не обедал, не ужинал и ждал ответа, кого увезти. Маршал же Тито вроде бы
крепился, чтобы не наложить в штаны. Наконец Сталин ответил:
- Увезите павлина. - И немного погодя добавил: - Он считался и
считается лучшей и красивейшей из птиц так называемого свободного мира. В
отличие от некоторых бывших орлов.
Маршал Тито вроде бы вздохнул с огромным облегчением, попросился
сходить во двор, вышел, да так и не вернулся. Рыбкин своими руками вынимал
павлина из багажника той же черной машины. С тех пор он "поехал" и ни разу
не распустил хвост, а Никита жрет нынче трижды очищенную водяру с маршалом
Тито, от которой голову не ломит с похмелья.
- Ты, артист, прости меня. Нехорошо я сделал. Я без тебя выпил, пока ты
в углу стоял, - вдруг, всхлипнув, говорит мне Рыбкин. - Старина, - толкую я
ему. - Слава Богу за то, что я сегодня втрескался в одну ласточку и встретил
тебя - нормального доброго человека! Слава Богу! О чем говорить? Ну, вышил и
выпил.
- Нехорошо. Я думал, ты не видишь. Нехорошо! Извини. Только не еби
все-таки мозги, что ты меня сегодня в первый раз встретил. - Ладно, -
говорю, - держи мой долг. И брал я у тебя не тридцатку, а три тыщи, когда
постановочные нам платили. Помнишь? С трудом доказал я, Коля, Рыбкину, что
постановочных получил он не две старыми, а пять, но три я у него взял на
телевизор и чтобы он не пропил.
- Бывает же, - сказал мне Рыбкин на прощанье, - что человек вроде не
сумасшедший, а на самом деле... того. А бывает и наоборот. Захаживай. А к
кенгурам не ходи. Опять расстроишься, и возись тогда с тобой. Я же на посту
все-таки.
Но, Коля, хоть и обалдел я порядочно, не пил-то ведь сколько лет, а до
кенгуру добрался. Подхожу к вольеру, словно на свидание пришел: сердце
колотится. Впрочем, сердце, может, и от водяры колотилось: она же, гадюка, с
каждым днем все больше и больше в яд превращается. Нарочно нас, что ли,
травят? Смотрю. Все, как в кино, а самого животного не видно. Вон на том
месте я ее насиловал, бедную Джемму, вон там нанес несколько ран финским
ножом, там прикончил. Вдруг из-за зеленого строения нелепейшей походкой
вышла кенгуру. Читаю табличку: "Кенгуру Джемма. Года рождения 1950". Копия
той, убитой.
- Джемма!. - кричу, - Джемма! - Подходит к решетке.
- Здравствуй, детка! - Кинул ей французскую булку. - Значит, это я тебя
хотел, заметая следы, взорвать вместе с мамой, положив в ее сумку
гранату-лимонку? Вот ты какая, - говорю, - отгрохала! Большая. Красивая.
Ешь, миляга! - просунул руку за решетку, Джемма дохнула на нее жарко,
ткнулась в ладонь трепетным носом, а я думаю, Коля, что только электронной
машине могло придти в голову, что Фан Фаныч способен захотеть трахнуть, а
потом убить заморсков животное. Все-таки мы лучше, чем о нас думают машины и
Кидаллы.
- Ешь, миляга, хавай. Я тебе раз в неделю кешари притаранч вать буду.
Кукурузы, - говорю, - тебе достану, пшенички, зелени украду в ботаническом
саду. Если бы ты сидела в Гамбургском зоопарке, я бы тебя выкупил и
этапировал на волю, в Австралию со справкой об освобождении, а здесь...
пардон, вся власть принадлежит советам и поэтому совершенно не с кем
посоветоваться, что делать. Что нам делать, Джемма? Как нам быть? Ты знаешь,
сколько лет моей жизни, ты ешь, ешь, хавай, превратилось в страшный опыт? Не
знаешь. А зачем он мне, ты знаешь? И я не знаю. Но я верю, Джемма, что я не
знаю этого по глупости и несовершенству души. Вкусно? И я люблю хлеб. Я,
Джемма, в ласточку втрескапся. А она, запомни, пожалуйста, она есть - сама
жизнь. Теперь у тебя будет верный друг Фан Фаныч, сирота ты моя милая.
- Гражданин! - это, Коля, лягавый ко мне подканал. - Как вы себя
чувствуете?
- Хорошо. Прекрасно. Тужур, ажан, прекрасно.
- Не надо разговаривать с животными в нетрезвом виде, - говорит. Сам
молоденький. На смену бериевским костоломам пришел. Вежлив. - Вы приезжий?
- Да, - говорю, - приезжий. Хочешь выпить?
- Откуда вы приехали?
- На днях, - говорю, - я проснулся на свободе в анютиных глазках,
объективно в бороде Кырлы Мырлы. Ре-а-би-би-би-ли-ли-ли... Проводил он меня
до выхода, а я канаю с ним под руку и хипежу на весь зоопарк: - Свободу
Джемме!... Свободу оцелоту!... Свободу семейству кошачьих и подотряду
парнокопытных! Руки прочь от гиен и шакалов! Мы с вами, белые медведи!
Свободу слонам и тапирам! Руки прочь от антилоп и горилл! Руки прочь от
шимпанзе и морских львов! Нашу дружбу не задушишь, не убьешь!
Добрался на шефе до дому без приключений. Только вхожу в подъезд, слышу
за спиной типичный голос коллеги:
- Синьор Фанфани!
- Си, си! - отвечаю.
Трекали мы потом по-итальянски. Оказывается, он командирован ко мне Ди
Лазурри - боссом небольшой чикагской мафии. Очень удивился, что я всего
пятый день, как освободился. Зашли. Пищат птенцы. В бутылке немного коньяку
осталось. Выпили. Ведет себя невозмутимо, хотя на плече уже воробьиная
какашка. На итальянца не похож.
- Как, - спрашиваю, - поживает Ди Лазурри?
Плохо поживает, как оказалось, Ди Лазуррл, и более того, скоро вообще
перестанет поживать. Поэтому он перебрал в уме всех, кто мог бы принять из
его рук большое и сложное дело и остановился на моей кандидатуре. У меня
опыт работы в сложнейших социально-политических условиях, безупречная
репутация и бескорыстная энергия. В моих жилах течет немного итальянской
крови, но этого вполне достаточно для того, чтобы топнуть, когда следует,
ногой на зарвавшихся мафиозо! Что я об этом думаю? Ответ он хотел бы
получить через два дня, так как есть сложности с обратной дорогой.
- Ну, а как вы... сюда, пардон, добрались?
- Правда путешествует без виз, - на ломаном русском языке, с бандитской
ухмылкой ответил мне эмиссар. И я сказал ему, недолго думавши, что лестное
предложение Ди Лазурри принять, к сожалению, никак не могу. Масса работы на
родине. Крупнейшая финансовая операция в истории. Сотни миллиардов рублей. У
итальянца глаза на лоб полезли после этих слов. Даю пояснения. Правительство
и лично наш Никита Сергеевич страшно обиделись на народ, у которого
оказались в долгу, надавав ему на много лет кучу облигации по куче займов.
Народ привык к розыгрышам, погашениям, аппетиты растут, и правительство
вынуждено возвращать народу чуть ли не ежемесячно огромные суммы. А ведь в
прошлом народ сам спровоцировал правительство взять у него в долг на
восстановление и развитие сельского хозяйства. Сложилась ненормальная
обстановка. Правнтельство изнемогло от вампирских привычек
народа-ростовщика. Партия сказала: "Будет!" Никита приказал прекратить такое
безобразие. "Руки прочь от официальных таблиц розыгрышей всех займов!" "Нет
- народу Гобсеку!"
- Сами понимаете, - говорю, - синьор, в связи со всем этим у меня много
работы.
- О! Ваш босс Хрущев - великий мафиозо! - восхитился синьор. - Он
принял нашу славную мафию от Сталина и вынужден расхлебывать его кашу.
Ничего не поделаешь. В финансах должен быть порядок, - говорю. - Так что
чао, голубь, чао.
- Это окончательный ответ?
- Синьор Фанфани не бросает последних слов на ветер. Передайте Ди
Лазурри привет и пожелание выздоровления. Привет также маэстро Тосканини.
Чао. Проводил его. Пошел к Зойке телевизор смотреть. Торжественное заседание
какое-то. Без всякого удивления тыкаю пальцем в экран и втолковываю Зойке,
что третий справа от Никиты - Чернышевский. Я с ним вместе срок волок и
попал ему за все ланцы, сахарки, и птюхи в "буру".
- Слово предоставляется старейшему члену нашей партии, соратнику
Ильича, участнику боев за взятие Зимнего дворца Николаю Гавриловичу
Чернышевскому...
Я пошел кемарить. Прилег на диванчик, но уснуть не могу. Протрезвел. О
ласточке думаю, как мальчик, тишина теплая и темная в моей душе и в мире,
только воробьи шебуршат еле слышно крылышками во сне, в гнездах птенцы
слепые попискивают и я благодарю Творца за то, что явлен мне образ Свободы и
губы от ужаса кусаю, вспомнив, как сигали ночью с нар зпилептики-большевики,
а я расхлебывал эту мычащую и хрипящую человеческую кашу. Слава тебе,
Господи, все это позади!
Кстати, Коля, вот-вот должна вернуться из Крыма Галочка. Давай вынесем
во двор посуду, позволим себе ее не сдавать. Смотри, сколько мы вылакали!
Молодцы! Здоровяки! Вынесем, приберем ласточкино гнездо и сходим в
"Березку", в славный магазин имени Октябрьской революции и Сталинской
конституции. Я тебе объясню, откуда у меня сертификаты. Вдруг вызывает меня
иньюрколлегия и говорит: - Согласно завещанию австралийского миллионера
Джеймса Кларка вам положено наследство в 200 000 фунтов стерлингов.
- Кларк, - спрашиваю, - не ошибся?
- Нет. Ни у него, ни у нас ошибки быть не может. Вас зто наследство
дожидается уже 76 лет. Завещано оно человеку любой национальности, который
изнасилует и зверски убьет кенгуру, нанеся ей ножом четырнадцать ран. Так
что все сходится. Распишитесь.
- Одну минутку, - говорю, - но ведь органы ушли в несознанку и
утверждают, что я был осужден за попытку убрать антипартийную группу еще при
жизни Сталина, а кенгуру - это мой бред, лагерная паранойя и так далее.
- Вы - неглупый человек и понимаете, что речь идет о крупной сумме. О
валюте. Стране она сейчас необходима. Если промедлить, то слух о завещании
пронесется по всему миру и начнутся массовые убийства и изнасилования
несчастных кенгуру лжепретендентами на наследство. Партия считает, что вы
являетесь единственным законным наследником Кларка. Распишитесь.
- А он что, - спрашиваю, ибо спешить мне некуда, - был с легкой
припиздью?
- Кенгуру много раз совершали набеги на его поля, опустошали их, и под
конец жизни Кларк заимел кенгурофобию ужасно тяжелой формы. Он прыгал на
четвереньках, носил на животе сумку с золотом и,умирая, оставил вот зто
странное, лежащее перед вами завещание. Из-за утечки информации о вашем
преступлении и о суде над вами узнал атташе культуры посольства Австралии, и
делу, с согласия Никиты Сергеевича, был дан ход. Распишитесь, пожалуйста.
Сумма прописью. Двести двадцать один рубль. 86 копеек цифрами.
- То есть, как это, - говорю, - двести двадцать один рубль 86 копеек
цифрами? Вы меня за кого прннимаете, фармазоны гонконгские? 200 000 кладите
на бочку стерлингов и переводите их в сертификаты. Торговаться не будеи.
Воля покойного господина Кларка для меня вот уже несколько минут священна.
Желаю соответствовать завещанию.
Тут выходит из кабинета лощеный деятель. Пробор, Золотая оправа.
Бабочка. Запонки элегантные. Костюм с выставки "40 лет СССР" В руках сигара.
- Прошу вас ко мне, Фан Фаныч! Прошу. Зашли мы в кабинет. На низком
изящном столике - виски, бананы, кока-кола, содовая, сандвичи и японские
сухарики для пива. Пиво же само во льду удостоилось чести стоять.
- Чешите, - говорю, - товарищ международный юрист, за ушами у
международного урки. Слушаю вас. Только без темени. Я - не гимназист из
книжки "Белеет парус одинокий".
Короче говоря, Коля, выложил он мне, после того, как я предложил
помянуть эксцентричного австралийца, ихние расчеты. Оказалось по какому-то
закону или личному указанию, они обязаны отныкать от моих стерлингов 75%.
Затем от оставшейся суммы мне следовало отчислить в фонд мира еще огромную
часть. Бездетность, подоходный налог, беспартийные, праздничные и, наконец,
Коля, мне был предъявлен счет за что, как ты думаешь ? .. Да ! Ты - неглупый
человек. Эти твари обнаглели до того, что я должен был выплатить за убитую
