конечно, пока не понятно. - Он внимательно посмотрел на миссис
Харгривс, покачал головой и произнес: - Вас зовут Алиса?
- Конечно же! - кивнула женщина и улыбнулась, отчего стала еще
более красивой, отсутствие волос ее ничуть не портило. - Но откуда это
вам известно? Разве я встречалась с вами? Нет! я вас не знаю.
- Вы - Алиса Лидделл Харгривс?
- Да!
- Я должен сесть, - сказал американец. Он прошел под дерево и
уселся, облокотясь спиной о ствол. Глаза его слегка блестели.
"Очевидно, последствия потрясения", - отметил про себя Бартон.
Через некоторое время и от других можно ожидать подобного поведения и
бессвязных речей. Он подумал, что и его поведение было в некоторой
степени бессмысленным. Сейчас было важно найти кров и пищу и
разработать какой-нибудь план совместной защиты.
Бартон представился остальным сначала на итальянском, затем на
сербском. Он предложил собравшимся спуститься к самой реке.
- Я уверен, всех нас мучает жажда, - сказал он. - Кроме того, мы
должны обследовать этот каменный гриб.
Они побрели вслед за ним к прибрежной низменности. Повсюду люди
сидели прямо на траве, расхаживали взад и вперед. Они прошли мимо
громко спорящей пары с раскрасневшимися от гнева лицами. По-видимому,
это были когда-то муж и жена, и теперь они возобновили продолжавшийся
всю прежнюю жизнь спор. Вдруг мужчина повернулся и зашагал прочь. Не
веря своим глазам, жена остолбенело смотрела на него, а затем с криком
бросилась за ним. Он отшвырнул ее столь яростно, что она упала на
траву, и быстро затерялся в толпе. Женщина же принялась искать его,
- 15 -
выкрикивая его имя и угрожая устроить скандал, если муж не выйдет из
своего укрытия.
На мгновение Бартон подумал о своей собственной жене, Изабелле.
Он не заметил ее в этой толпе, хотя это вовсе не означало, что ее здесь
не было. Она-то уж наверняка будет искать его и не прекратит поисков,
пока не найдет.
Он протиснулся сквозь толпу к самому берегу. Опустился на колени
и зачерпнул воду ладонями. Вода была чистой, холодной и хорошо
освежала. У него возникло такое ощущение, будто его желудок совершенно
пуст. И сразу же, как только он утолил жажду, Бартон почувствовал
голод.
- Воды Реки Жизни, - сказал Бартон. - Стикса? Леты? Хотя нет,
не Леты. Я еще помню кое-что из своего земного существования.
- А я хотел бы позабыть кое-что! - почти выкрикнул Фригейт.
Алиса Харгривс посмотрела на своего соотечественника - Бартона,
потом на янки - Фригейта, пожала плечами и опустилась на колени у воды.
Оперевшись на руку, другой она черпала воду из реки. "У нее
действительно прекрасная фигура, - отметил про себя Бартон. -
Интересно, будет ли она блондинкой, когда ее волосы отрастут, если
вообще отрастут. Вероятно, у Тех, кто поместил нас сюда, кто бы они не
были, были причины, известные только им самим, чтобы сделать нас
навечно лысыми".
Они взобрались на верхушку ближайшего к ним грибообразного
сооружения. Оно было из неполированного гранита, испещренного крупными
красными вкраплениями. На его плоской поверхности было около семисот
выемок, образующих что-то около пятидесяти концентрических окружностей.
В центральном углублении находился металлический цилиндр. Его
внимательно изучал темнокожий человек с большим носом и скошенным
подбородком. Когда они приблизились к нему, он поднял голову и
улыбнулся.
- Цилиндр не открывается, - сказал он на немецком. - Может быть,
откроется позже. Я уверен, что он помещен сюда для примера. Мы должны
поступить так же со своими контейнерами.
Он представился Львом Руахом и, как только Бартон, Фригейт и
Харгривс назвали свои имена, тут же переключился на английский с
сильным акцентом.
- Я был атеистом, - произнес он, обращаясь скорее к самому себе,
чем к остальным. - Теперь же - не знаю! Происшедшее такое же страшное
потрясение для атеиста, как и для фанатично верующих, рисовавших
загробную жизнь совершенно иначе. Что ж, значит я не прав, и далеко не
в первый раз!
Он довольно засмеялся и обратился к Монату.
- А я сразу же узнал вас. Вам очень повезло, что вы воскрешены
среди людей, умерших, в основном, в девятнадцатом веке. Иначе бы вас
сразу линчевали.
- За что же? - удивился Бартон.
- Он умертвил все человечество, - ответил Фригейт. - По крайней
мере, я думаю, что это сделал он.
- Сканирующее устройство, - печально кивнул таукитянин, - было
настроено только на вид "гомо сапиенс", так что весь остальной животный
мир Земли остался в неприкосновенности. Кроме того, это устройство не
могло истребить все человечество. По достижении заданного времени оно
прекратило свое действие. К несчастью, это время довольно велико.
Поверьте мне, друзья мои. Я не хотел совершать этого. Вы не
представляете себе, скольких мучений стоило мне принятие решения о
- 16 -
нажатии кнопки. Но я вынужден был защищаться и защищать свой народ.
Земляне вынудили меня пойти на это преступление.
- Все началось с того, что Монат отвечал на вопросы во время
телевизионной передачи, - пояснил Фригейт, видя недоумение Бартона. -
Монат, к своему несчастью, неосторожно проговорился, что их ученые
располагают знаниями и возможностями предотвращать у людей старение.
Теоретически, пользуясь техникой планеты Тау Кита, человек мог бы жить
вечно. Но этим знанием не пользовались - оно было под строгим
запретом. Интервьюер спросил, можно ли эту технику применить к
обитателям Земли. Монат ответил, что нет причин, по которым нельзя
было бы это сделать. Но его народу в вечной молодости отказано из
самых благих побуждений, и в равной мере это должно относиться и к
землянам. К тому времени как правительственный цензор осознал, что
произошло, и отключил передачу, было уже слишком поздно.
- Позже, - подхватил объяснение Лев Руах, - американское
правительство сообщило, что Монат неверно понял вопрос. Его плохое
знание английского языка привело к тому, что он сделал неверное
заявление. Но было поздно. Американцы, да и весь остальной мир,
потребовали, чтобы Монат открыл тайну вечной молодости.
- А этого секрета у меня не было, - продолжил Монат. - И ни у
одного из членов нашей экспедиции. По сути, даже на нашей планете этой
тайной владеют считанные люди. Но мои правдивые слова ни к чему
хорошему не привели. Все считали, что я лгу. Поднялся бунт, толпа
смяла охрану нашего корабля и вломилась внутрь звездолета. На моих
глазах мои друзья были разорваны на куски, несмотря на все их попытки
образумить толпу. Какой там разум!
Но мои последующие действия не были продиктованы чувством мщения.
Я руководствовался совсем другим. Я был уверен, что независимо от
того, убьют ли нас всех или нет, правительство США восстановит порядок
и тогда наш корабль окажется в полном распоряжении землян. Вашим
ученым понадобилось бы не так уж много времени, чтобы разобраться в
принципах его работы. А для того, чтобы узнать секрет долголетия,
земляне не остановятся ни перед чем, вплоть до вторжения на нашу
планету. Поэтому, чтобы быть уверенным в том, что Земля будет
отброшена назад на много сотен, а может быть, даже и тысяч лет, я
должен был сделать эту страшную вещь. Спасая свой родной мир, я дал
сигнал сканирующему устройству выйти на околоземную орбиту. Я бы не
сделал этого, будь у меня возможность добраться до кнопки взрыва нашего
корабля. Но я не мог проникнуть в штурманскую, а поэтому активизировал
сканирующее устройство. Через несколько мгновений после этого толпа
взломала дверь в каюту, где я укрылся. Больше ничего не помню!
- Я был в больнице на Западном Самоа, - сказал Фригейт, - и умирал
от рака. Меня утешала одна мысль, что, может быть, хотя совсем
необязательно, моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса
Стивенсона. Ведь я все же перевел на самоанский язык "Илиаду" и
"Одиссею"! Затем стали появляться сообщения, что по всему миру начали
умирать люди. Неизбежность рокового конца стала очевидна. Спутник
таукитян излучал что-то, что валило людей с ног. Последнее, что я
слышал, было то, что США, Англия, Россия, Китай, Франция и Израиль
запустили ракеты для уничтожения спутника. По подсчетам местных
самоанских ученых таукитянский аппарат должен был пройти над островом
через несколько часов. Я слишком переволновался, да еще учитывая мое
плачевное состояние! Я потерял сознание. Это все, что я помню.
- Ракеты не долетели, - угрюмо произнес Руах. - Сканирующее
устройство сбивало их, как только они приближались к нему.
- 17 -
Бартон понял, что ему нужно будет многое узнать из того, что
произошло после 1890 года, но сейчас не время было говорить об этом.
- Я предлагаю отправиться в холмы, - сказал он. - Нам необходимо
узнать, что там за растительность и каким образом ее можно
использовать. Кроме того, вдруг там есть какие-нибудь твердые камни,
ну хотя бы кремень. Мы могли бы обзавестись оружием. Этот парень из
каменного века, должно быть, хорошо знаком с техникой обработки камня.
Он и нас мог бы обучить.
Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько
человек присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка
лет семи с темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она
трогательно смотрела на Бартона, который спросил ее на двадцати языках,
есть ли поблизости кто-либо из ее родственников. Она отвечала на
незнакомом никому из присутствующих языке. Члены группы перепробовали
все известные им языки - почти все европейские и многие афроазиатские -
но все тщетно.
Когда Фригейт, немного знавший валлийский, а также шотландский
языки, заговорил с нею, глазенки девчушки расширились, и она
помрачнела. Казалось, что слова Фригейта чем-то ей знакомы или
напоминают что-то, но не в такой степени, чтобы она могла что-либо
понять.
- Судя по всему, - наконец произнес Фригейт, выпрямляясь, - она из
древних кельтов. Вы заметили, что в ее словах часто повторяется что-то
похожее на "гвенафра"? Может быть, это ее имя?
- Мы обучим ее английскому! - твердо произнес Бартон. - И с
этого мгновения будем звать Гвенафрой.
Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но
не пыталась освободиться. Этот плач, очевидно, был вызван облегчением
после невыносимого напряжения. Она плакала от радости, что нашла
защиту. Бартон склонил голову и уткнулся лицом в ее тельце. Ему не
хотелось, чтобы другие видели на его глазах слезы.
Когда равнина кончилась и начались холмы, сразу же, как по
команде, исчезла низкая трава и пошла густая, жесткая растительность
почти до пояса высотой. Здесь росли корабельные сосны и развесистые
дубы; тисовые деревья, покрытые наростами, стояли вперемежку с
бамбуком, самых разных видов. У некоторых видов тонкие стебли были
всего в два фута высотой, но попадались и огромные экземпляры в
тридцать-сорок футов. Многие деревья покрывали лианы, с которых
свисали большие зеленые, красные, оранжевые и синие цветы.
- Из бамбука можно сделать древки для копий, - сказал Бартон, -
водопроводные трубы, корзины. Это отличный материал для постройки
