораздо большую ценность, чем даже
золото на Земле. Ты жаждешь битвы? Скоро тебя стошнит от этого добра.
Норвежец взмахнул топором, поморщившись от боли в ребрах.
- Пусть только сунутся! От бойни, которую мы им устроим, возрадуются
сердца валькирий /Валькирии (букв. "выбирающая мертвых, убитых") - в
скандинавской мифологии воинственные девы, подчиненные Одину и участвующие
в распределении побед и смертей в битвах./!
- Бык! - воскликнул Джо Миллер. Сэм улыбнулся и, отойдя, занял
позицию за спиной титантропа. Эрик Кровавый Топор на всей этой планете
боялся только одного существа, однако когда-нибудь он все же мог потерять
контроль над собой и, обезумев, уподобиться берсеркеру /Берсеркер -
древнескандинавский неустрашимый витязь (в переносном смысле - неистовый
человек, фанатик)./. И все же ему нужен был Миллер, стоивший в сражении
дюжины бойцов.
Два дня в светлое время суток корабль неуклонно продвигался вперед.
По ночам за рулем оставался всего один человек, а команда отсыпалась.
Ранним утром третьего дня титантроп, Клеменс и фон Рихтгофен сидели на
носовой палубе, курили сигары и цедили сквозь зубы виски, дарованное им
чашами на последней остановке.
- Почему вы зовете своего друга Джо Миллером? - поинтересовался у
Сэма немец.
- Его подлинное имя может сломать человеку челюсть, - засмеялся
Клеменс. - Оно длиннее любого технического термина, придуманного немецкими
философами. Я не мог выговорить его ни при нашей первой встрече, ни потом.
После того, как он научился говорить по-английски настолько, что мог
сказать мне соленое словечко - он горел нетерпением и едва дождался этого
момента, чтобы рассказать мне одну историю - вот тогда-то я и назвал его
Джо Миллером. Он рассказал мне анекдот настолько древний, что я с трудом
поверил своим ушам. Я знал, что эта история существует очень давно.
Впервые я услышал ее, правда, в несколько измененном виде, еще когда
мальчишкой жил в городке Ганнибал, штат Миссури. Я и после до старости
слышал ее к своему глубокому отвращению сотни тысяч раз. Но услышать
подобную историю из уст существа, умершего около ста тысяч, может быть,
даже за миллион лет до моего рождения!
- А что за история?
- Ну, один бродячий охотник шел по следам раненого оленя целый день.
Наступила ночь и с ней яростная буря. Завидев свет костра, охотник
остановился у входа в пещеру. Он спросил у старика-шамана, жившего в ней,
можно ли провести здесь ночь. Старик-шаман ответил: "Конечно, но у нас
здесь довольно тесно. Тебе придется спать с моей дочерью". Нужно
продолжать дальше?
- Шэм тогда не рашшмеялшя, - прогрохотал Джо. - Иногда мне кажетшя,
что он начишто лишен чувштва юмора.
Клеменс нежно ущипнул друга за заостренный кончик носа и произнес:
- Иногда мне кажетшя, что ты прав. Однако в действительности я самый
большой юморист на свете, потому что я больше всех наполнен горем. Все
смешное корнями уходит в страдания.
Он занялся своей сигарой и стал смотреть на берег. Перед самым
наступлением сумерек корабль вошел в зону теплового воздействия метеорита.
За исключением нескольких железных деревьев, все было сметено бушующим
пламенем. Огонь поглотил огромные листья железных деревьев, и даже
чрезвычайно устойчивая кора была сожжена, но древесина под ней, более
твердая, чем гранит, только обуглилась. Более того, ударная волна
опрокинула и пригнула к земле множество железных деревьев, сломав их у
самого основания. Чашные камни почернели и покосились, но все же сохранили
свою форму.
- Лотарь, - наконец произнес Клеменс, - сейчас для вас самое
подходящее время узнать, ради чего затеяны эти поиски. Джо расскажет это
своими словами. А я постараюсь объяснить то, что будет непонятно. Это
странная история, но не более, чем все происходящее здесь с тех пор, как
мы воскресли из мертвых.
- Меня мучает жажда, - сказал Джо. - Пожволь мне шначала выпить.
Темно-синие глаза, спрятанные в тени надкостницы, уставились в дно
чашки. Он, казалось, всматривался туда, будто пытался воскресить в памяти
сцены, которые должен был описать. Звуки, издаваемые им при помощи заднего
неба и движений языка, несомненно более гармоничные, чем все остальные,
делали его английский более звонким, даже комичным из-за его шепелявости.
Голосом, поднимавшимся из глубины груди и звучавшим, как речь дельфийского
оракула, он начал рассказ о Туманной Башне.
- Где-то выше по Реке я прошнулшя голый, как и шейчаш. Я был в меште,
которое должно находитьшя где-то на дальнем шевере этой планеты, потому
что там было холоднее и швет был очень тушклый. Людей там не было, одни
только... э... э... титантропы, как наживает наш Шэм. У наш были чаши,
только гораждо больше, чем ваши, как видите. И у наш не было ни пива, ни
вишки. Алкоголь был нам шовершенно неведом, поэтому его и не было в наших
чашах. Мы пили воду иж Реки.
Мы шчитали, что находимшя в меште, куда вы попадаете пошле швоей
шмерти, что... э... боги дали нам это мешто и вше, что нам нужно. Мы были
шчаштливы и выбрали шебе подруг. Мы ели, шпали и билишь шо швоими врагами.
И я тоже был бы шчаштлив там, ешли бы не шудно.
- Он имеет в виду судно, - пояснил Сэм.
- Я и говорю. Шудно. Пожалуйшта, не перебивай, Шэм. Ты и так шделал
меня доштаточно нешчаштным, шкажав, что богов нет. Даже нешмотря на то,
что я шам их видел.
- Видел богов? - удивился Лотарь.
- Ну, не шовшем. Я видел, где они живут. Я видел их шудно.
- Что? О чем ты говоришь? - удивился фон Рихтгофен.
