Марианна АЛФЕРОВА
Рассказы
ЖЕНЩИНА С ДИВАНЧИКОМ
РЕШЕТКА
ДАР - ЗЕМЛЕ
ПЕЙЗАЖ С ОСТРОВОМ НЕВО
САЛОН ДЛЯ РОБОТА
ЖЕНЩИНА С ДИВАНЧИКОМ
Единственный ребенок родился утром.
Ася была как все, ничем не отличима. Разве что размеры. Акушерка,
взглянув на выпирающий из-под застиранной казенной рубахи живот,
презрительно скривила губы.
- Что ж это у вас, женщина, такие маленькие желания?
- Так ведь я... я по-нормальному, - смущенно пробормотала Ася,
хватаясь руками за спину и ожесточенно гримасничая, пытаясь подавить боль.
- Что, по-нормальному? - не поняла акушерка. - Все хотят
по-нормальному. Вы же знаете: в случае кесарева вещи конфискуются...
- Нет, нет, кесарева я совершенно не хочу, - замотала головой Ася и
просительно взглянула на акушерку.
В Асином лице, уже немолодом, с морщинками и дряблостью вокруг глаз
проступило что-то детское, беспомощное.
- Вы бы знали, как я его ждала...
- Здесь все ждали! Вот, слышите, - акушерка кивнула в сторону
полураскрытой двери, откуда неслись непрерывно короткие отчаянные вскрики.
- Диван, вишь захотела, - акушерка хмыкнула. - Ей, конечно, предложили
кесарево. А она - ни в какую. Ладненько, пусть попробует, родит...
Акушерка наконец встала, не теряя величия, ей присущего, вытолкнула
из-за стола свое дородное тело, подцепила небрежно из ящика три
стиранные-перестиранные серые тряпки и протянула их Асе, будто одаривала.
Потом опять-таки небрежно и снисходя кивнула на полураскрытую дверь - все
ту же, откуда кричали, и проговорила лениво, теряя уже всякий интерес:
- Крайняя кровать у двери.
В комнате, высокопотолочной, с кафелем по стенам и стеклянными
широкими дверьми враспашку, освещенной мертвым белым светом, стояло четыре
высоких металлических кровати. На одной, ближней к окну, и от всех
отдельной, взбрыкивая белыми полными ногами, лежала та женщина, чей крик
непрерывно несся в коридор. Рубаха ее вздымалась горой на животе. И Асе
стало боязно, потому что было просто невозможно вообразить такой живот.
Очередной крик перешел в невообразимый звериный рев. Содрогнулись
даже стены. Но в комнату никто не вошел.
- Женщина, ртом не рожают, - донесся из коридора наставительный голос
акушерки.
Ася видела в полураскрытую дверь ее ноги, перекинутую одна на другую,
слегка подрагивающий носок лакированной туфельки.
"Туфель ужасно равнодушный", - подумалось Асе.
Две другие обитательницы палаты лежали пока тихо, прикрывшись такими
же серыми истерзанными тряпками, какие выдали Асе, и, дожидаясь схваток и
боли, переговаривались меж собой.
- Я выбрала телевизор, хороший, но маленький, - говорила одна, со
связанными на затылке в хвост волосами. - Все говорят - телевизор - это
совсем не сложно. Муж, конечно, хотел новую модель. Но я сказала: сам
такой рожай.
- Да, им, мужикам, все диваны подавай, - хитро прищурилась
здоровенная тетка на третьей койке. - А здесь не очень-то помогают. Все
больше жмут на кесарево. Надеются, что вещи им останутся...
- Нет, но какое имеют право! Почему отбирают! Вещи-то наши, кровные!
- возмутилась та, первая, с хвостиком, и внезапно вся закривилась от боли,
вцепляясь намертво пальцами в спинку кровати.
- Неправильное развитие, говорят, - хмыкнула толстуха. - Но я так
понимаю - это им все в прибыль. За одну зарплату никто ноне не карячится.
- Так что ж делать... - растерялась женщина с хвостиком.
- А с умом все надо. Чего ради девять месяцев носить, блевать по
утрам, ни тебе купанья, ни загоранья, и выйти порожняком?! Поищите других
дураков. Я тут в четвертый раз. Сейчас пришла за холодильником. И рожу, и
без единого разрыва. Надо с умом все делать, - повторила толстушка свою
любимую фразу, - начинать с маленького, ну хоть с портативного
магнитофончика. А потом и размеры увеличивать. Не зарываться - главное.
Сразу - не с дивана, - и она с ухмылкой кивнула в сторону койки у окна.
- Главное, что обидно: одна вещь не чаще раза в год получается, -
вздохнула женщина с хвостиком, отпуская наконец спинку кровати и переводя
дыхание.
Мысли ее однако текли правильно и не сбивались, не то что в Асиной
голове, где все мешалось, и лезло одно на другое. У женщины с хвостиком
был полный порядок во всем.
- Раньше мужики все руками делали, - продолжала она, и опять
закривилась, задергалась - схватки частили, ей уж срок был в родилку идти,
но из коридора никто не шел ее смотреть, а она терпела, не кричала и не
звала.
- Э, милая, скажи спасибо, что еще так могут, - отвечала толстушка. -
И тут свои прелести есть - если с умом, конечно. Предохраняться не надо,
живи в свое удовольствие. И вещи задаром. Не часто, но если с умом, можно
и видик забабахать.
Явился врач. Голубая шапочка. Белый халат. Глаза внимательные. Но с
тоскою. Все почти настоящее. Легкий налет внимания. Присел на Асину
кровать. Положил руку на живот, взглянул на часы, засекая время.
- Как схватки? - спросил и, будто между прочим, добавил, - Что там у
вас?
- Ребенок, - призналась Ася очень тихо.
- Что? - он не понял, дернулся, сбился считать время, и, раскрыв
глаза, ослепленные вечно-белым жизненным светом, уставился на Асю. - Как
ребенок? Самый обыкновенный ре... бенок?
Ася молча кивнула и судорожно глотнула, силясь убрать комок из горла.
Ей вдруг сделалось очень стыдно своей глупости.
- И как вам это удалось?
- Не знаю... - отвечала она одними губами.
Он вскочил и бросился вон из комнаты, не обращая внимания на вопли,
что по-прежнему неслись с койки у окна. Но через минуту вернулся и
остановившись в дверях, сделал энергичный жест:
- Идите за мной! Скорее! Скорее!
Ася сползла с койки, и, собрав в ворох серые свои тряпки, в самом
деле побежала неким подобием трусцы, шаркая спадающими с ног тапками.
В другой комнатке, маленькой, угловой, но тоже с кафелем и с белым
светом, все было заставлено высокими стальными шкафами с серыми безликими
дверями. Здесь, уже на низкой, но так же обклеененной кушетке, валялись
какие-то драные резиновые ремни, клубком свивались провода и, проплутав по
полу меж ножек стульев, тянулись к высокому скособоченному шкафу. Ася
прилегла на кушетку бочком, а человек в голубой шапочке, чертыхаясь,
принялся затягивать обрывки ремней вокруг Асиного живота, скрепляя куски
медицинскими зажимами. Ремни срывались, уползали куда-то за спину, будто
были живыми. Наконец кое-как удалось с ними справиться. Врач потянулся к
панели, для Аси невидимой, что-то там принялся крутить. И тут,
оглушительное, прорвалось в комнату: бах-бах-бах...
- Однако!.. Катерина! - крикнул врач зычно.
Из-за дверей, будто только и дожидавшись этого оклика, и там до той
минуты стояла наизготовку, появилась худенькая девушка с черными до плеч
из-под белой шапочки волосами и черными чуть косо прорезанными глазами.
- Да, Георгий Алексеич, - вымолвила она с какой-то восточной
покорностью, и в то же время что-то веселое, лукавое мелькнуло в темных ее
глазах.
- Ты только посмотри! Послушай! Сердце!
- Где?
- Да тут!
И Алексеич почему-то ткнул пальцем в безликий серый шкаф, как будто
чудо относилось к этому шкафу, и там в самом деле объявилось настоящее
стучащее живое сердце.
- Так там ребенок, - с лукавою улыбкой и нимало не удивляясь,
сообщила Катерина.
Казалось, врач и сам наконец поверил.
- Зачем вам ребенок? - спросил он с какою-то тоскою, вглядываясь в
Асино лицо, будто силился что-то разглядеть, разгадать.
- Не знаю... - Ася недоуменно вздернула плечи и тут же вся скрючилась
от накатившейся боли.
- Катерина, ты что-нибудь понимаешь? - обратился Алексеич вновь к
черноглазой.
- Понимаю, Георгий Алексеич.
- Да? Занятно. А как же открытие века? Живые вещи? Что ж теперь,
возврат к старому, да? А мы?...
Он отстегнул ремни и махнул рукой, отпуская: идите, мол...
И уже одной Катерине, решив, что Ася вышла и не слышит, сообщил,
вздыхая:
- А моя очередь на видик так и не подошла.
- Так вам холодильник в том году достался...
- Так в том году!..
В коридоре на каталке, накрытая линялыми от частых стирок одеялом,
лежала женщина с хвостиком. Лицо было влажное и мятое, и волосы тоже
влажные, и косами свесились на одну сторону. В изголовье, под клеенку
затолкнутые, высовывались тапочки.
Ася остановилась.
- Ну как?
Женщина разлепила глаза, мутная мгновенная улыбка скользнула по белым
губам.
- Он там... - она повела глазами, показывая в сторону ближней
комнаты. - Показали сразу же. Как родился. Еще в этой, в смазке.
Противный, - женщина судорожно вздохнула. - А потом, как обмытый
принесли... Такая прелесть! Маленький, конечно, очень. Но подрастет.
Женщина прикрыла глаза. В белом больничном свете лицо ее казалось
прозрачным до синевы.
Ася оттолкнулась от каталки, как от пристани, и поплыла дальше по
коридору, разгребая руками воздух, будто в самом деле плыла. Остановилась
перевести дыхание. Против были двери. Как раз той комнатки, куда выносят
рожденное. И тоже, как всюду здесь приоткрытые. В комнате, кроме
ярко-белого, горел еще вовсе мертвый, синий свет. У стен - столы. Человек
в белом халате склонился над чем-то... кем-то... Ася потянулась было
разглядеть, но тут взгляд перебило - приметила она то, о чем говорила
женщина на каталке, блаженно и умиротворенно улыбаясь. Маленький,
темно-красный, прочти вишневый корпус. Темно-зеленый, слабо светящийся -
значит, живой - экран. Новорожденный телевизор со смотанным и
перевязанным, как пуповина, шнуром на боку. Тут же прилеплена - в трех
местах - бирка с номером и фамилией матери. Ася почему-то вздрогнула и
попятилась. Ей показалось, что телевизор сейчас закричит. Но в этой
комнатке было тихо. Кричали - только там, до рождения. А после - тишина.
Это-то так и поражало. Не было слабого, первого в жизни - ля, ля, ля...
Требовательного плача существа, утомленного первым серьезным усилием.
Придерживая руками живот, Ася вернулась назад, в первую комнату.
Здесь осталась только одна женщина - на койке у окна, у которой ожидался
диван. Теперь ее наконец удостоили вниманием. Возле койки стояли двое -
Георгий Алексеич и акушерка, но не Катерина, а та, что не вылезала из-за
стола, сидела, покачивая полной ногой в лакированной туфельке.
- Соглашайтесь на кесарево, - хмуро бубнил Георгий Алексеич, и с
тоскою оглядывал комнату, в которую пока больше никто не прибывал.
- Фиг вам! - взвыла женщина, вновь вскидываясь на кровати от
очередного приступа боли. - Хитренькие какие! Диванчика моего захотелось!
Нет! Нет! Нет!
Георгий Алексеич отошел от нее с кислою миной.
- За сегодня - ни одного отказа, - торопливым шепотом сообщила
акушерка. - Поумнели все. За большое не хватаются, рожают поменьше и
подороже. Ну разве что какие патологии. Так ведь с патологией - так и
работать будет хреново...
На секунду она запнулась, и, бесцеремонно глянув на Асю, почти не
сбавляя голоса, спросила:
- А эта? Точно родит? Без кесарева?
Георгий Алексеич мельком глянул на Асю и, отвернувшись пробормотал
негромко:
- Да хоть и с кесаревым, вам ее добычи не надо, - и, повернувшись к
женщине с диванчиком, проговорил хмуро:
- Ну, вставай, пошли...
Ася лежала и прислушивалась. Ей казалось, что сейчас из родилки
должны раздаться дикие вопли. Но было как будто тихо. Относительно,
