Михаил Успенский
Имена братьев Стругацких я услышал давным-давно - страшно
сказать, в 1957 году. По радио анонсировали "Страну багровых туч", и
книжку я, разумеется, добыл. Ну, тут все и началось. Из отцовской
электробритвы я смастрячил модель вездехода "Мальчик", приделав с
боков пару гаечных ключей и гусеницы от игрушечного трактора. В
дальнейшем творчество Стругацких я использовал с менее пагубными
последствиями, то есть сам стал сочинять всякие межпланетные
похождения. Каждая новая книга или публикация Стругацких становились
событием, и я до сих пор прекрасно помню, где и при каких
обстоятельствах приобрел ту или иную книгу - где приобрел, а где и
замылил.
Думаю, излишне говорить о роли, которую сыграли братья
Стругацкие в моей литературной судьбе. Но подражать не
хотелось, поэтому пришлось с большим трудом искать
собственный стиль. Но благодаря именно им я понял, что такое
стиль вообще.
А сколько других авторов открыл я для себя благодаря им!
Если в тексте попадалась цитата, нужно было всенепременно
выяснить, откуда именно она взялась. Только писателя Строгова я
нигде не нашел, но сильно подозреваю, что Аркадий и Борис
Натановичи зашифровали таким образом советского классика
Георгия Мокеевича Маркова, у которого. как известно, есть роман
"Строговы".
И первые претензии к Советской власти у меня возникли
именно из-за того, что она прекратила одно время печатать
Стругацких. Более существенные претензии появились позже.
Поэтому я охотно принял предложение участвовать в данном
сборнике. Сначала собирался написать третью часть к
"Понедельнику" и "Сказке", но потом подумал, что это было бы
слишком легко и очевидно, вот и выбрал "Парня из преисподней",
где, казалось бы, уже все точки расставлены. И попробовал
поставить этого парня с ног на голову...
Михаил Успенский
ЗМЕИНОЕ МОЛОКО
Жаба хитра,
Но маленький хрущ с винтом
Много хитрей ее.
Барон Хираока
Глава 1
...И поднимаю я несчастную свою башку, и гляжу, куда этот старый
хрыч в стеклах показывает, а там - отцы-драконы - висит на рояльной
струне Бойцовый Кот в полном боевом. Язык почти до пояса вывалился,
а глаза уже шипучие мухи повыели.
Знать я его, конечно, не знал, лычки-то первого курса. Когда его к
нам в Школу взяли, я уже вовсю геройствовал в устье Арихады. Но
чтобы здесь, в столице, кто-то на Кота осмелился руку поднять...
-Сами видите, молодой человек - гражданское население
озверело, ловит солдат и устраивает самосуд. Так что вы вместо
мундирчика наденьте что-нибудь другое, или хотя бы этот халат сверху
накиньте...
-Ну уж нет, господин военврач, - говорю. - Форму с меня только с
мертвого снимут. Гуманисты хреновы, демократы... Правительство
национального доверия... Котенка удавили и радуются...
- Давайте ящики разгружать, - суетится мой доктор.
- Сейчас, господин военврач. Не торопите меня, - говорю, - а то я
сильно торопиться начну, и беда получится...
Шоферюга это дело услышал, лезет из кабины, а с ним драться
все одно что с рядовым Драмбой, будь ты Бойцовый Кот, будь ты сам
дракон Гугу. У него ряшка шире колесного колпака.
- Обождите, - говорю. - Люди вы или не люди?
Достаю нож, подпрыгиваю, одной рукой цепляюсь за козырек
перед входом, другой перерезаю струну и успеваю подхватить
удавленного Котенка. Нож ему при этом еще в бок вошел - прости, брат-
храбрец, тебе нынче без разницы.
Отнес его на клумбу. Тяжелый он был, как все мертвяки. Но я там,
у Корнея, здорово поправился. Наверное, у самого герцогского сыночка
на столе такого не бывало, что я там ел... Только к чему это при
покойнике вспоминать?
Таскали мы эти ящики, таскали - потом выхожу я на госпитальное
крыльцо с лопатой, чтобы бедолагу этого зарыть. Божедомов, поди,
теперь днем с огнем не сыщешь.
Земля мягкая. Да сколько я ее, земли этой, за войну перекидал!
Наверное, куча получилась бы выше госпиталя.
Был я уже в этом госпитале. Меня там от дистрофии пользовали,
а дистрофия, доложу я вам, это такая штука: пойдешь в сортир, а тебя
отдача от струи на стенку швыряет.
Темнеет. Скоро звезды появятся. Солнце земное, поди, тоже
выпялится, только мне его не различить среди прочих. Вот наше солнце
я с Земли видел, Корней показывал. Звезда как звезда, не подумаешь,
что родная...
Эх, звезда моя родная, столица дорогая, Айда-Алай, Сердце
Алая... Что же с тобой сделали! В бухте танкеры горят, Холм Павших
Ангелов, кажется, до основания снарядами снесли, Брагговка наша
лихая, разбойная, тоже в огне, а герцогский дворец... Лучше не видеть
сейчас его тому, кто раньше видел...
И, главное, кто все это натворил? Свои и натворили. Да возьми
столицу крысоеды - и то,
наверное, такого не было бы. Крысоеды здания и барахло берегут
по причине жадности своей и лени, и если уж куда войдут, то назад ни за
что не выйдут, так и останутся жить. Командир-крысоед скорее роту зря
положит, чем хоть одно стеклышко разобьется. Да и чего ему людей
жалеть, коли крысоедихи зараз по десятку рожают с преступной целью
создать демографическое давление? Правда-правда, в "Боевом листке"
писали. И не щелкопер какой-нибудь, а известный писатель Лягга, тот
самый, что эпопею "Алайские зори" создал в священном творческом
экстазе, живой останусь - надо будет прочитать, очень, говорят,
душевная книжка...
Но недолго мне пришлось мечты мечтать - подкатывает к
госпиталю машина, и не просто машина, а спецвегикул службы
безопасности. Она вроде бронехода, только маленькая. И даже башенка
на крыше вращается.
Понятное дело. Кто-то из госпитальной обслуги во имя идей мира
и гуманизма звякнул и доложил, что, мол, живой Бойцовый Кот,
кровавый наймит кровавого герцога, прикинулся санитаром, страшась
сурового, но справедливого народного гнева.
Вылезают из машины двое. Их у нас яйцерезами зовут - сами
понимаете, за эффективные методы следствия. Вот за ними,
яйцерезами, никто не охотится, они всякой власти нужны, а если это и
не кадровые яйцерезы, а их освобожденные подследственные - так еще
хуже. Шинели черные, до каблуков, а вместо военных картузов -
зеленые колпаки вроде тех, что инсургенты во время Первого Алайского
Восстания носили. Традиции сохраняют, змеиное молоко!
Один похож на соленую рыбу, которую только что из банки
вынули, а второй - на рыбу же, и тоже соленую, но в банке оставленную,
отчего ей, костлявой, обидно.
- Ступай сюда, котяра, - кличет один. -Поговорить надо.
- Никак нет, господа, - отвечаю. -Прикомандирован к госпиталю,
нахожусь в распоряжении боевого лекаря господина Магга...
Тут мой доктор, словно бы услышав, что о нем речь, из госпиталя
выходит.
- В чем дело? - спрашивает. Голос у него негромкий, но
убедительный. Меня же вот убедил грузовик из грязи выталкивать.
Правда, убедил-то больше шоферюга, но все же...
- Эй, дедуля, - кличет второй яйцерез. -Топай сюда, руки из
карманов вытащи...
Змеиное молоко! У моего старичка звание, приравненное к
майорскому общевойсковому, а эти, небось, не выше сержанта. Но
подходит старичок, и руки из карманов вынул.
- Документы ваши попрошу, - говорит врач. И даже руку
протягивает.
- Слышь, документы ему! - обрадовался яйцерез.
А второй моего врача даже не ударил. Он просто снял с него очки,
уронил и раздавил сапогом.
Ах ты ж, тварина пучеглазая, думаю. Дедуля мой сто раз под
смертью ходил, пока вакцину эту вез, чтобы ты, гаденыш, от поноса не
окочурился...
В общем, лопата моя в руках словно напополам порвалась:
черенком одному в диафрагму, а штыком - второму в кадык. Только
перестарался я маленько - забыл, как поправился на корнеевых харчах.
Снес яйцерезу голову, словно легендарный Голубой Палач предателю-
маркизу. Да и первый, надо полагать, не жилец.
Сзади шум какой-то слышу, грохот. Оглядываюсь - змеиное
молоко! В спецмашине-то третий был, водила. Он уже, поди, башенку на
меня успел развернуть, а в башенке-то крупнокалиберный пулемет-
двадцатка, патроны у него величиной с мужской причиндал островного
дикаря в боевом состоянии, и когда попадает такая штука в человека,
мало хорошего от него остается...
Только не выстрелит уже водила-яйцерез, потому что лежит его
спецвегикул на боку, и ствол пулеметный только зря асфальт ковыряет.
А из-за машины выходит любезный мой шоферюга и руки от грязи
отряхает. Все-таки недаром в авточасти берут этих ребят с южного
побережья, да иначе и нельзя: дороги у нас сами знаете какие, в
основном пердячим паром преодолевать приходится...
Подбегает господин военврач: как вы могли, как вы могли, это
бесчеловечно... Молчи, дедуля, говорю, потому что водила там, у себя
внутри, сейчас по рации со своими связывается, и скоро будет здесь
яйцерезов столько, сколько ты в жизни микробов не видел в свой
микроскоп. А спецвегикул машина серьезная, прочная, ее не всякая
граната возьмет, да и нет у нас никакой гранаты, разве что шоферюга
твой разломает яйцерезный экипаж голыми руками, как сват свадебный
пирог.
Шоферюга же лучше придумал - заткнул выхлопную трубу
ветошью, а яйцерез с перепугу мотора не заглушил и скоренько посинел
весь.
- Уходить надо, господин военврач, - говорю. - Наверняка успел он
своих вызвать.
Он, конечно, запротестовал - врачебный долг, Присяга Здоровья
Нации, но шоферюга рявкнул: "Да что с ним разговаривать, зараз-за!",
сгреб своего непосредственного начальника в охапку, побежал к своему
грузовику и запихнул старичка в кабину.
Я тоже яйцерезов дожидаться не стал, пристроился третьим с
краю, чтобы господин военврач, чего доброго, не выскочил свой долг
выполнять. Шоферюга дал по газам, и полетели мы по выщербленному
асфальту так, что любо-дорого. Только вот куда лететь-то, думаю, на
всех дорогах блок-посты, нас и останавливать никто не будет, а влепят
нам бронебойный снаряд в бок, и все дела.
- Рули, - говорю, - в Брагговку. Там сейчас все горит синим
пламенем, но подвальчик какой ни на есть мы себе найдем.
Фонари в городе не горят - некогда господам гуманистам такими
мелочами заниматься, надо господам гуманистам святую месть творить,
пацанов в военной форме отлавливать...
А это у них поставлено на славу: вот уже и сирены завыли со всех
концов, вот уже и тревога объявлена. На полном ходу пролетаем
площадь Оскорбленной Невинности - там нам вслед кто-то стрелять
начал, но несерьезно, из полицейского пистолета. Вот уже и Зеленый
Театр, но только не зеленый он теперь, а черный, и тут бегству нашему
приходит конец.
- Горючка вышла, - говорит шоферюга. - Как мы до госпиталя-то
дотянули - ума не приложу.
- Нужно идти в городской магистрат, - оклемался наш костоправ, -
все объяснить, организовать вакцинацию...
- Они вам, господин военврач, организуют, - отвечаю. - Они нас
первым делом расстреляют, а вторым делом разбираться начнут, кого
расстреляли и за что. Оружие гражданским в руки попало - страшное
дело.
- Наверное, вы правы, - приуныл мой дедуля.
Вылезли мы из грузовика и огляделись. До Брагговки еще топать и
топать. Развалин, чтобы отсидеться, поблизости нет, потому что и домов
никаких здесь не было - парковая зона. Но деревья в основном зимой на
растопку пустили, одни пеньки торчат. Яйцерезы надо всем городом
осветительные ракеты вывешивают, будто такая уж я важная персона.
Автомат мой самодельный водила еще когда в кусты выкинул. У
господина военврача по уставу должен быть личный десятизарядный
"фельдмаршал", но, боюсь, кобура у господина военврача набита
слабительным да рвотным. Чтобы пациента, значит, с двух концов
несло. Шоферюга, значит, будет яйцерезов по одному хватать, а я их
таблетками пичкать стану для понижения боевого духа...
И слышу я какой-то шум в конце бывшей аллеи. Только собрался я
врача с шоферюгой на землю положить и сам положиться, а уже поздно.
Подлетает к нам длиннющий черный "ураган" - не иначе, в герцогском
