политическим опытом, своими знаниями; но они не могли иметь решающего
голоса, не нарушая принципа представительства рабочих масс. Они были, если
можно так сказать, политическими экспертами в составе Совета.
Этот несомненный факт, установить который не представляло труда, создавал,
однако, для следственной и обвинительной властей чрезвычайные затруднения.
Первое затруднение - чисто юридического характера. Если Совет - преступное
сообщество, заранее поставившее себе такие-то цели, если обвиняемые - члены
этого преступного сообщества и в этом именно качестве должны предстать
перед судом, как же быть с теми из обвиняемых, которые имели право лишь
совещательного голоса, которые могли только пропагандировать свою точку
зрения, но не могли делать того, что характеризует члена сообщества, - не
могли участвовать в голосованиях, т.-е. в прямом и непосредственном
направлении коллективной воли преступного сообщества? Как заявления
эксперта на суде могут оказать огромное влияние на приговор, что, однако,
не делает эксперта ответственным за этот последний, так и заявления
представителей партий, какое бы влияние они ни оказывали на деятельность
всего Совета, не делают, однако, юридически ответственными тех лиц, которые
говорят Совету: вот наше убеждение, вот мнение нашей партии, но решение
зависит от вас. Само собою разумеется, что представители партий не имеют
никакого намерения укрываться от прокуратуры за это соображение.
Прокуратура ведь защищает не "статьи", не "закон", не "право", а интересы
определенной касты. И так как этой касте они, представители партий, своей
работой наносили не меньшие удары, чем все другие члены Совета, то вполне
естественно, что правительственная месть, в форме приговора Судебной
Палаты, должна обрушиться на них в такой же мере, как и на представителей
фабрик и заводов. Но несомненно одно: если квалификация депутатов, как
членов преступного сообщества, может быть сделана лишь путем смелого
насилия над фактами и их юридическим смыслом, то применение 101 ст. к
представителям партий в составе Совета представляет собою воплощенный
юридический абсурд. Так говорит, по крайней мере, человеческая логика, а
логика юридическая не может быть ничем иным, как применением
общечеловеческой логики к специальной области явлений.
Второе затруднение, вытекавшее для прокуратуры из положения делегатов от
партий в Совете, имело характер политический. Задача, которая освещала путь
сперва жандармскому генералу Иванову, затем товарищу прокурора г. Бальцу
или тому, кто его вдохновлял, была очень проста: представить Совет как
заговорщическую организацию, которая под давлением кучки энергичных
революционеров командует терроризированной массой. Против такой
якобинско-полицейской пародии на Совет протестует все: состав Совета,
открытый характер его деятельности, способ обсуждения и решения всех
вопросов, наконец отсутствие у представителей партий решающего голоса. Что
же делает следственная власть? Если факты против нее, тем хуже для фактов:
она расправляется с ними административным порядком. Из протоколов, из
подсчета голосов, наконец из показаний своих агентов жандармерия могла без
труда установить, что представители партий пользовались в Совете только
совещательным голосом. Жандармерия знала это; но так как этот факт стеснял
размах ее государственных соображений и комбинаций, то она сознательно
делает все, чтобы ввести в заблуждение прокуратуру. Несмотря на всю
важность вопроса о юридическом положении представителей партий в составе
Совета, жандармерия на допросах систематически и вполне сознательно обходит
этот вопрос. Эту любознательную жандармерию крайне интересует, на каких
местах сидели отдельные члены Исполнительного Комитета, как они входили и
выходили; но ее совершенно не интересует, имели ли 70 социал-демократов и
35 социалистов-революционеров, итого 105 человек, право решающего голоса по
вопросам о всеобщей стачке, 8-часовом рабочем дне и пр. Она не задавала ни
подсудимым, ни свидетелям известных вопросов только для того, чтобы
избежать установления определенных фактов*. Это совершенно очевидно, против
этого невозможно спорить.
/* Только в одном месте обвинительный акт отмечает, что, по словам
Расторгуева, "представители партий не имели, будто бы, права голоса при
баллотировках" (стр. 39). Но прокуратура совершенно не позаботилась
выяснить для себя этот вопрос - вернее сказать, она его сознательно
обошла./
Мы сказали выше, что следственная власть вводила таким образом в
заблуждение обвинительную. Но так ли это? Прокуратура, в лице своего
представителя, присутствует на допросах или, по крайней мере, подписывает
протоколы. Таким образом у нее всегда есть возможность проявить свой
интерес к истине. Нужно только, чтоб этот интерес был у нее. Но такого
интереса у нее нет, разумеется, и в помине. Она не только прикрывает
очевидные "промахи" предварительного дознания, но и пользуется ими для
заведомо ложных выводов.
Грубее всего это проявляется в той части обвинительного акта, которая
трактует о деятельности Совета по вооружению рабочих.
Мы здесь не станем разбирать вопрос о вооруженном восстании и об отношении
к нему Совета. Эта тема рассмотрена в других статьях. Здесь для нас будет
совершенно достаточно сказать, что вооруженное восстание, как революционная
идея, вдохновляющая массы и направляющая их выборную организацию, так же
отличается от прокурорско-полицейской "идеи" вооруженного восстания, как
"Совет Рабочих Депутатов" отличается от сообщества, предусмотренного ст.
101. Но если следственная и обвинительная власти обнаруживают безнадежное
полицейское непонимание смысла и духа Совета Рабочих Депутатов, если они
беспомощно путаются в его политических идеях, то тем сильнее их стремление
обосновать обвинение на такой простой, механической вещи, как браунинг.
Несмотря на то, что жандармское дознание, как увидим, могло предложить
прокуратуре крайне скромный материал по этому вопросу, сочинитель
обвинительного акта делает замечательную по своей отваге попытку доказать
факт массового вооружения рабочих Исполнительным Комитетом в целях
вооруженного восстания. Соответственное место обвинительного акта придется
процитировать и подвергнуть рассмотрению по частям.
"К этому же времени (т.-е. ко второй половине ноября), - так рассуждает
прокуратура, - относится, повидимому, и фактическое осуществление всех
приведенных выше предположений Исполнительного Комитета о вооружении
петербургских рабочих, так как, по словам депутата табачной фабрики
Богданова, Григория Левкина, в одном из заседаний в средних числах ноября
решено было (кем?) образовать для поддержки демонстраций вооруженные
десятки и сотни, и именно в это время депутат Николай Немцов указал на
отсутствие у рабочих оружия, и между собравшимися (где?) был начат сбор
денег на вооружение". Итак, мы узнаем, что в середине ноября Исполнительный
Комитет осуществил "все" свои предположения по вопросу о вооружении
пролетариата. Чем это доказывается? Двумя неоспоримыми свидетельствами.
Во-первых, Григорий Левкин показывает, что около этого времени решено было
(повидимому, Советом) образовать вооруженные десятки и сотни.
Не очевидно ли, что Совет в середине ноября выполнил все свои намерения в
деле вооружения, раз в это именно время он выразил... намерение (или вынес
решение) организовывать десятки и сотни? Но точно ли Совет выносил такое
решение? Ничего подобного. Обвинительный акт ссылается в данном случае не
на советское постановление, которого не было, а на речь одного из членов
Совета (мою); в том же обвинительном акте речь эта раньше цитируется на
стр. 17.
Таким образом в доказательство осуществления "предположений" прокуратура
ссылается на резолюцию, которая, если бы даже она и была принята, являлась
бы одним из таких "предположений".
Второе доказательство вооружения петербургских рабочих в середине ноября
дал Николай Немцов, который "именно в это время (!) указал на отсутствие у
рабочих оружия". Правда, не легко понять, почему собственно указание
Немцова на отсутствие оружия должно доказывать присутствие такового.
Дальше, впрочем, прибавлено, что "между собравшимися был начат сбор денег
на вооружение". Что деньги на вооружение вообще собирались рабочими, это не
подлежит сомнению. Допустим, что они могли собираться и в том частном
случае, который имеет в виду прокуратура. Но совершенно невозможно понять,
каким образом из этого обстоятельства вытекает, будто "к этому времени
относится фактическое осуществление всех приведенных выше предположений
Исполнительного Комитета о вооружении петербургских рабочих". Далее: кому
делал Николай Немцов указание на отсутствие оружия? Очевидно собранию
Совета или Исполнительного Комитета. Следовательно, приходится предположить
что несколько десятков или сотен депутатов собирали между собою деньги на
вооружение масс, при чем этот сам по себе достаточно невероятный факт
служит доказательством того, что массы были в это время уже фактически
вооружены.
Таким образом, вооружение рабочих доказано; остается вскрыть его цель. Вот
что по этому поводу говорит обвинительный акт: "Вооружение это, - как
удостоверил депутат Алексей Шишкин, - имело своим предлогом возможность
погромов, но, по его словам, погромы эти были только предлогами, а в
действительности же к 9 января подготовлялось будто бы вооруженное
восстание. Действительно, - продолжает обвинительный акт, - раздача оружия,
по словам депутата завода Однера, Михаила Хахарева, была начата
Хрусталевым-Носарем еще в октябре, и он, Хахарев, получил от Хрусталева
браунинг, "для защиты от черной сотни". Между тем эта оборонительная цель
вооружения опровергается, помимо всех изложенных выше постановлений Совета,
также и содержанием некоторых документов, найденных в бумагах Георгия
Носаря. Так, между прочим, там оказался подлинник резолюции Совета без
определения времени его составления, заключающий в себе призыв к
вооружению, составлению дружин и армии, "готовой на отпор терзающему Россию
черносотенному правительству".
Остановимся пока на этом. Отпор черносотенцам, - только предлог; истинная
цель общего вооружения, осуществленного Советом в середине ноября, -
вооруженное восстание 9 января. Правда, об этой истинной цели не знали не
только те, которых вооружали, но и те, которые вооружали, так что, если бы
не было показаний Алексея Шишкина, осталось бы навсегда неизвестным, что
организация рабочих масс назначила восстание на определенное число. Другим
доказательством того, что именно около половины ноября Исполнительный
Комитет вооружил массы для восстания в январе, служит, как мы видели, тот
факт, что в октябре Хахарев получил от Хрусталева браунинг "для защиты от
черной сотни".
Оборонительная цель вооружения опровергается, однако, по мнению прокурора,
сверх всего прочего еще и некоторыми документами, найденными в бумагах
Носаря, напр., подлинником (?) резолюции, призывающей к вооружению с целью
дать "отпор терзающему Россию черносотенному правительству". Что Совет
Рабочих Депутатов ставил массам на вид необходимость вооружения и
неизбежность восстания, это ясно видно из многих постановлений Совета;
этого никто не может оспорить; этого прокуратуре не приходится доказывать.
Она задалась целью доказать, что Исполнительный Комитет в середине ноября
привел в исполнение "все свои предположения" по части вооружения масс, и
что это фактически осуществленное вооружение имело своей прямой и
непосредственной целью вооруженное восстание, и в виде доказательства
прокуратура приводит еще одну резолюцию, которая от других отличается тем,
что относительно ее нельзя сказать, к какому времени она относится и
принималась ли она вообще Советом в какое бы то ни было время. И наконец,
именно эта сомнительная резолюция, которая должна опровергать
оборонительный характер вооружения, именно она ясно и отчетливо говорит об
отпоре терзающему Россию черносотенному правительству.
