разбежавшиеся мысли.
Насколько я понял, здесь, в виртуальном мире, не народ выбирает
правителей, а профессиональные правители выбирают себе народ, чтобы
управлять им. И потому здесь множество народов (множество Израилей?!), и у
каждого народа свои взгляды на историю, на действительность, на будущее
страны. И каждый народ предъявляет лидерам-избирателям свои понятия о том,
как он, народ, будет поступать, если лидеры выберут именно его и станут им
руководить.
Непонятно. А что в это время остальные народы - останутся вовсе без
руководства? Насколько я понял, Израилей тут тьма, и все разные, а лидеров
всего двадцать одна штука!
- Эй, - позвал я своего религиозного собеседника, но не обнаружил его
рядом с собой. Более того, оказалось, что, пока я предавался раздумьям,
причуды виртуального мира перенесли меня в какой-то очередной Израиль. Я
по-прежнему стоял неподалеку от Стены плача, но здесь не было ни толпы
молящихся евреев, ни даже, по сути, самой стены - она была занавешена
огромным красным полотнищем, на котором десятиметровыми буквами было
написано: "Миру - мир!" Перед стеной стоял стол, покрытый красным сукном,
а перед столом прохаживались евреи вовсе не религиозного вида.
Что ж, подумал я, если мне нужны местные лидеры, я их сейчас увижу.
Кто-то же должен сесть за стол, кто-то должен встать и произнести речь!
Я подошел поближе. Люди прохаживались, подходили и уходили, некоторые
даже передвигали пустые стулья или трогали микрофон. Не садился никто.
Наверно, я слишком долго стоял на одном месте, разглядывая место для
оратора, потому что меня толкнули в бок, и старый еврей голосом Гиля
Цейтлина сказал:
- Если хочешь сказать слово, говори. А то ведь слово не воробей: если
не вылетит, то задохнется.
Пораженный такой странной интерпретацией известной поговорки, я
неосторожно подошел еще ближе к микрофону, и толпа мгновенно замерла, и
сотни глаз обратились ко мне, и мне ничего не оставалось, как спросить у
всех сразу:
- Кто управляет вами? Какая политическая система в вашем Израиле?
Если у вас демократия, то кого вы выбираете в лидеры?
Они стояли и смотрели на меня. Потом начали переговариваться друг с
другом, а я лишь улавливал обрывки фраз:
- Демократия... а что это... да, у нас демократия... нас демократично
выбирают... а как это - разве мы сами можем кого-то выбрать?.. кого?..
как?..
- Послушай-ка, - сказал мне старик с голосом Цейтлина. - Если у тебя
нет дополнений к предвыборной программе, сойди с трибуны. На носу выборы,
а ты отнимаешь время.
По-моему, время у них и без того уходило совершенно
непроизводительно, но с трибуны я все-таки сошел.
- А как у вас в программе насчет Голан? - спросил я неизвестно кого.
Действительно, кто бы кого бы и как бы ни выбирал, разве не проблема Голан
должна была стать краеугольным камнем?
- Голаны нужно отдать, - сказал все тот же старичок, - но постепенно.
Каждый день по десять квадратных метров. И не сирийцам, а американцам. И
не отдавать, а продавать. По тысяче шекелей за квадратный метр. Это наше
кредо, и мы очень надеемся, что Избиратели поймут нашу позицию. И ты,
когда будешь говорить с ними, постарайся уж донести эту мысль ясно и
непредвзято.
Я пообещал донести и эту мысль, как и все прочие, но ничего не мог
сказать относительно ясности, поскольку все в моей голове перемешалось.
Отошел в сторонку и пожелал оказаться в каком-нибудь нормальном Израиле,
должны же быть и такие, где народ хотел бы того же, что и я сам.
А чего, черт возьми, хотел я сам? К какому Израилю я присоединился бы
с легкой душой? К тому, который настолько силен, что может отдать Голаны,
зная, что и без них обеспечит свою безопасность? Или к тому, который
настолько силен, что ни за что Голаны не отдаст - попробуй отними? Или к
тому, который отдает Голаны по частям, растягивая удовольствие от
переговорного процесса? Или к тому, где нет религиозных, мешающих есть
свинину и ездить в субботу на пляж? Или к тому, где религиозные управляют
страной, поскольку лучше других знают, каким желал видеть Он свой народ?
Я хотел быть в том Израиле, в котором родился и к которому привык.
Насколько я понимал ситуацию, в виртуальной реальности этого компьютера
мой привычный Израиль отсутствовал начисто. Вместо этого программа,
зараженная неизвестным вирусом, создала сотни Израилей - ровно столько,
сколько партий, движений, мнений и проблем существовало в реальном мире. И
каждый Израиль зажил своей независимой жизнью, придумав себе даже историю.
И каждый из этих Израилей должен был убедить Визеля, Бродецки и
прочих лидеров-избирателей, что именно его история самая достойная. Бедные
избиратели. Больше всего мне захотелось вернуться в тот зал во Дворце
Наций, где сидели двадцать мужчин и одна женщина, не решившие, за какой
народ им голосовать.
Компьютер исполнил мое желание мгновенно.
- Так что, Песах? - спросил меня Хаим Визель. - За какой Израиль
отдать нам свои голоса? Каким Израилем нам управлять?
- Сначала скажи ты, - потребовал я. - Что станет с теми Израилями,
которые не будут вами избраны? Они что - останутся без правительства?
- Разумеется, - удивился Визель. - Если народ не знает, чего хочет,
не имеет смысла им управлять.
- Да? - с сомнением сказал я. - В моем мире, я имею в виду - вне
этого компьютера, народ-таки не знает, чего он хочет, потому что, сколько
людей, столько и мнений. И, тем не менее, этим народом постоянно кто-то
управляет...
- Ясно, - прервал меня Бродецки. - Давайте заканчивать, господа. За
какой Израиль голосуем?
- Да каждый за свой, - предложил я. - Ты, рави Леви, проголосуй за
Израиль в кипе, а ты, господин Харази, за Израиль поселенческий, а ты,
господин Визель, за тот Израиль, что готов отдать Голаны, потому что не
знает, что с ними делать. Каждому - свое, а?
Они переглянулись. Эта мысль им в голову не приходила. Точнее,
компьютер почему-то такую модель прежде не рассматривал. Почему бы и нет?
Я неожиданно почувствовал очередной толчок в бок и обнаружил позади
своего стула все того же Гиля Цейтлина, сумевшего, видимо, отбиться от
охранников.
- Хватит, Песах, - сказал Цейтлин. - Пора возвращаться.
- Погоди, - сказал я, - я-таки не понял, что станет с теми Израилями,
которые не будут избраны.
- Пошли, - приказал Цейтлин. - Объясню потом.
Почему-то после пребывания в виртуальной реальности у меня во рту
остается привкус паленого провода. Я сидел в кресле и облизывал губы
высохшим языком.
- Спасибо, Песах, - сказал Роман Бутлер, наливая мне чаю. - Ты нам
очень помог...
- Чем это? - удивился я. - Я ведь так ничего и не понял.
- Это неважно. Поняли системщики, которые читали в твоем подсознании.
Мы нашли путь распространения вируса. И заказчика.
- Кто же это? Надо думать, один из этой компании? Не рави Шай,
надеюсь?
- Не нужно гадать, я все равно не скажу. До выборов месяц, не нужно
сейчас никаких скандалов.
- А жаль, - неожиданно заявил я. - Мне понравилась идея - чтобы не
народ выбирал лидеров, а лидеры выбирали себе народ.
- Народ у нас один, - сказал Роман, - а лидеров тьма.
- Вот в этом ты и ошибаешься, - пробормотал я. - Народов у нас тьма,
и каждым нужно управлять отдельно. Кто сказал, что евреи - один народ?
Евреи - это целая Вселенная, которая, как известно, бесконечна...
Бутлер посмотрел на меня сочувствующим взглядом. Совершенно напрасно
- я немного утомился, но вполне контролировал свои мысли.
- Послушай, - сказал я. - Могу я опять погрузиться в компьютер? Мне,
как историку, жутко интересно - там же у каждого народа свое прошлое,
сколько ассоциаций, сколько линий!
Бутлер покачал головой.
- Антивирусная программа уже прошла, - сказал он. - Теперь там лишь
отражение нашей предвыборной кампании. Числа и статистика.
- И народ выбирает лидеров, - сказал я. - Боже, как тривиально...
П.АМНУЭЛЬ
СЛИШКОМ МНОГО ИИСУСОВ
Удивительно не то, что это произошло. Удивительно, что ничего
подобного не происходило раньше. Я сказал об этом директору
Штейнберговского института, господину Рувинскому и услышал в ответ:
- Да, я тоже боялся с самого начала. Очень не люблю идей, лежащих на
поверхности. Они выглядят простыми, но приносят столько хлопот...
Он прав - хлопот оказалось достаточно. Но он и неправ тоже - может,
для христианина эта идея и лежала на поверхности, но уж никак не для
правоверного еврея. Ицхаку Кадури она, например, в голову не пришла, хотя
началось все именно с него.
Ицхак Кадури - личность. Родители его из Йемена, а сам он, по-моему,
не от мира сего. Да вы его видели по телевидению в программе "Конец
недели": рост метр восемьдесят, иссиня-черная борода, под которой можно
угадать любые - по желанию - черты лица. И взгляд - будто отдельно от
всего остального. Взгляд человека, которому не нужен компьютер, чтобы
понять скрытый текст Торы.
Насколько я понимаю, Кадури, ученик иешивы "Прахей хаим" явился 24
февраля 2028 года к господину Равиковичу, чтобы обсудить архитектурные
особенности Второго храма. Ситуация сложилась достаточно пикантная.
Директор Штейнберговского института был человеком, глубоко неверующим. Не
верил он не только в Творца, который все это создал, но и в людей, которые
не умеют пользоваться созданным. Альтернативная история для его - прямая
возможность доказать всем, насколько непродуктивно и непродуманно все,
сделанное людьми. Показывая очередному посетителю серию альтернативных
возможностей, он всем своим видом как бы говорил:
- Пойдешь налево - по шее получишь. Пойдешь направо - не дойдешь.
Пойдешь прямо - голову сложишь. И стоит ли вообще куда-то ходить??
Хорошо, что директор института очень редко имел дело с живыми
посетителями. Да и не стремился - все по той же причине неверия в благие
намерения людей.
Ицхак Кадури ничего не знал об этой особенности директора института
альтернативной истории и потому явился к нему в кабинет, надеясь быть
выслушанным и понятым.
- Мой далекий предок был из рода Коэнов и жил во времена Второго
храма, - сказал он. - Значит ли это, что я могу увидеть ритуал принесения
жертвы своими глазами?
- Если то, что ты говоришь, правда, то да, можешь, - ответил господин
Равикович.
- Я никогда не лгу! - возмущенно начал было Кадури, но был немедленно
перебит.
- Уважаемый, - сказал директор, - что знаешь ты о правде? Даже то,
что выглядит истиной, может оказаться заблуждением, верно?
Поняв, с кем имеет дело, Кадури смирил гордыню и сказал кротко:
- Ты сам можешь проверить - я действительно потомок коэнов. Я прошел
детектирование с помощью аппарата генетического сканирования. Мой прямой
предок служил в Храме примерно за сорок лет до его разрушения.
- Понимаю, - рассеянно сказал директор. - Как раз когда распинали
Христа.
При упоминании имени нечестивого проповедника Кадури побледнел, что,
впрочем, никак не отразилось на цвете бороды, и воскликнул:
- О чем ты говоришь?!
- Ах, - сказал директор. - Это неважно. Я не верю в Христа.
Он не сказал при этом, что и в Творца вместе с Моше он не верит тоже.
И следовательно, праведные труды как самого Кадури, так и его далекого
предка, считает никчемными.
Многие исследователи, занимавшиеся этой историей, полагают, что
личные качества господина Равиковича никак не могли повлиять на развитие
