медленно, взвешивая каждое слово:
-- Разве ты не знаешь, что мы даруем умиротворение тысячам душ? И даже без
наркотиков. Тысячам. Наркотики -- это для особых случаев, для тех, от кого
нам нужно что-то особенное.
-- Вы даруете ложное умиротворение.
-- С вами, раскаявшимися преступниками, совершенно невозможно иметь дело.
-- Благословен будь Владыка наш!
-- Спасибо, -- рассеянно отозвался Шрила Дор и лишь потом сообразил, что
не он имеется в виду...
-- Вот что я тебе скажу, -- задумчиво произнес Всеблагой Владыка. --
Помоему, я могу спасти твое тело. Давай заключим соглашение.
-- Никаких соглашений, -- отрезал умирающий Веки его начали дергаться.
Дор понял, что конец близок.
-- Я дам тебе все что захочешь, если ты порекомендуешь мне какого-нибудь
мокрушника.
-- Кого?
-- Профессионального убийцу.
-- Нет, я отошел от прежней жизни. Я больше не имею дела с подобными
людьми.
-- Слушай меня. У меня здесь еще пять баптистских священников. Пятеро. Я
отпущу одного из них, если ты назовешь мне хорошего убийцу. Хорошего, я
подчеркиваю это. Большинство из них ужасно непрофессиональны. Назови мне
хорошего профессионала, и я верну твоему Богу одного из его людей. Ну как? Я
гарантирую тебе возвращение одного христианина за жизнь человека, который
скорее всего язычник. Может быть даже, это католик или иудей. Ты ведь их
ненавидишь, не так ли?
-- Нет.
-- Я думал, вы все друг друга ненавидите.
-- Нет.
-- Чего в этом мире избыток, так это неверной информации. Ну так как? Даю
двоих. Я готов даже отпустить троих. Меньше я не могу себе оставить.
-- Всех.
-- Хорошо. Всех.
-- Освободи их от своего греховного воздействия, и я -- Господь да простит
мне это! -- назову тебе имя наемного убийцы.
-- Решено. Клянусь тебе всем, что свято для меня. Слово Шрилы Гупты Махеша
Дора, Совершенства на Земле, Великого Всеблагого Владыки. Слово мое крепко.
Где я найду этого парня?
Умирающий пастор назвал реку Миссисипи. По берегам этой реки -- вверх по
течению от Нового Орлеана -- есть много маленьких городов. Некоторые из них
были основаны французами. В одном из этих городов жило семейство Де Шеф,
сейчас они носят фамилию Хант. От отца к сыну в этой семье передавалось
искусство наемных убийц. Это самые меткие стрелки в мире. Но это было
двадцать пять лет назад. Священник не знал, занимаются ли они этим
по-прежнему.
-- Кто хоть раз ввязался в подобные дела, тот уже никогда с этим не
развяжется, -- изрек Шрила Дор. -- Повтори имя.
-- Де Шеф или Хант.
-- Как далеко вверх по реке от Нового Орлеана? Я спрашиваю, как далеко?
Дор положил руку пастору на грудь. Биения сердца он не ощутил. Он прижался
к бледной груди ухом и почувствовал, что она уже остыла. И больше ничего. Он
быстро наклонился к изножию кровати и глянул на ленту электрокардиограммы --
прямая линия. Рядом лежала шариковая ручка. Шрила Дор второпях записал имя.
Де Шеф.
Он оторвал клочок бумаги с именем от ленты кардиограммы и направился к
двери. За дверью, в коридоре, его поджидал один из бывших баптистских
священников.
-- О Всеблагой Владыка, я слышал, как вы обещали отправить меня назад, к
моей прежней жизни. Пожалуйста, не делайте этого. Я здесь обрел Высшую
Истину
-- С чего ты взял, что я тебя отсюда вышибу?
-- Из-за обещания, которое вы дали непросветленному брату.
-- А, этому покойнику. Там, в комнате, да?
-- Да, вы поклялись всем, что для вас свято.
-- Я свят для себя. Ты свят для меня. Мы святы для нас. Этот кусок тухлого
мяса не был просветленным, а значит, он не свят. И незачем осквернять
святое, связывая его с нечестивым. А значит, с самого начала я себя ничем не
связал.
-- О, да будет благословенна ваша Вечная Истина! -- воскликнул бывший
баптистский священник и покрыл ступни Дора поцелуями, что было нелегкой
задачей, так как Всеблагой Владыка тем временем быстро шел по коридору.
Очень быстро. Приходится передвигаться быстро, а то все эти преданные просто
зальют ноги своей липкой слюной.
-- Что у нас в Новом Орлеане? -- спросил Великий Владыка одного из своих
старших жрецов. -- У нас должно там быть отделение. Это крупнейший торговый
район. Я его хорошо знаю.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Миссия Небесного Блаженства на Лорки-стрит в Сан-Диего смотрелась как
умытое лицо среди грязных задниц. Стекла окон были до блеска вымыты, стены
свежевыбелены. А вокруг -- покосившиеся ветхие фанерные домишки на
деревянных каркасах, серые, ободранные, как голые трупы, ждущие погребения.
Пыльная трава росла на Лорки-стрит -- жалкие остатки того, что было
ухоженными лужайками, прежде чем этот район пал жертвой новой жилищной
политики властей, которая заключалась в том, чтобы помогать приобретать дома
людям, не имеющим ни наличных, ни возможности в будущем регулярно вносить
установленную плату. "Покупатели" жили в доме год или меньше, не вкладывая в
него ни копейки, а потом съезжали, оставив счета неоплаченными и обветшавшие
дома пустыми.
Римо взглянул на улицу, залитую ярким полуденным солнцем, и вздохнул.
-- Я уезжал во Вьетнам из этого города. Моя девушка жила на этой улице. Я
помню ее. Когда-то здесь было красиво. Я воображал, что воюю за то, чтобы
когда-нибудь купить себе дом на этой или на другой такой же улице. Я много
чего воображал в те времена.
-- Ты хочешь сказать, что какая-то девушка готова была встречаться с
таким, каким ты был, когда я тебя нашел? -- спросил Чиун.
-- Я был довольно привлекательным на вид парнем.
-- Привлекательным для кого?
Для девушек, -- сказал Римо.
-- Ага, -- отозвался Чиун.
-- А что, почему ты спрашиваешь?
-- Да мне просто было интересно знать, что американцы считают
привлекательным. Я расскажу об этом в Синанджу, когда мы туда вернемся. А мы
туда вернемся -- это обещание императора, а обещания императора -- святы.
-- Ты мне никогда этого не говорил. Ты всегда говорил, что то, чего
император не знает о тебе, всегда идет тебе на пользу.
-- Кроме тех случаев, -- сказал Чиун, -- когда это -- приказ. Смит
приказал, чтобы мы ехали в Синанджу.
-- Мы загрузимся в подлодку завтра утром. Я обещаю. Я просто хочу коечто
прояснить для себя. Прежде чем мы отправимся в Патну, я хочу выяснить,
нельзя ли покончить с этим делом прямо тут, в Штатах.
-- А если это займет долгие дни и недели? -- спросил Чиун. -- Я остался
без багажа, без моего любимого ящика, который показывает волшебные картинки.
Я тут, как нищий бродяга.
-- Четырнадцать сундуков с твоими пожитками и телевизор уже погружены на
подводную лодку.
-- Да, но пока мы не окажемся на борту подводной лодки, у меня нет всех
этих необходимых вещей, которые делают жизнь не столь непереносимой для
усталого человека, изнывающего в тоске по родине. Сколько лет прошло!
-- И с каких пор ты изнываешь?
-- Это всегда очень утомительно -- пытаться просветить непробиваемо
невежественного человека. Тебе нечего гордиться своим триумфом.
Раздался кашляющий рев моторов, и группа негров в отливающих серебром
куртках с нарисованными на них черепами влетела на мотоциклах на Лоркистрит
и с угрожающим видом закружилась по мостовой вокруг Римо и Чиуна. Обычно
такого простого маневра было достаточно, чтобы старик попытался сбежать,
спасая свою шкуру, а тот, который помоложе, запутался в собственных ногах.
"Черные Черепа" ловко умели это делать. У них это называлось -- "разделать
белую вонючку", и не проходило недели, чтобы кому-- то из мотоциклистов нс
удалось "собрать косточки" -- это означало заставить какого-нибудь белого
сломать ногу или руку. Со стариками "сбор костей" обычно проходил успешнее,
так как кости у них были более хрупкие, чем у молодых.
Последнее лето выдалось для "Черных Черепов" особенно урожайным на кости,
чему способствовала новая доктрина полиции по поводу межобщинных отношений,
согласно которой, вместо того чтобы арестовать мотоциклистов по обвинению в
нанесении телесных повреждений, их приглашали на беседу о том, что такое
белый расизм и каким образом полиции Сан-Диего следует с ним бороться. Ответ
неизменно оставался один и тот же: "Отвалите, ребята!".
Итак, не тронутые полицией "Черные Черепа" собрали этим летом богатый
урожай костей. Разумеется, не в итальянских кварталах -- старомодное
отношение этой публики к расовым проблемам привело "Черепов" к единодушному
решению не связываться с макаронниками. Иногда "Черные Черепа" обращали свое
внимание и па негров, но только в тех случаях, если день выдался неурожайным
на белые косточки.
На этот раз замыкающий в шеренге мотоциклистов оглянулся назад, чтобы
посмотреть, удалось ли ему "разделать" бородатого старика в странном желтом
халате и белого хлыща в легких серых брюках и синей водолазке. Казалось,
мотоциклисты не произвели на них ни малейшего впечатления, и тогда Вилли
"Миляга" Джонсон и Мухаммед Креншоу велели своим товарищам развернуться и
предпринять новый штурм.
Теперь Вилли "Миляга" Джонсон, которого школьная система Сан-Диего
признала своим самым крупным провалом -- последняя его учительница не смогла
научить его читать, возможно, отчасти потому, что как раз в этот самый
момент Миляга ее насиловал, и названия букв алфавита недостаточно отчетливо
слетали с ее разбитых в кровь губ, -- так вот, теперь Миляга избрал самый
верный путь. Направление -- в живот белого помоложе. Но он промахнулся.
Белая вонючка был прямо перед блестящим хромированным рулем, а потом куда-то
исчез.
-- Ты видел, как этот парень отскочил? -- спросил Миляга, делая поворот на
другом конце улицы.
-- Я целил в желтого, -- ответил Мухаммед Крен-шоу. -- Но он еще там.
-- На этот раз они от нас не уйдут, -- завопил Миляга.
-- Во имя Аллаха! -- завопил Мухаммед Крен-шоу.
-- Ага, во имя Аллаха и его долбаной мамочки! -- заорал Миляга, и четверо
мотоциклистов с ревом двинулись на двух пешеходов.
Римо заметил, что мотоциклисты возвращаются. -- Я скажу тебе правду,
папочка. Я тоже хочу повидать Синанджу. Я знаю, что я лучший из всех твоих
учеников, и я хочу посмотреть на молодых парней из Синанджу.
-- Ты стал что-то мало-мальски из себя представлять только потому, что я
согласился уделить тебе дополнительное время, -- заявил Чиун.
-- Не имеет значения, -- отозвался Римо. -- Все равно я лучше всех. Я.
Белый. Бледнолицый. Я.
Не оборачиваясь, Римо сдернул с седла первого мотоциклиста и оставил его
висеть в воздухе. Чиун достиг чуть лучших результатов. Он позволил своему
мотоциклисту ехать дальше, но только в пластиковом щитке, закрывавшем его
лицо, произошли небольшие изменения. Там появилось отверстие диаметром в
палец. И такое же отверстие появилось во лбу под щитком. Из него потекла
красная жидкость, а мотоциклист, которому вдруг все стало безразлично,
благодушно врезался в пожарный гидрант, где отделился от своей машины,
плавно влетел в кучу гниющего мусора и очень удачно в нее вписался.
Мотоциклист в руках Римо визжал и лягался. Римо держал его за шею. Миляга
пытался дотянуться до кармана куртки, там у него был револьвер. К сожалению,
Миляга уже стал непригоден к военной службе. Его правая рука кончалась
окровавленным запястьем.
Двое других мотоциклистов, полагая, что Мухаммед Креншоу, лежащий
вперемешку с прочим мусором, наткнулся на кочку и потерял управление, и не
зная точно, слез ли Миляга с мотоцикла по своей воле, чтобы лично
разобраться с белой вонючкой, или его сдернули, продолжали путь к этой
странной парочке, спокойно стоявшей посередине улицы.
Римо взял Милягу за щиколотки, раскрутил в воздухе и швырнул упакованного
в кожу парня по изящной, плавной траектории, которая неизбежно должна была