поправить тряпку так, чтобы она не касалась обожженной спины.
Наконец, Мыслящий явился. Сел за стол напротив. Разобрал бумаги,
почитал, улыбнулся, затем в задумчивости поглядел на Говера и протянул ему
темную пластинку, испещренную узором. "Таблица мудрости", - догадался
Говер.
Он смотрел на пластинку и ничего не видел, кроме точек, кружочков,
каких-то протравленных в металле полосочек. Как и прежде. Как и до
включения.
"Ну что же ты! - обратился он с упреком к мозгу. - Я столько ради
тебя перенес! Эх!"
Но мозг не воспринимал упрека. В мозгу сейчас была только одна мысль
- как сесть так, чтобы холщовая накидка не касалась израненной спины.
- Это... напоминает мне... звезды, - запинаясь, пробормотал Говер и
извиняюще, просительно улыбнулся.
Мыслящий снисходительно кивнул в ответ и протянул вторую пластинку.
Говер уставился на нее, и опять ничего не увидел. Только точки, дырочки,
колечки.
- Тоже звезды? - участливо подсказал Мыслящий.
Говер молча кивнул и вновь поправил накидку. Страшно хотелось пить,
глаза сами собой закрывались от слабости. Но главное - спина...
- Придется прийти еще раз, - донесся откуда-то издалека голос
Мыслящего.
- Еще раз опять... это?
- Конечно. А чего бы ты хотел?
- Я? Ничего. Абсолютно.
Говер лежал на животе, а толстуха Хиг мазала ему спину мазью. Говер
подвывал по-собачьи, кусал губы, хватался руками за тюфяк и спинку низкой
деревянной кровати.
- Потерпи, миленький, ты только потерпи, - уговаривала его Хиг. -
Ишь, как тебя приложили. От души. Такую спину я видела лишь в год двойного
солнца у Таса Ли. Нет, у Таса, конечно же, спина была гораздо хуже. Его
прожгли буквально до костей, и раны загноились. Он долго умирал. Очень
мучился. А в бреду все говорил, что летает среди звезд, на кораблях, как
по морю. И все кричал: "Капитан, я знаю, где ошибка!" Жена Таса Ли ходила
к Мыслящим просить какое-нибудь лекарство, но ей ничего не дали. А у тебя,
миленький, все будет хорошо. У тебя совсем не такие уж глубокие раны.
Совсем даже неглубокие. А на Мыслящих ты плюнь. Ничего там у них хорошего,
одни склоки и дележ всякого добра, которое-то и не добро вовсе, а так,
старый хлам.
Хиг закончила мазанье и ушла. Говер лежал не двигаясь, уткнувшись
мокрым лицом в подушку. Несколько веток согди проросло сквозь стену, и
огромные восковые цветы распустились над кроватью. В комнате, забивая
запах болезни и сальной мази, стоял головокружительный аромат цветов.
"Если бы все было не напрасно", - в отчаянии прошептал Говер, и
расплакался, как ребенок.
- Я же говорил, не надо туда ходить, - проговорил Руж, появляясь на
пороге. - Я-то знаю.
Говер не ответил, отвернулся к стене. Конечно, Руж прав. Тысячу раз
прав. Но это не утешает.
- Я, кстати, новую работу нашел, сейчас в учениках. А через две луны
стану мастером, - Руж замолчал, ожидая расспросов.
Но Говер молчал, втискивая лицо в подушку и кусая губы, чтобы не
закричать. Руж еще немного потоптался на пороге и, видя, что разговора не
выходит, ушел.
Говер сидел на скамейке, привалившись боком к нагретой солнцем
кирпичной стене. Казалось, он дремал. Веки были прикрыты, тело
расслаблено. На плечах толстая шерстяная накидка. В руках металлическая
пластина, испещренная дырочками, кружочками, штрихами.
Но Говер не спал. Солнце било ему прямо в глаза, и под веками
мелькали красные и зеленые круги в непрерывном движении. Лицу было очень
тепло. Спина уже почти не болела. Только заживающие раны чесались
невыносимо.
"Все можно терпеть", - пришла откуда-то мысль, будто сказанная
другим.
"Не все", - возразил Говер, и даже мотнул головой из стороны в
сторону.
"Ты все думаешь о таблицах мудрости? Хочешь знать, что это такое?" -
опять ниоткуда прозвучал вопрос.
"Да, хочу."
"Это остатки печатных плат с корабля, который разбился здесь много
лет назад. И теперь Мыслящие не могут вернуться..."
"И они ищут тех, кто поможет им", - продолжил Говер и открыл глаза.
- Мне надо видеть Мыслящих, - нетерпеливо заявил Говер человеку в
пропускной сторожке.
Тот глянул непонимающе выпученными воловьими глазами, и вложил в руку
Говера серый жетон.
- Я прошел включение в прошлый раз!
Служитель не ответил, молча толкнул дверь во двор.
Говер направился сразу по тропинке наверх, туда, где среди темной
зелени блестел стеклами витражей Храм Мыслящих. Но не прошел и десяти
шагов, как двое стражников возникли на пути. В толстых кожаных куртках с
металлическими бляхами, с короткими пиками в руках, они казались
неповоротливыми.
- Назад! - один из стражников слегка кольнул Говера пикою в грудь. -
Здесь дороги нет. Иди туда, куда тебе назначено!
- Мне надо видеть Мыслящих!
- Иди, - повторил стражник и вновь кольнул Говера в грудь. Тот сделал
вид, что подчиняется. Затем резко повернулся, схватился за древко пики и
резко рванул ее на себя. Стражник потерял равновесие и упал,
перекувырнувшись через голову. Второй попытался ударить, но Говер отбил
его удар, и всадил острие противнику в ногу. Стражник скрючился и, заревев
по-звериному, повалился на песок.
Говер бросился бежать наверх. Больше никто ему не препятствовал.
Задыхаясь, влетел он в зал Храма и остановился. Мыслящий сидел за столом и
смотрел на Говера усталыми всепонимающими глазами.
- Я понял, что это за таблицы! Я знаю! - торопливо выкрикнул Говер,
боясь, что его прервут.
Мыслящий успокаивающе поднял руку.
- Очень хорошо. Просто прекрасно. Но включение тебе придется пройти
вновь.
- Мой мозг работает! - Говер даже топнул ногой в ярости - неужели
Мыслящий не верит ему.
- Плохо работает, - покачал головой Мыслящий. - Слишком большое
запоздание. Так что придется еще раз тебя прогреть, - и он вздохнул, то ли
сочувственно, то ли тоскливо.
Говер разделся и сел на скамейку в предбаннике, дожидаясь. Нестерпимо
пахло горелым мясом - как видно, сегодня в этом домике он не первый.
Наконец дверь отворилась и вошел открыватель. Говер поднял голову.
- Руж!
- Он самый! - осклабился тот. - Я уже мастер. Или ты не слыхал?
- Может, тебе помочь дойти до Храма? - услужливо предложил Руж,
помогая Говеру сползти с решетки.
Тот отрицательно покачал головой. Постоял. Сделал шаг. Ноги, кажется,
его держали. В мозгу была пронзительная ясность. Мысли накатывали одна за
другой, как волны большого моря.
- А ты мастер своего дела, Руж.
- Стараюсь, - скромно потупился тот и протянул холщовую накидку.
Но Говер отстранил его руку.
- Не надо. Лучше подай мои вещи.
Говер кое-как натянул рубаху, а куртку не стал надевать, сунул в
мешок.
- Ну ладно, Руж, до вечера.
- А ты разве...
- Нет, я назад.
Говер вышел во двор и направился к пропускной сторожке. Его
пошатывало. В голове было хорошо и ясно.
"Зачем мне тащиться к Мыслящим? - усмехнулся он про себя. - Вот еще!
Я со своим мозгом теперь и в городе могу натворить такого..."
Додумать не успел. Кто-то больно ударил его по ногам, и Говер рухнул,
как подкошенный. В следующее мгновение двое стражников подхватили его за
локти и поволокли наверх, к Храму Мыслящих.
- Это уже третий за сегодня, - сказал один, пыхтя от натуги и
опираясь на пику, как на посох.
- Умники чертовы, - отозвался второй, - с ними тут возятся, мозги им
прочищают, а они, только сами чуть-чуть кумекать начнут, сразу тикать!
Лучше б посчитали, сколько на них на каждого энергии расходуют!
- Вот-вот, нет, чтобы отработать. Так их в город, назад, в болото
тянет. Небось из-за денег.
- Из-за денег, конечно...
Марианна АЛФЕРОВА
ДАР - ЗЕМЛЕ
1
Олгерд безнадежно опаздывал. Срок земной карточки истекал через
несколько часов. С похмелья он пропустил два утренних рейса на МЕЖГАЛЛАКС,
а следующий ожидался только завтра. Оставалось одно - плюнуть на все,
завалиться в кабак и там веселиться до той минуты, когда заберет служба
контроля. И сгорят синим пламенем все нашивки лимгардиста, и слабая
надежда когда-нибудь поселиться здесь, на старушке-Земле. Олгерд
повернулся и двинулся к выходу из космопорта. В похмельной и тяжелой, как
заряженный лучемет, голове мысли передвигались с трудом, рывками. "Черт
возьми, три года на Даре и месяц здесь - это просто свинство", - бормотал
Олгерд, со злобой оглядываясь по сторонам, презирая всех этих избранных
обитателей земного рая. Припоминалось смутно и кусками, как вчера в
кабаке, протиснувшись на середину крошечного зальца, он стоял,
покачиваясь, сжимая в руке пустой стакан и громко выкрикивал все, что знал
и помнило Даре - о ликвидации, о секторах, о запахе горелого мяса. Земляне
брезгливо морщились и отходили в сторону или отворачивались, а он орал,
покрываясь испариной, будто хотел вылить на них, таких чистеньких и
холеных, всю накопившуюся мерзость и грязь. Разве не ради того, чтоб Земля
была свеженькой и отмытой, он подался в лимгардисты?! Он ради них!.. -
Олгерд только сейчас сообразил, что стоит посреди холла и выкрикивает
что-то нечленораздельное и яростное, а люди обходят его, сторонясь.
Олгерд конфузливо рассмеялся, потом дерзко откинул голову, выпятив
губы, и огладил руками черную форму лимгардиста, с которой сросся, как со
второй кожей.
"Нет, конечно, не ради высоких идей", - подумал он с тоской,
признаваясь, будто кто-то его уличил и деваться было некуда - "Мне всегда
деваться некуда... Сначала из колонии - только в лимгардисты, а теперь
опять на этот чертов Дар..."
"Внеочередной рейс на МЕЖГАЛЛАКС", - сообщило объемное изображение
женщины в розовом, возникнув перед ним на секунду и уже издалека
промурлыкав: "тамбур 72, вход в 9:20".
Олгерд взглянул на часы. У него оставалось несколько минут. Только
добежать до этого самого тамбура 72. Сначала что-то в нем взбрыкнулось и
он хотел крикнуть, что плевал на всех и остается здесь, и будет делать
все, что захочет, и... Но тут же поймал себя на том, что идет к этому
самому тамбуру, и даже спешит, и поглядывает на часы.
"Я стал совершенной скотиной", - взыграла в нем неожиданно гордость,
но это уже был последний всплеск. Он вошел в тамбур, покорно развел руки в
стороны и слегка расставил ноги, давая невидимым автоматическим
соглядатаям его изучить, удостовериться, что он, лимгардист Олгерд, 28
лет, не везет с собой ничего запретного. Когда-то в юности он находил эту
процедуру унизительной и даже пытался увильнуть от нее, потом привык и
возмущался лишь для виду, а внутри него уже ничто не возмущалось, все
давно сгорело. До конца.
Он прошел светлым, чистым до блеска коридором, вступил в лифт, потом
в легкую капсулу доставки и наконец воздушные автоматы мягко выплюнули его
в салон, переполненный бледно-голубым светом, легкой музыкой и странным
терпким, незнакомым запахом. Он был внутри корабля спецрейса на
МЕЖГАЛЛАКС. Олгерд почти с растерянностью оглядывал салон обитый
бледно-голубым пластиком с золотыми эмблемами, похожими на древние
геральдические лилии. Но тут же опомнившись, приклеил наглую улыбочку к
губам, сунул руки в карманы комбинезона и двинулся по салону, насвистывая
мотивчик популярной лимгардистской песенки:
Не волнуйся, дружище, ничто не пропадет,
