речь свою выкрутасами украшал, этот человечек - шмыг, и вдоль стенки,
вдоль стенки! На нем пегий какой-то плащ с капюшоном. А капюшон чуть ли не
до седой бороденки спущен.
Не поклонившись графу, как-то воровато пробрался этот человек к
дверям и совсем было улизнул, но бдительный слуга схватил его за суконный
шиворот, чем нарушил лекарскую высокомудрую речь. А тут еще человечек
дернулся и крякнул что-то птичьим голосом.
- Ты чего безобразничаешь? - напустился на слугу сходу граф. - Ты
чего в чужом доме людей за шиворот хватаешь?
- А почему он вашей светлости не поклонился? - возмущенно шумит
слуга. - Светло же здесь и видно, какой у вашей светлости герб на перевязи
- графский! Да и у меня на плаще тоже ваш герб имеется! И в жизнь не
поверю, чтобы городской житель не умел гербы различать!
- Какая светлость, опомнись! - замахал на него рукавами лекарь. - Ты,
гляди, на улице графа светлостью не назови! Тут с этим строго. Никаких
светлостей...
Вздохнул лекарь, рожу скривил и добавил:
- Одни мрачности...
- Значит, и герб с плаща спороть? - спросил слуга и с большим
сомнением отпустил добычу. - Слышали мы у себя, на севере, что у вас тут
чудеса творятся, но не думали, что до такой дури вы дожили. Все равно -
человек он пожилой, должен помнить, как приличные люди со знатью
здороваются! Опять же, герб!
- Я этих гербов за сорок лет, может, тысяч десять руками перетрогал!
- сердито пискнул ему в ответ человечек. - Я, да будет тебе известно,
ювелир и эти самые гербы из перегородчатой эмали на заказ мастерил, когда
ты еще пеленки пачкал! И графский герб для меня - плевое дело!
- Графский герб для тебя - плевое дело?! - взорвался тут и молодой
граф. - Ах ты замухрышка! Жилло, держи его за шиворот покрепче!
Словом, склока, ругань, чушь собачья. Граф двести поколений своих
предков поименно вспоминает, ювелиришка всех народных избранников из
Равноправной Думы в свидетели зовет, слуга пинками его кланяться
заставляет. Лекарь, бедняга, прямо в угол влип и таращится, рот разинув.
Ошалел от такого темперамента...
И тут вбегает девчонка кухонная, в грязном переднике, с метлой, и
орет громче всех:
- Да тихо вы!!!!
Естественно, где женщина вопит, там мужикам уже делать нечего. Слуга
с большой неохотой выпустил капюшон, человечек отскочил, граф тоже
опомнился и, простите, заткнулся. Тут лекарь видит, что буря окончилась, и
из угла возникает.
- Иди на кухню, Лиза, - строго велит он девчонке, - мы тут и без тебя
справимся. Вечно не в свое дело лезешь.
- Вы посмотрите, хозяин, что у него в кармане. В левом, - бросает
девчонка, глазами стрельнув в ювелира, поворачивается и, мотнув тяжелой
полосатой юбкой, уходит.
Тут устремляет господин лекарь на ювелира тяжелый свой взгляд. Кабы
не знать, что господин лекарь от шума в угол пугливо забивается - так от
этого грозного взгляда и в обморок недолго...
Ювелир же с сопением опускает глаза, и рожа у него не то что
виноватая - разочарованная..
Смотрит слуга вслед этой самой Лизе и чудится ему, будто вокруг
головы у девчонки - вроде сияния. А никакого сияния быть не может. Платок
на голову накручен и сзади завязан. И еще - откуда быть сиянию с таким-то
носом? Нос у кухонной девчонки длинный, тонкий, острый - ну, шило и шило,
таким дырки в стременных петлицах или, скажем, в конских подпругах хорошо
проковыривать!
Но шея между платком и воротом сорочки белая, стройная. Тем более,
что кружевце ворота - серенькое, застиранное. И под тяжелой юбкой все
округлости, сразу ясно, в полном порядке.
- Ну, так что же у нас в левом кармашке? - ласково этак спрашивает
лекарь. И голосок сладенький, будто не воришка перед ним, а хворое
дитятко. - Может быть, у нас перстенек в кармане?
Ювелир молчал, молчал, глаза опустив, да как выхватит из кармана, да
как шваркнет об пол блестящую штучку! Да как сверкнет на лекаря бешеными
глазами! И - за дверь!
Слуга, повинуясь графскому взору, эту штучку с пола подобрал и на
ладони хозяину с лекарем поднес. Ну, и сам разглядел.
Это был перстень с темным камнем. Перстень сам по себе невелик,
прост, камень гладкий, продолговатый, полупрозрачный, и знак на камне с
оборотной стороны вырезан. Вроде как цветок, выложенный изнутри золотой
проволочкой. Даже непонятно, кто бы такой перстень носить мог - для
женщины великоват, для щеголя простоват.
- Занятная штучка, - сказал молодой граф. - И с чего бы вдруг этому
ювелиришке ее у вас, друг мой, воровать? Ювелиры - господа богатые, а
такой перстенек много стоить не должен.
- Из-за этого перстенька, сударь мой любезный, у нас с этим чертовым
ювелиром такая катавасия вышла, что в трех словах не расскажешь, -
отвечает лекарь. - Вот сядем сейчас за ужин, выпьем, закусим, и я всю эту
историю преспокойненько расскажу... И позвольте мне слугу вашего
наградить. Вовремя он воришку заметил.
- Я только от господина принимаю награду, - с достоинством заявил
слуга, да еще рукой сделал вот этак - мол, мне вашего не надо. А граф, на
это улыбнувшись одобрительно, похлопал его по плечу, и тем разговор о
награде и кончился. Хотя слуга рассчитывал на что-нибудь более
вещественное, чем хлопочек господской ручки.
Конечно, мог он на это свое скромное желание еще как-то намекнуть. Но
был от природы не то чтоб застенчив - нет, иногда и язык распускал! - был
как-то неспособен свой денежный интерес защитить. Да и прочие интересы,
если разобраться.
И, разумеется, граф с господином лекарем отправились ужинать в
роскошно убранную столовую, а слуге девчонка Лиза показала его место за
кухонным столом. А оттуда, с кухни, историю про перстенек не расслышать
при всем желании.
Разумеется, всплыла потом эта история, и лучше бы графскому слуге
знать ее с самого начала, но не вышло - и ладно.
- Не ко времени вы приехали, - сказала кухарка Маго, наливая густую,
прямо ложка в ней торчком, грибную похлебку со шкварками. - Лучше бы графу
поскорее на север, домой убираться, да и тебе с ним вместе. Брякнете на
улице что-нибудь этакое, неравноправное, и тем вся ваша учеба кончится.
- Нам добрые люди советовали дома годок-другой посидеть, - и Жилло
отхватил себе ломоть хлеба, такой, что под него и рот разинуть мудрено,
челюсти крякнут. - Так нет же, университет нам подавай! Науку нам подавай!
Металлы и эликсиры! Я бы, будь моя воля, из графства не ногой. Опять же,
невеста у меня там осталась.
- Какая наука? - изумилась Маго. - Того гляди, университет закроют и
студиозусов всех репу копать отправят. Негоже, чтобы одни были умнее, а
другие дурее.
- Негоже, чтобы одни были беднее, а другие богаче, - добавила Лиза.
- Негоже, чтобы одни были красивше, а другие - как пожилое воронье
пугало, - вставил свое слово и кучер Кабироль, показав при этом Маго
длинный язык. - А ты - светлость, светлость!.. Эй, Маго, эй!..
Мотнул Кабироль головой вправо, влево, но от ложки не увернулся.
Ложка, прямо из котла, весомо хлопнула его по лбу - похлебка потекла по
переносице. А Маго с Лизой, две ведьмы, старая и молодая, расхохотались.
Так что сидят лекарская челядь и Жилло по-домашнему, ужинают. Слугу
расспрашивают - шалят ли на дорогах оборотни и вурдалаки, не умоталось ли
куда обманное озеро. И не сразу обращают внимание, что в двери кто-то
гремит и грохочет. Ну, угомонились и треск услышали. Побежал привратник,
отворил, и сразу же по шее получил. Это, видите ли, гонец из Коронного
замка прискакал. Коронный замок, куда вселились двадцать лет назад
избранники народа, как оно и положено, на горе, столичный город Кульдиг с
укреплениями - внизу, скакать - ну всего ничего, а конь в мыле, гонец в
ярости. Рычит хуже всякого вурдалака.
- Немедленно! Сию секунду! - шумит. - В замок! По приказу! Избранники
ждать не любят!
То есть, когда слуга на этот галдеж с кухни выскочил, красномундирный
гонец уже сказал, зачем лекарь вдруг на ночь глядя понадобился, и вопил
просто для порядка. И понял слуга, что сейчас хозяин дома уедет, но это
его не огорчило и не обрадовало, потому что думского лекаря он видел
впервые в жизни, и к столу своему тот его не пригласил.
Не успел гонец угомониться, лекарь выходит - в парике, в другой уже
мантии, парадной, поверх служебного кафтана. Рукава с обшлагами из
прорезей выправляет, опять же, шпажонку в заднюю прорезь выставляет, чтобы
не задирала мантию, как петушиный хвост. Все разумно продумано в лекарском
наряде! И молодой граф следом за ним сундучок несет. Слуга смотрит и
глазам не верит - молодой граф в камзолишке каком-то дрянном и в его,
слуги, плаще! Только герб уже отодран, нитки висят. Глядит он на своего
господина, а тот палец к губам прижимает - молчи, значит, а то я до тебя
потом доберусь! Тут слуга смекнул, что хочется его молодому господину
почему-то тайно в замке побывать.
- Карету немедленно! - командует лекарь. - Мои инструменты и снадобья
- сию минуту в карету!
Тут граф сует в руки слуге сундучок - неси, мол, - и шепчет незаметно
в ухо:
- Поедешь с нами, Жилло...
Причем физиономия у него почему-то развеселая.
Ну, хватает Жилло в прихожей зимний плащ Кабироля, хотя на дворе -
лето, выходят все из дома, лекарь в карету садится, Кабироль - на козлы,
граф со слугой - на запятки прыгают. Гонец на своем буйном коне - впереди,
два красномундирных гвардейца верхами - позади. И понеслись!
- Раз в жизни такая удача бывает! - говорит граф слуге. - В замковых
мастерских лучшая вышивальщица заболела! Представляешь, мы с тобой в
замковые мастерские попадем!
Тут слуга все и понял. Про эти самые мастерские даже в том северном
захолустье знали, откуда они с графом в столичный город прибыть изволили.
Туда брали красивых умелых девушек со всего государства, и работали
они там взаперти. Мантии народным избранникам вышивали, знамена, перевязи,
что прикажут... Для небогатой девицы это прямо мечта несбыточная - попасть
в замковые мастерские! При всех строгостях она там себе хорошего жениха
все же сыщет. И Дума ей приданое даст.
Но если Равноправная Дума отправит непонятно куда, так что и следов
не останется, кого-то из почтенного дворянства, а дочку в виде особой
заботы поближе к себе, в мастерскую определит, то радости мало. Присмотру
за ней одной - больше, чем за всеми прочими. Чтобы прониклась законом
Всеобщего Равноправия!
И еще, говорят, попадались там девицы вовсе непонятного
происхождения. Народные избранники - они тоже когда-то были молодыми и
любвеобильными, вот и понимайте как умеете...
Кроме того, именно среди этих мастериц избранники подружек себе,
говорят, заводили. Видно, чтобы далеко не бегать. И это для многих
красавиц тоже становилось ступенечкой к благополучию.
Такую разнообразную ахинею плели в народе о мастерских. Ее-то и
вспоминали граф с Жилло, когда на запятках тряслись. Жилло, когда
разобрался, не очень-то эту авантюру одобрил, да еще съязвил - мол, ваше
дело, сударь, молодое, пташечки-милашечки, увлечения-приключения, но я-то,
старый дурак, чего за вами увязался? Мне, мол, уже на покой пора, жениться
наконец на вами же предназначенной невесте, а не то что за молодыми
девчонками подглядывать... Сказав это, вспомнил Жилло Лизу, и как она
ловко в дверь шмыгнула, и как над ним нагнулась, когда мясо в миску
накладывала, и белую шейку, и тупоносый башмачок из-под тяжелого подола.
Девчонка... да... Вот кабы не шило...
