забастовку. При этом имелась в виду лишь повсеместная пробная мобилизация
боевых сил: самый бой попрежнему откладывался до января.
7 октября было решительным днем. "Начались спазмы сердца", - как писало
"Новое Время" - московские железные дороги отмирали одна за другой. Москва
изолировалась от страны. По телеграфной проволоке помчались, обгоняя друг
друга, испуганные телеграммы: Нижний, Арзамас, Кашира, Рязань, Венев
наперебой жалуются на измену железных дорог.
7-го забастовала Московско-Казанская дорога. В Нижнем забастовала
Ромодановская ветвь. На следующий день забастовка распространилась на
Московско-Ярославскую, Московско-Нижегородскую и Московско-Курскую линии.
Но другие центральные пункты откликнулись не сразу.
8 октября на совещании служащих петербургского узла решено было деятельно
приступить к организации всероссийского железнодорожного союза, возникшего
на апрельском съезде в Москве, с тем, чтобы предъявить впоследствии
правительству ультиматум и поддержать свои требования забастовкой всей
железнодорожной сети. О забастовке здесь говорилось еще в неопределенном
будущем.
9 октября забастовали: Московско-Киево-Воронежская, Московско-Брестская и
другие линии. Стачка овладевает положением и, чувствуя под собой твердую
почву, она отменяет все сдержанные, выжидательные и враждебные ей решения.
9 октября на экстренном собрании петербургского делегатского съезда
железнодорожных служащих формулируются и немедленно же рассылаются по
телеграфу по всем линиям общие лозунги железнодорожной забастовки:
8-часовой рабочий день, гражданские свободы, амнистия, Учредительное
Собрание.
Стачка начинает уверенно хозяйничать в стране. Нерешительность окончательно
покидает ее. Вместе с ростом численности растет самоуверенность ее
участников. Над экономическими нуждами профессий выдвигаются революционные
требования класса. Вырвавшись из профессиональных и местных рамок, она
начинает чувствовать себя революцией, - и это придает ей неслыханную
отвагу.
Она мчится по рельсам и властно замыкает за собой путь. Она предупреждает о
своем шествии по проволоке железнодорожного телеграфа. "Бастуйте!" -
приказывает она во все концы. 9-го газеты сообщили всей России, что на
Казанской дороге арестован с прокламациями какой-то электротехник Беднов.
Они все еще надеялись остановить ее, конфисковав пачку прокламаций.
Безумцы! Она идет вперед...
Она преследует колоссальный план - приостановить промышленную и торговую
жизнь во всей стране, - и она не упускает при этом ни одной детали. Где
телеграф отказывается ей служить, она с военной решительностью разрывает
проволоку или опрокидывает столбы. Она задерживает беспокойные паровозы и
выпускает из них пары. Она приостанавливает электрические станции, а если
это трудно - портит электрические провода и погружает вокзалы во мрак. Где
упрямое противодействие мешает ее планам, там она не задумывается развести
рельсы, испортить семафор, опрокинуть локомотив, загородить путь, поставить
вагоны поперек моста. Она проникает на элеватор и прекращает действие
подъемной машины. Товарные поезда она задерживает там, где настигает их, а
пассажирские она нередко доставляет до узловой станции или до места
назначения.
Только для своих собственных целей она разрешает себе нарушить обет
неделания. Она открывает типографии, когда ей нужны бюллетени революции,
она пользуется телеграфом для забастовочных предписаний, она пропускает
поезда с делегатами стачечников.
Во всем остальном она не делает изъятий: она закрывает заводы, аптеки,
лавки, суды.
Время от времени ее внимание утомляется и бдительность ослабевает то здесь,
то там. Иногда шальной поезд прорывается сквозь стачечную заставу, - тогда
она снаряжает за ним погоню. Он бежит, как преступник, мимо темных и пустых
вокзалов, без телеграфных предупреждений, сопровождаемый ужасом и
неизвестностью. Но, в конце концов, она настигает его, останавливает
паровоз, изгоняет машиниста и выпускает пары.
Она пускает в ход все средства: она призывает, убеждает, заклинает, она
умоляет на коленях - так поступила в Москве женщина-оратор на платформе
Курского вокзала, - она угрожает, стращает, забрасывает камнями, наконец,
стреляет из браунинга. Она хочет добиться своей цели во что бы то ни стало.
Она слишком много ставит на карту: кровь отцов, хлеб детей, репутацию своей
силы. Целый класс повинуется ей, - и если ничтожная частица его,
развращенная теми, против кого она борется, становится поперек ее пути,
мудрено ли, если она грубым пинком отбрасывает помеху в сторону.
IV
Двигательные нервы страны замирают все больше и больше. Экономический
организм коченеет. Смоленск, Кирсанов, Тула, Лукоянов беспомощно жалуются
на полную железнодорожную забастовку. Неуклюжие железнодорожные батальоны
ничего не в силах поделать, когда против них вся линия, вся сеть. Десятого
замерли почти все дороги, примыкающие к Москве, в том числе Николаевская до
Твери, - и Москва совершенно затерялась в центре необъятной территории.
Последняя дорога Московского узла, Савеловская, забастовала 16-го.
10-го вечером в зале московского университета собрались забастовавшие
железнодорожные служащие и постановили бастовать до удовлетворения всех
требований.
Железнодорожная стачка от центра надвинулась на окраины. Восьмого
забастовала Рязано-Уральская линия, девятого - Брянская линия Полесской
дороги и Смоленск - Данков; десятого - Курско-Харьково-Севастопольская и
Екатерининская ж.д., все дороги Харьковского узла. Цены на продукты всюду
стали быстро возрастать. 11-го Москва уже стала жаловаться на отсутствие
молока.
В этот день железнодорожная стачка сделала еще новые завоевания. Начало
прекращаться движение на Самаро-Златоустовской дороге. Стал Орловский узел.
На Юго-Западных дорогах забастовали самые крупные станции: Казатин, Бирзула
и Одесса, на Харьково-Николаевской - Кременчуг. Остановились Полесские
дороги. В Саратов в течение дня прибыло три поезда, исключительно с
делегатами, выбранными от забастовщиков. Делегатские поезда, как сообщает
телеграф, встречались на всем пути следования восторженно.
Железнодорожная забастовка распространяется неотвратимо, втягивая линию за
линией, поезд за поездом. 11 октября курляндский генерал-губернатор издал
срочное постановление, карающее за прекращение работ на дороге заключением
в тюрьму на 3 месяца. Ответ на вызов последовал тотчас. 12-го уже не было
поездов между Москвой и Крейцбургом, линия забастовала, поезд в Виндаву не
пришел. 15-го прекращена в Виндаве работа на элеваторе и в коммерческом
железнодорожном агентстве.
В ночь с 11-го на 12-е приостановилось движение на всех привислинских
ветвях. Утром не вышли из Варшавы поезда в Петербург. В тот же день, 12-го,
забастовка оцепила Петербург. Революционный инстинкт подсказал ей
правильную тактику: она сперва подняла на ноги всю провинцию, забросала
правящий Петербург тысячами перепуганных телеграмм, создала, таким образом,
"психологический момент", терроризовала центральные власти, и затем явилась
сама, чтобы нанести последний удар. Утром 12-го с полным единодушием было
проведено прекращение работ во всем петербургском узле. Одна Финляндская
линия работала, поджидая революционной мобилизации всей Финляндии, - она
стала только четыре дня спустя, 16-го. Тринадцатого октября забастовка
достигла Ревеля, Либавы, Риги и Бреста. Прекращены работы на ст. Пермь.
Остановлено движение на части Ташкентской дороги. Четырнадцатого
забастовали Брестский узел, Закавказская дорога и станция Асхабад и Новая
Бухара на Средне-Азиатской ж.д. В этот же день забастовка открылась на
Сибирском пути; начав с Читы и Иркутска и передвигаясь с востока на запад,
она 17 октября докатилась до Челябинска и Кургана. 15 октября стала ст.
Баку, 17-го забастовала ст. Одесса.
К параличу двигательных нервов присоединился на время паралич нервов
чувствительных, - телеграфное сообщение было прервано: 11 октября - в
Харькове, 13-го - в Челябинске и Иркутске, 14-го - в Москве, 15-го - в
Петербурге.
Из-за забастовки дорог почта отказалась от приема иногородней
корреспонденции.
На старом московском тракте показалась тройка под кованой дугой.
Стали не только все российские и польские дороги, но также владикавказская,
закавказская и сибирская. Бастовала вся железнодорожная армия: три четверти
миллиона человек.
V
Появились озабоченные бюллетени хлебной, товарной, мясной, зеленной, рыбной
и других бирж. Цены на съестные продукты, особенно на мясо, быстро
крепчали. Денежная биржа трепетала. Революция всегда была ее смертельным
врагом. Как только они оказались лицом к лицу, биржа заметалась без памяти.
Она бросилась к телеграфу, но телеграф враждебно молчал. Почта также
отказывается служить. Биржа постучалась в Государственный Банк, но
оказалось, что он не отвечает за срочность переводов. Акции железнодорожных
и промышленных предприятий снялись с места, как стая испуганных птиц, и
полетели - но не вверх, а вниз. В темном царстве биржевой спекуляции
воцарились паника и скрежет зубовный. Денежное обращение затруднилось,
платежи из провинции в столицы перестали поступать. Фирмы, производящие
расчет на наличные, приостановили платежи. Число опротестованных векселей
стало быстро возрастать. Векселедатели, бланкодатели, поручители,
плательщики и получатели засуетились, заметались и потребовали нарушения
созданных на их предмет законов, потому что она - стачка, революция -
нарушила все законы хозяйственного оборота.
Стачка не ограничивается железными дорогами. Она стремится стать всеобщей.
Выпустив пары и потушив вокзальные огни, она вместе с толпою
железнодорожных рабочих уходит в город, задерживает трамвай, берет под
уздцы лошадь извозчика и ссаживает седока, закрывает магазины, рестораны,
кофейни, трактиры и уверенно подходит к воротам фабрики. Там ее уже ждут.
Дается тревожный свисток, работа прекращается, толпа на улице сразу
возрастает. Она идет дальше и уже несет красное знамя. На знамени сказано,
что она хочет Учредительного Собрания и республики, что она борется за
социализм. Она проходит мимо редакции реакционной газеты. С ненавистью
оглядывается на этот очаг идейной заразы, и, если под руку ей попадется
камень, она запускает его в окно. Либеральная пресса, которая думает, что
служит народу, высылает к ней депутацию, обещает вносить "примирение" в эти
страшные дни и просит пощады. Ее ходатайство оставляется без внимания.
Наборные кассы задвигаются, наборщики выходят на улицу. Закрываются
конторы, банки... Стачка царит.
Десятого октября открывается всеобщая политическая стачка в Москве,
Харькове и Ревеле. Одиннадцатого - в Смоленске, Козлове, Екатеринославе и
Лодзи. Двенадцатого - в Курске, Белгороде, Самаре, Саратове и Полтаве.
Тринадцатого - в Петербурге, Орше, Минске, Кременчуге, Симферополе.
Четырнадцатого - в Гомеле, Калише, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Иркутске.
Пятнадцатого - в Вильне, Одессе, Батуме. Шестнадцатого - в Оренбурге.
Семнадцатого - в Юрьеве, Витебске, Томске. Бастовали еще Рига, Либава,
Варшава, Плоцк, Белосток, Ковно, Двинск, Псков, Полтава, Николаев,
Мариуполь, Казань, Ченстохово, Златоуст и др. Всюду замирает промышленная,
а во многих местах и торговая жизнь. Учебные заведения закрываются. К
стачке пролетариата присоединяются "союзы" интеллигенции. Присяжные
заседатели во многих случаях отказываются судить, адвокаты - защищать,
врачи - лечить. Мировые судьи закрывают свои камеры.
VI
Стачка организует колоссальные митинги. Напряжение массы и растерянность
власти растут параллельно, взаимно питая друг друга. Улицы и площади
заполняются конными и пешими патрулями. Казаки провоцируют стачку на отпор:
они наскакивают на толпу, хлещут плетьми, рубят шашками, стреляют без
предупреждения из-за угла.
Тогда стачка показывает, где может, что она вовсе не простое выжидательное
прекращение работ, не пассивный протест со скрещенными на груди руками. Она
