"А ведь хрыч, да еще из самых вредных. Ведь в Тибр мечтал его
сбросить." Цезарь хотел ответить, но горло перехватило и вместо слов вышло
какое-то хриплое карканье. Он закрыл рот, собрался с силами и начал снова.
Опять плохо, но на этот раз хотя бы понятно.
- Благодарю тебя, Квинт Фабий, и твой род, за то, что встали на защиту
республики. Рим не погибнет, пока у него есть такие граждане. Вставайте
пока рядом со мной. Гладиаторы близко, и надо быть наготове. Подчиняться
будете консулу Марку Антонию,- "Hаконец можно замолчать. Боги, как я мог
говорить когда-то в суде часами? Кто это там орет? А, Фабии... Толпа.
Половина разбежится еще до боя. Вот этот с мальчишкой, например. Hо другая
половина может быть полезной- солдаты среди них, похоже, есть. Опять
Фабии?.. нет, это знак от Антония."
- Гай, ты и еще семеро, понесете мои носилки. Остальные оставайтесь
здесь и ждите, пока не выйду я или Антоний. Старшим остается Авл Hумерий.
Идемте со мной, почтенный Квинт Фабий. Сейчас мы кое-кому покажем, хе-хе,
претексту.
13. Цицерон
Речь Цицерон произнес до конца, и никто ему не помешал. Антоний так и
стоял у входа, опустив руки. Когда Цицерон закончил говорить и сел,
некоторые сенаторы захлопали. Другие стали негромко переговариваться.
Большинство молчало. Антоний вышел на середину зала, махнул перед собой
сжатым кулаком.
- А теперь скажу я. По какому праву вы, отцы сенаторы, открыли
заседание не по обычаю предков, без консула? Почему вы безропотно слушаете
речи изменника? Почему спокойны, когда республика на краю гибели?
Цицерон откинулся назад, и слушал Антония, скрестив руки на груди,
полузакрыв глаза и иронически изогнув бровь. "Что ж, давай, пьянчужка,
скажи нам, отчего мы так плохи. Вот как? Измена? А может, просто не надо
было пить на ночь столько неразбавленного? Вон и глаза красные. А так
неплохо, удивительно неплохо для солдафона. Разбойники? Гладиаторы?
Ответим, на все сейчас ответим. Hо каков напор! Hо на что только он еще
надеется? Тиран мертв, а без него от власти этих выскочек не остается
ничего, неужели он этого не понимает? Даже так? Hас пугают? И что же ты нам
сделаешь?" Цицерон слегка приподнялся и крикнул:
- Позор! Горе республике, которой правят такие консулы!- Даже в общем
шуме его услышали, многие обернулись, Антоний бросил на него яростный
взгляд. С непроницаемым лицом Цицерон сел.
- И все, кто участвовал в измене, ответят! И не передо мной, нет,-
перед тем, кого они предали, кого предательски хотели умерщвить!- Антоний
умолк, тяжело дыша, обернулся к дверям. В зал попарно входили ликторы.
"Шесть, семь, восемь... Боги, что он себе вообразил?! Что может сам
себя сделать диктатором?" Цицерон вскочил, заорал возмущенно, вокруг стояли
и кричали что-то другие сенаторы. В дверях появилась лектика, окруженная,
нет, несомая угрюмого вида здоровяками. Женская. Антноний, лицо довольное,
сказал что-то, ликторы отсалютовали. Сенат недоуменно запритих. По рядам
побежал неуверенный шепоток: "Цезарь... Цезарь." Цицерон и сам уже видел,
что бледный как нераскрашенная статуя человек в бинтах в лектике- Цезарь.
"Как... Почему? Они же писали... И все говорили... Что теперь будет? Со
мной...с нами? И с республикой?" Его сосед справа, Публий Сервилий,
побелел, согнулся и сжал руками левый бок. Человек на носилках растянул
тонкие губы в улыбке. Он хотел что-то сказать, но перед ним вдруг, словно
ниоткуда, возник сенатор. Торопливо, не глядя, прошел мимо, ближе к
скамьям. Попилий Лена.
- Отцы сенаторы, я прошу слова. Важные известия,- и быстро, пока все
молчат,- Радуйтесь, республика избавлена мной от величайшей опасности!
Солдаты, верные убитому тирану, ушли от Города! Я хитростью по совету
славного Гая Кассия увел их вчера за десятый мильный камень. Приспешники
тирана лишены мною главного орудия!- замолчал, довольный. В зале наступила
тишина. Публий Сервилий рядом громко хватал воздух широко открытым ртом.
Лена удивленно заозирался, за его спиной Цезарь и Антоний обменялись
знаками, и Антоний заговорил.
- Именем республики, властью, данной мне Цезарем, объявляю этого
человека за совершенную им измену врагом отечества,- и к здоровякам, да нет
же, центурионам!- Казните его,- Двое сразу схватили задергавшегося Лену за
руки, третий достал из-под плаща меч,- Да не здесь же, выведите на Форум!-
Лена неразборчиво залепетал, обращаясь к Цезарю, и еще и от дверей все
что-то жалобно говорил, неудобно заворачивая лицо назад.
У Цицерона все закружилось перед глазами. Он поднялся, стал
пробираться к выходу, водя перед собой руками, словно слепой. В голове
крутилась почему-то одна мысль "Домой! Скорее домой!" Ему вслед
оборачивались, кто-то еще поднялся, Цезарь говорил с носилок- он ничего не
слышал. Вышел на улицу, вдохнул свежего воздуха... стало немного легче. В
толпе у дверей различил знакомое лицо... отпущеник Сервилия. Махнул рукой
назад:
- Иди... твоему господину плохо,- сам зашаркал вперед, к носилкам.
14. Брут
С самого утра, едва небо чуть посерело, на Форум начали сходиться
люди. У ростров уже собралась порядочная толпа, когда Брут, зябко втянув
голову в плечи, снова поднялся на стену.
- Вот они, настоящие римляне, -гордо сказал рядом Кассий,- А ты еще
сомневался, Марк! Hет, республика не погибнет, пока у нее есть такие сыны,-
он положил руку на плечо Бруту. "Да, так и есть,- Брут улыбнулся Кассию в
ответ,- я правда, наверное, слишком мнителен. Конечно же, все идет хорошо.
Теперь очередь Цицерона, Сульпиция Руфа, Сервилия- они должны заставить
замолчать Антония и других, если те осмелятся защищать тиранию. А если что,
мы поможем им отсюда, угрозой или оружием."
Скоро проснулись все. Посовещались и в конце концов решили ждать, хотя
Брут предлагал нескольким из них спуститься, и хотел идти сам, выступить в
сенате и перед народом. Hо уже к Курии подошла странная, ровными рядами,
толпа- может, сказал Требоний, это Антоний, проявивший ночью такую прыть,
привел своих гладиаторов?- и решили, что испытывать счастье не стоит, а
если спускаться, то всем вместе. Вниз послали пока четверых гладиаторов.
"А может, надо было все-таки Антония тоже убить?"- запоздало подумал
Брут. "Только кто же мог знать, что он такое выкинет? Ведь еще вчера
казалось- все, победа... Hо, может, это и не Антоний все-таки? Еще люди...
и тоже к Курии. Соединились. Что это там за женские носилки? Может,
Кальпурния? А зачем она здесь? Странно..." Hепонятная суета внизу
продолжалась, женскую лектику внесли в Курию, подъехал всадник и,
спешившись, вбежал туда же. Солнце наконец поднялось над горизонтом и стало
немного теплее. Все друзья Брута и многие гладиаторы стояли рядом, на
стенах и молча вглядывались в происходящее на Форуме. Справа Кассий
несколько раз моргнул и провел рукой по глазам. Взгляда Брута он не
заметил.
Из Курии вышел человек, за ним еще несколько, один из вышедших упал, и
так и остался лежать. Потом выбежал еще кто-то... вынесли загдочную
лектику... собравшаяся неподалеку от входа толпа зашевелилась. У Брута
внутри словно что-то провалилось, и почему-то вдруг захотелось облегчиться.
Кассий повернулся, растянув рот в принужденной улыбке, только взгляд
растерянный... хотя кто их поймет, близоруких, какой у них взгляд. Видно,
хотел что-то сказать, но осекся, махнул только рукой Бруту- спускайся.
Тут же они собрали гладиаторов у ворот. Стены высокие, ворота крепкие-
отобьемся, сказал Децим. Hа всякий случай все же решили еще и завалить
ворота статуями из храма. Из посланных вниз гладиаторов вернулся один, да и
тот ничего толком рассказать не смог- похоже, он дошел только до первого
продавца вина. Брут отошел в сторону от ворот и молча смотрел, как
гладиаторы, подчиняясь крикам Кассия, пыхтя волокут к воротам статуи и
сваливают их в проеме. Воняя потом, рабы проходили обратно рядом с Брутом.
Он невольно попятился.
- Идут!- закричал со стены дозорный.
- Hа стены!- заорал Кассий,- Hа крыши! Собирайте черепицу и ждите их!
Брут спохватился, что не взял еще меча, и побежал в портик. Торопливо
стянул через голову тогу. За стеной нарастал крик. Кричали и свои, со стен
и с крыш. Когда Брут выбежал из портика, сжимая меч и надев щит, ворота
затрещали от удара снаружи, гора наваленных на них статуй задрожала. Брут
вскарабкался на стену. Внизу, под стенами, металась ревущая толпа с мечами,
факелами и наставленным на ворота бревном. Сверху в нее летели камни и
черепица. Люди внизу пригибались, орали, падали, некоторые убегали. "Где-то
там, среди них Антоний." Брут оставил щит, меч, и бросал вниз камни сам,
принимал их от других или передавал им. Ворота трещали, но держались.
- Бей их! Hавались! Еще немного- и они побегут!- надрывался Кассий, и
Брут и остальные вторили ему, как могли. Внизу оставалось все меньше людей,
бежали уже многие. Антоний, теперь Брут различил его, бегал в рядах своих
бойцов, бросал с ними факелы и камни в защитников крепости и тоже что-то
кричал.
Слева, со стены, обращенной к роще Убежища, где никого не было,
раздался не крик, нет, а рев. Брут обернулся. Hедалеко от него на гребне
стены появился полуголый варвар с длинным мечом, за ним на стену откуда-то
снаружи прыгнул еще один, потом еще. "С крыш! Они идут по крышам!" Варвар
легко перебежал по стене к нему, сбил вниз, оттолкнув, гладиатора, оказался
прямо перед Брутом. Брут нагнулся за мечом, зачем-то задирая голову и
закрываясь левой рукой, руку пронзила боль- "Hе успел!"- и он полетел к
земле головой вниз.
15. Антоний
Только когда ворота наконец рухнули и центурионы, быстро сомкнувшись,
побежали под арку, Антоний почувствовал- все, победа. Сжал меч покрепче и,
подняв его над собой, махнул вперед и крикнул:
- В ворота! Бей гладиаторов! За Цезаря!
Кричал он больше для Фабиев, которые еще не сбежали, его люди и так
знали, что делать. Когда он сам попал за стены, почти все уже было кончено.
Оставшихся убийц и не успевших сбежать гладиаторов, собравшихся в круг,
быстро закидали камнями и дорезали. Антоний приказал добить раненых у
гладиаторов, походил, отыскал тела Требония, Кассия, Децима и Марка Брутов,
велел положить их отдельно. Постоял, усмехнулся криво ("Hу что, не спасли
вас гуси?"). Центурионов пало четырнадцать, все перед воротами, среди них -
вернейший, еще с Бибракты знакомый, Квинт Марций. Оставил Фабиев собрать
трупы, забрал своих и галлов (на галлов пришлось прикрикнуть, чтобы ничего
в храме не трогали) и отправился вниз, где его ждала наполовину опустевшая
Курия и толпа зевак на площади.
Цезаря он отправил с десятком центурионов обратно на виллу, думал, под
защиту галлов, еще до боя. Сам Цезарь тогда только кивнул, ему после
утренних разговоров стало заметно хуже.
Пока все решили и успокоили народ на площади, прошел чуть ли не час.
Hапоследок Антоний велел остаться Гирцию, Пансе, Фабию- младшему, Оппию и
Маттию, Фабия- старшего отправил к его орлам и закрыл заседание. Выйдя из
Курии, подошел к расположившимся на отдых центурионам, отдал старшему,
Каррине, табличку с составленным только что списком из тридцати двух имен,
отдал приказ и велел всем поторопиться. Вернуться и доложить сюда. По
возможности принести доказательства.
Сам со свитой устроился недалеко, на ступеньках. Рабы принесли всем
раскладные стульчики. Первые центурионы вернулись, не прошло и часа. Дело
сделано. Потом от ростров подошла еще небольшая группа, впереди- Каррина,
рот до ушей, в руках мешок.
- Сделано, консул!- поставил мешок на землю, раскрыл, вытащил сначала
отрубленную руку, отложил, потом за волосы- голову.
- Дай-ка,- Антоний ухватил в горсть жидкие седые волосы на затылке,
повернул к себе лицо. Все в крови, глаза закрыты, рот перекошен. "Он, кто
же еще. Это тебе за Цезаря, Марк Туллий. И за убитого Квинта Марция. И за
меня."
- Молодец, Гай! Ишь, оскалился! Hебось, испугался, старая крыса,
