взгляд не имело ничего, что могло бы держать его в воздухе, отметил он.
Абсолютно ничего, словно волшебный ковер-самолет из сказок тысячи и
одной ночи.
Над краем этого воздушного корабля появилось лицо. Лодка
остановилась, и гудение прекратилось. За первым лицом показалось еще
одно. У обоих были длинные прямые волосы. Затем лица исчезли, гудение
возобновилось, и вместе с ним возобновилось движение каноэ. Лодка
медленно и неотвратимо приближалась к нему. Когда до него оставалось
что-то около пяти футов, аппарат вновь остановился. На его зеленом
носу виднелся маленький символ - белая спираль, закрученная вправо.
Один из находившихся в этой диковинной лодке людей заговорил на
незнакомом языке со множеством гласных и отчетливыми часто
повторяющимися гортанными звуками. В этом языке было что-то от
полинезийского.
Внезапно невидимый силовой кокон снова обволок его. Скорость
падающих тел вокруг него постепенно стала уменьшаться, и вскоре они
совсем застыли на месте. Человек, вцепившийся обеими руками в
стержень, ощутил, как какая-то невидимая сила схватила его и стала
поднимать. И хотя ладонями он с отчаянием погибающего продолжал
сжимать стержень, ноги его поднимались вверх. За ними последовало и
тело. Теперь он смотрел уже вниз. Руки невольно разжались. Ему
показалось, что вместе с этим он снова стал терять контакт с жизнью, с
сознанием, с окружающим миром. Снова вращаясь, он медленно поплыл
вверх, мимо каноэ, и завис над ним. Сидевшие в лодке люди были
обнажены. Они были довольно красивы: темнокожие, как арабы из Йемена,
с нордическими чертами лица, какие он встречал у исландцев.
Один поднял руку с зажатым небольшим металлическим предметом
размером с карандаш. Похоже, это было какое-то оружие, судя по тому,
как он его держал.
Человек, повисший в воздухе, взвыл от ярости и нахлынувшей
ненависти к незнакомцу. Ощущая полное бессилие, он тем не менее бешено
замахал руками, стремясь приблизиться к неизвестной машине.
- Убью! - закричал он, захлебываясь от злости. - Убью! Убью!!!
И тут снова наступило забвение.
Глава 2
Бог возвышался над ним, а он лежал на траве под сенью плакучих ив
с открытыми глазами и беспомощный, как новорожденный младенец. Бог
тыкал ему под ребра концом металлического прута. Это был высокий
человек среднего возраста с длинной черной раздвоенной бородой. Бог
был одет как джентльмен в годы правления королевы Виктории.
- 5 -
- Ты опоздал, - произнес Бог. - Давно пора оплатить свой долг.
Ты понял?
- Какой долг? - спросил Ричард Френсис Бартон. Он провел
пальцами по ребрам, чтобы удостовериться в их целости.
- Ты обязан мне плотью, - ответил Бог и опять ткнул металлическим
прутом под ребра. - Не говоря уже о духе. Ты задолжал мне за тело и
душу, что в общем-то одно и то же.
Бартон изо всех сил пытался подняться на ноги. Никто, даже Бог,
не смеет тыкать Ричарда Бартона в ребра и безнаказанно уйти после
этого.
Не обращая внимания на эти тщетные попытки, Бог вытащил большие
золотые часы из кармашка жилета, отщелкнул массивную резную крышку,
взглянул на них и произнес:
- Давно пора.
Бог протянул другую руку открытой ладонью вверх:
- Плати. В противном случае я буду вынужден лишить тебя права
дальнейшего пользования.
- Пользования чем?
Наступила тьма. Бог начал растворяться во мгле. Именно тогда
Бартон заметил, что Бог похож на него самого. У него были такие же
темные прямые волосы, лицо с черными колючими глазами, высокие скулы,
полные губы и выдвинутый вперед сильно раздвоенный подбородок. Тот же
длинный шрам - след от самолийского дротика, вонзившегося в его челюсть
во время памятной схватки вблизи Берберы. Небольшие руки и ноги резко
контрастировали с широкими плечами и мощной грудью. И еще у Бога были
длинные черные усы; за эти самые усы бедуины прозвали его "Отцом
Усатых".
- У тебя взгляд дьявола, а не Бога, - крикнул Бартон, обращаясь к
ускользавшему во мгле Богу, но тот уже стал всего лишь еще одной тенью
во мгле.
Глава 3
Бартон еще спал, но уже не крепко, осознавая, что пока еще спит.
Свет заступал место уходящей ночи.
Затем глаза его открылись. И он опять не понял, где находится.
Над ним было голубое небо. Легкий ветерок обвевал его обнаженное
тело. Лишенная волос голова, спина, ноги и ладони рук касались травы.
Он повернул голову направо и увидел равнину, покрытую низкой
ярко-зеленой и густой растительностью. Равнина плавно поднималась
вверх на расстоянии около мили, а еще дальше простиралась гряда холмов
- сначала пологих, затем все круче и круче, дальше форма их становилась
беспорядочной, и в конце концов они превращались в горы. Холмы
простирались мили на две с половиной. Они были покрыты деревьями,
которые сверкали алыми, лазурными, ярко-зелеными и ярко-розовыми
красками. Невообразимо высокие горы за холмами, вздымались круто -
почти отвесно. Они были черные с бледно-зеленым, напоминая
остекленевшие породы вулканического происхождения, с пятнами лишайника,
покрывавшего не менее четверти их поверхности.
Между ним и холмами лежало множество человеческих тел. Ближе
всех, всего лишь в ярде, лежала женщина с необычайно бледной кожей,
которая прежде находилась в нижнем от него вертикальном ряду.
Ему захотелось подняться, но это у него не получилось, настолько
он был вялым и оцепеневшим. Все, что ему удалось сделать, да и то
большим усилием, это повернуть голову влево. На равнине, полого
- 6 -
спускавшейся к реке, на протяжении примерно сотни ярдов лежало еще
множество голых тел. Река была в милю шириной, а на другом ее берегу
простиралась такая же равнина, тянувшаяся на расстояние около двух
миль. Она также поднималась вверх к подножию холмов, сплошь покрытых
деревьями. Еще дальше громоздились отвесные кручи гор. И над ними
сияло только что взошедшее солнце. Там восток, с трудом сообразил
Бартон.
Почти у самой кромки воды находилось необычное строение. Оно было
из серого с красными крапинками гранита и по форме напоминало гриб не
менее двух ярдов высотой, а шляпка - около пятнадцати ярдов в диаметре.
Ему все же удалось приподняться, оперевшись на локти.
По обеим берегам реки виднелось много таких же гранитных грибов.
Повсюду на равнине лежали обнаженные человеческие тела без волос
на голове. Друг от друга их отделяло не более двух ярдов. Большинство
людей лежало на спине, устремив взор в небо. Некоторые начинали уже
шевелиться, озираясь по сторонам, и даже привставать.
Он сел и ощупал руками голову и лицо. Они были гладкими.
Его тело не было высохшим, сморщенным, скрюченным телом
шестидесятилетнего старика, лежавшего на смертном одре. Сейчас у него
была гладкая кожа и могучее мускулистое тело. Такое тело у него было в
двадцать пять лет! и в том сне, когда он висел между двумя стержнями.
Во сне ли??? Слишком отчетливым и ярким он был, чтобы быть сном. Нет,
то был не сон.
На своем запястье он обнаружил узкое кольцо из прозрачного
материала, соединенное с ремешком из того же материала в полфута
длиной. Другой конец ремешка был зажат в металлической дужке на
рукоятке цилиндра из сероватого материала, плотно закрытого крышкой.
Лениво, не сосредотачиваясь, поскольку мозг работал очень вяло, он
поднял цилиндр. Сосуд весил не более фунта. Значит, материал, из
которого он изготовлен, - не металл, даже если принять во внимание, что
сосуд сейчас пуст. Диаметр цилиндра составлял почти полтора фута, а
высота - более двух футов.
Точно такой же предмет был прикреплен к запястью каждого человека.
Пошатываясь, он поднялся на ноги. Сердце постепенно стало биться
ровнее, чувства медленно возвращались.
Другие тоже начали подниматься. У многих были недоумевающие,
изумленные лица, на некоторых явственно читался испуг. Глаза широко
раскрыты и бегают в разные стороны. Дыхание учащено. Некоторые
тряслись так, будто стояли на ледяном ветру, хотя было довольно тепло.
Странным, непостижимым и страшным было то, что вокруг стояла
абсолютная тишина. Никто не произнес ни слова. Слышен был только
свист от дыхания тех, кто находился вблизи.
Рты его соседей были открыты, как будто они хотели что-то сказать.
Постепенно люди начали двигаться, заглядывать в лица, иногда протягивая
руки, чтобы прикоснуться друг к другу. Они шаркали босыми ногами,
поворачивались то в одну, то в другую сторону, смотрели на холмы,
деревья, усыпанные огромными, ярко окрашенными цветами, на покрытые
лишайником, устремившиеся ввысь горные вершины, на искрящуюся зеленью
реку, на грибовидные камни, на ремешки и прикрепленные к ним
металлические контейнеры.
Многие уже заметили, что на голове и лице у них нет волос.
Люди вертелись, делая бессмысленные движения, и все это - в полной
тишине.
Вдруг одна из женщин начала стонать. Она опустилась на колени,
запрокинула назад плечи, голову и завыла. Мгновенно где-то у самого
берега реки завыл еще кто-то.
- 7 -
Эти два крика послужили как бы сигналом. Или, скоре, двойным
ключом, который отпер человеческие уста.
Мужчины, женщины и дети принялись кричать, плакать, царапать лица
ногтями, бить себя в грудь, падать на колени и воздевать руки в
молитве. Они бросались навзничь и зарывались лицом в траву, словно
страусы, катались по земле, лаяли как собаки и выли как волки.
Ужас и истерия охватили и Бартона. Ему захотелось пасть на колени
и молиться о спасении от Страшного Суда. Ему хотелось милосердия. Он
боялся увидеть ослепительное лицо Бога, которое могло появиться над
вершинами этих гор, лицо, сияющее ярче тысячи солнц. Страшный Суд
должен был быть столь ужасным, столь всецелоокончательным, что он не
смел даже подумать об этом.
Когда-то давно ему привиделось, что после того как он умрет, он
предстанет перед Богом. В том кошмаре он был маленьким и голым,
стоявшим посреди огромной равнины, напоминающей эту, но тогда он был
совершенно один. И тогда Бог, огромный как гора, двинулся к нему. А
он, Бартон, не сдвинулся с места. Он бросил вызов самому Богу.
Здесь же Бога не было, но тем не менее он позорно бежал. Он бежал
по равнине, натыкаясь на одних, обегая других, перепрыгивая через
третьих, катавшихся по земле. И на бегу он вопил:
- Нет! Нет! Нет!
Его руки вертелись, как крылья ветряной мельницы, в попытках
отогнать невидимые ужасы. Цилиндр, прикрепленный к его запястью,
бешено кружился в воздухе.
Затем, когда он настолько запыхался, что уже не мог больше вопить,
руки и ноги налились свинцом, воздух начал жечь легкие, а сердце -
стучать как барабан, он рухнул на землю под первым же деревом.
Через некоторое время он сел и взглянул на равнину. Крики и
стенания толпы превратились в один сплошной гул. Большинство людей
пыталось что-то сказать своим соседям, хотя, казалось, никто никого не
слышал. Бартону не удавалось различить ни единого отдельного слова.
Некоторые мужчины и женщины обнимались и целовались, как будто они были
знакомы в своей предшествующей жизни и теперь не отпускали друг друга,
