рисунков - "Явление стиха после его смерти." Выступает с
совместными перформансами со многими музыкантами, в частности с
группой "НТО Рецепт."
ДМИТРИЙ А. ПРИГОВ : " Я ПОШЕЛ В ПОЛЕ ГУЛЯТЬ, СЕЛ В СТОГ,
ПОСМОТРЕЛ НА НЕБО, И МНЕ ВСЕ СТАЛО ЯСНО."
И.Ф.- Читателям, наверное, будет интересно узнать, как и
где вы сейчас живете, больше за границей или здесь, в России ?
Д.П.- Живу-то я в основном здесь, потому что вы знаете, что
такое жить : жить - это там, где твой дом, одно дело ездить,
осуществлять проекты туда, но существование там - это как в
стеклянной капсуле, а ведь вокруг много новых проблем, и есть
такое понятие : дети - маугли, это мы с вами, дети совсем другой
культуры, и слишком поздно вникать во все это. Другое дело, что
их общество гораздо терпимей, скажем, в Нью-Йорке, в China town,
люди живут годами, даже не зная английского, передвигаясь от
кухни до магазина, не выходя за пределы квартала.
И.Ф.- Бываете вы, в основном, в Англии или Германии ?
Д.П.- Конечно, в Германии, Англия ни в какое сравнение не
идет ни по величине, ни по богатству, ни по открытости, к тому
же Германия - это та страна, откуда рекрутировались русские
царицы и дореволюционные интеллектуалы.
И.Ф. - Вы осуществляете свои проекты как художник или
поэтические тоже в равной мере ?
Д.П.- В равной мере не только поэтические, но и
музыкальноперформансные, поскольку западная культура более
ориентирована на культуру визуальную и
перформансно-энтертайнментную, т.е. развлекательную. Но, в
принципе, и к литературе большой интерес - проводят чтения в
книжных магазинах, в литература-хаузах (дома литературы - ред.)
и в литература-ферайнах (литературные общества - ред.). Публика,
кстати, во всех этих местах очень разная. В Германии существует
тип романтического безумного поэта, который живет литературным
трудом - не на публикации, но на стипендии, гранты. Это редкий
случай.
И.Ф.- Ваши работы покупают ?
Д.П.- Да, много купил музей Людвиг Форум в Аахене и в
Кельне - Людвиг Музей. Но в этих двух музеях вообще большие
коллекции современного русского искусства.
И.Ф.- Какое сейчас отношение к русскому искусству в целом :
идем ли мы в ногу с мировым процессом или заметно отстаем ?
Д.П.- Просто все стало на свои места. Термин русское как
таковое отпал. То есть оно уже не рассматривается как что-то
экзотическое, были волны китайская, кубинская, сейчас я даже не
знаю что там, но остались те, кто включился в интернациональный
компот. Они не отстают по уровню деятельности, но у них слабая
рекламная поддержка, скажем, за немцами стоят крупные немецкие
банки, собирающие коллекции, а нас спонсировал сам имидж
перестройки, за которым не было ни денег, ни музеев. Но судьба,
в общем-то, не такая уж и плохая : Кабаков, как вы знаете, в
элите первейшей, Комар и Меламид вполне известные художники, ну,
из Москвы держатся человек тридцать и из Питера человек пять.
И.Ф.- А с чего началась ваша поэтическая деятельность,
ведь, если мне память не изменяет, вы кончали Строгановское
училище, были собственно художником ? И еще, ранние ваши
произведения - это традиционная поэзия или вы сразу нашли, так
сказать, свое лицо ?
Д.П.- Да, начал я писать поздно. Все начинают лет в десять,
четырнадцать, а я запоздал, была атмосфера логоцентризма, поэты
были поп-героями, типа сегодняшних рок-звезд, ну, я и записал.
без всякого умысла, в мандельштамо-пастернако-ахмато-заболоцком
стиле, как и все, и знать не знал, что есть поэзия, в чем ее
смысл. Но я стал как художник заниматься соцартистскими,
концептуальными проектами и призадумался : а каков аналог этому
в поэзии? Ответа я найти не мог, в литературных кругах знакомых
у меня не было, посоветоваться не с кем... Все произошло очень
странно.
Однажды летом я поехал на дачу к моему другу, такому Игорю
Шелковскому - он издатель журнала "А-Я", художник, и ночью мне
что-то не спалось, пошел в поле гулять, присел в стог, посмотрел
на небо, и мне все стало ясно. Тогда же я написал свое первое
стихотворение - помните книжку "Исторические и героические
песни" ? Стихотворение это - "Сталин и девочка", затем были
"Калинин и девочка", "Ворошилов и конь" и т.д. Такой достаточно
жесткий поп-артистский, немножко анекдотический тип письма. С
этого началось то, что я и считаю своим поэтическим лицом. Свои
стихи до этого я стеснялся не только показывать, но даже
перечитывыать. Но в связи с моим новым проектом, о котором вы
знаете, написать к двухтысячному году двадцать четыре тысячи
стихов, поскольку в общую сумму они включены, мни пришлось их
показывать людям, все говорят, что стихи плохие, я им верю, но в
данном проекте это никакой роли не играет, тем более, что он
оброс несколькими сопутствующими проектами - один - это Винер
Славистик собираются все эти стихи издать, но тут сложность -
очень они медленно издают, я пишу быстрее, второй параллельный
проект свяэан с Интернетом, я ввожу туда двадцать четыре тысячи,
но это проект на следующие две тысячи лет, в течение которых
каждый месяц должно открываться по стихотворению. Сами стихи,
понятно - из предыдущих двух тысячелетий. А третий проект - это
проект такого филолога Максима Шапира. который собирается
прочитать эти двадцать четыре тысячи стихотворений к
двухтысячному году. Но он, правда, читает быстрее, чем печатают,
и уже прочитал две тысячи.
И.Ф.- Вообще это один из лучших наших филологов, и я думаю,
у него все получится, и его проект окажется удачным.
Д.П.- Да, будем надеяться, что к концу тысячелетия он не
разучится читать и сумеет прочесть.
И.Ф.- Вот сейчас, когда вы уже классик, видите ли вы
кого-нибудь после себя и можете ли предсказать дальнейшее
развитие поэзии ?
Д.П.- Знаете, когда нет двора, нет и шталмейстера. Статус
поэзии меняется. Поколение Вознесенского, Евтушенко,
Ахмадуллиной - это последнее поколение больших поэтов. Наше
поколение - это последнее поколение поэтов. Дальше "вакансия
поэта" если и есть, то в другом качестве. Существуют три способа
: первый - литераторы выступают в качестве преподавателей,
некоего академического истэблишмента , второй - перформансное
существование, например, рок-поэзия, для молодежи ведь тексты
Гребенщикова ничем не отличаются от текстов Парщикова, даже
более интересны, третий - коллаборация с визуальным искусством,
я вот, например, в своих визуальных вещах часто использую
тексты. Поэзия как таковая себя исчерпала.
И.Ф.- А что вы думаете по поводу периодичности культуры, то
есть, скажем, во времена римской империи возникали произведения
подобные "Сатирикону" Петрония или "Золотому Ослу" Апулея,
явления в чем-то похожие на наш постмодернизм, а потом в силу
разного рода внешних причин все повторялось, опять шел
классический этап и так далее ?
Д.П.- Схема маятника.
И.Ф.- Ну да.
Д.П.- Эта периодичность в культурах действительно
наблюдается. Она сменяется как стили рационально-конструктивный
и иррациональновитальный. В наше время -Модерн или, как еще
говорят, Арт Нуво, а потом конструктивисты. Более глобально -
осевые времена Ясперса... Другое дело, чтобы литература не
сжалась до трех салонов, не потеряла свое социальное значение,
иначе будет малоинтересно прослеживать на ней эти колебания. А
то она превратится в изолированное общество, такое
мегаэнтропическое, исповедующее странные идеи, которые в
дальнейшем включении в культуру будут иметь интересный эффект,
но на синхронном срезе получится аномалия.
И.Ф.- Не возможен ли, как когда-то культуру Рима обновил
приход варваров, приход извне в наше время, к примеру, культуры
африканских негров или растаманов Ямайки, или, быть может,
инопланетной ?
Д.П.- Приходы других культур - это очень интересно, но дело
в том, что алгоритм прихода исчерпан, помимо прихода было
ожидание прихода. А сейчас, что бы не пришло - ты понимаешь, ну,
пришло что-то новое. Ну и что ? Есть другие эвристические
стратегемы выхода. Исчерпан сам антропологический тип культуры,
в том виде, как он начался в постримское время, эпоху
Возрождения или Просвещение. Некоторые варианты предсказывают,
но обещанное приходит редко. Например, вся культура основана на
боли наших чувств, все остальное - лишь продление.
Быстродействие - это продление возможности перемещения; ноги,
лошадь, карета, самолет, ракета, сейчас Интернет - то есть это
собственно продление тактильности. Шпага, штык - это продление
кулака, но они продлили его уже до ядерного оружия, так что этот
кулак, упершись в стену, обратится на его посылающего.
Виртуальные пространства, продолжая функции продления, может
быть, конечно, придвинувшись к стене, способны на слом...Я
уповаю на новую антропологию, на генную инженерию, скажем.
Правда, здесь несколько сложнее, потому что виртуальные миры, о
которых вы говорите, имеют аналоги в антропологии, типа
мистического откровения или измененного сознания после
галлюциногенных препаратов, в то же время новая антропология в
иудеохристианском мире сталкивается с нравственным запретом "по
образу и подобию божию" - все-таки опыты над человеком -
табуированная зона, она связана с такими образами, как монстр,
монструозность, Полифем, все, что наделено отрицательным
семантическим фоном. Тем не менее мы приближаемся к генной
инженерии. Есть художники занимающиеся пересадками тканей тела,
что уже выходит за пределы "метафоры тела". А виртуальные
словокультуры - пока неясно, я участвовал недавно в симпозиуме
по новым электронным искусствам, и результаты там были
минимальны. Эти ли выходы будут путями преодоления
постмодернистской стагнации, другие ли - сказать пока
невозможно.
И.Ф. - Теперь вопрос на иную тему, более житейскую - как вы
относитесь к восприятию вас залом, мне показалось, что публика
зачастую на слух не воспринимает всей глубинной сущности вашей
поэзии, концепта, люди смеются, словно на выступлении сатирика
или пародиста ?
Д.П. - Ну, наверное, слушатель всегда прав. У меня есть
несколько уровней, один это уровень анекдотический, для того и
существующий, чтобы на него реагировали, есть уровень
версификационный, предназначенный для людей, занимающихся
поэзией - размеры, сбивы, есть уровень культорологический -
культурно-политические аллюзии, а есть уровень запредельный,
метафизический - драма невозможности личного высказывания и
прочее. Конечно, мне приятнее всего люди, которые могут прочесть
все четыре уровня, но на это рассчитывать невозможно. Я
предполагаю, что каждый уровень стягивает на себя все остальные.
И.Ф. - Когда-то лет семь назад я присутствовал на одной
квартире, и вы читали там произведение , где рефреном повторялся
вопрос : "Ты убил, ты убил ?" А потом следовало признание : "Я
убил !"...Именно звуком вы сильно повлияли на слушателей, все
были поражены, возникает такой вопрос, каким вы видите
соотношение звука и текста - является ли для вас звук неким
дополнительным измерением, позволяющим перевести плоскостность
текста в пространственность восприятия ?
Д.П. - То, о чем вы говорите - это отдельные мои писания, я
их называю оральными кантатами, они сугубо перформансные, их
можно исполнять вместе с музыкантами, я делаю в них упор даже не
