обойтись без своих кукол.
После всего увиденного им в спальне над Тронным залом, в сердце Марка
не оставалось места для сожалений а Варданесе, но слова кельта попадали в
цель. Как и солдаты видессианской армии, жители столицы быстро поняли, что
Ортайяс наивен, слаб и не искушен в интриге, и находили, что он больше
развлекает их, чем раздражает. Поэтому Варданесу было непросто править
Империей, используя своего племянника как марионетку. Но старший Сфранцез,
хотя и был куда более опытным политиком, чем его племянник, не пользовался
любовью горожан. Как только Ортайяс лишился трона, Варданес не нашел
никого, кто подчинился бы ему, - ведь он не был Императором. Гонцы,
которых Севастос отправил к гвардейским отрядам, чтобы те подавили мятеж,
дезертировали или были убиты восставшими. Те, кто все-таки доставил
приказ, поняли, что никто из солдат ему не подчинится. Солдаты-видессиане
любили Варданеса не больше, чем их друзья-горожане, а наемники думали
больше о своей безопасности и корысти, чем о его жизни, полагая, что, сев
на престол, Гаврас будет платить им ту же цену. В конце концов у Сфранцеза
остались только бандиты Ршаваса, закоренелые грабители и убийцы. Они, как
и их господин, вызывали всеобщую ненависть, так что выбирать им особенно
не приходилось.
- Варданес получил по заслугам. В конце концов он сам превратился в
марионетку Авшара - куклу еще худшую, чем его племянник, - сказал трибун и
тут же подумал, что рыба, попавшая на крючок, - сравнение более удачное.
- Если это действительно Авшар, то понятно, почему Дукицез принял
такую ужасную смерть, - сказал Горгидас.
- А? Почему? - спросил Марк, с трудом подавляя зевоту. Два дня
непрерывных боев вымотали его настолько, что он уже не мог следить за
ходом рассуждений грека. Горгидас недовольно посмотрел на него: по мнению
врача, голова дана человеку для того, чтобы непрерывно думать.
- Разумеется, это была угроза или, что еще более вероятно, обещание.
Ты ведь отлично знаешь, что колдун ненавидит тебя с того дня, когда ты
сразился с ним на мечах в Палате Девятнадцати Диванов. Он хотел, чтобы под
нож ему попался ты, а не один из твоих солдат.
- Авшар ненавидит всех, - сказал Скаурус, упрямо не желая признавать,
что в словах Горгидаса была заключена неприятная правда. Быть личным
врагом такого могущественного и страшного человека, как Авшар, не очень-то
веселое дело. Трибун и прежде старался не думать об этом, а сейчас даже
обрадовался своей усталости - она притупила все его чувства, и страх в том
числе.
Все утро Марк уговаривал себя и все же не решился встретиться с
Хелвис, чтобы обсудить тот несомненный факт, что они остаются в Видессосе.
Он откладывал этот неприятный разговор так долго, как только мог, и
оставался с друзьями, пока веки не отяжелели от усталости. Холодный ночной
воздух не слишком взбодрил его, пока он шел к казарме, предназначенной для
семейных пар. Год назад римляне здесь не квартировали. Это помещение,
разделенное на комнаты, каморы использовали под конюшни, и трибун мог лишь
мечтать о том, чтобы новый Геркулес, запрудив реку, вычистил это здание,
как вычистил он конюшни царя Авгия. Хотя выбранный им дом был не таким
грязным, как остальные, трибун обрадовался, увидев, что Хелвис занята
уборкой комнаты - ее явно не удовлетворила работа легионеров.
- Здравствуй, - она коснулась губами его щеки. - Во время похода я
ничего не имела против пыли, но раз уж нам пришлось осесть. тут я ее не
потерплю.
В других обстоятельствах эти слова обрадовали бы трибуна, который и
сам любил чистоту и порядок, но в голосе Хелвис слышался вызов.
- Ведь мы остаемся, не так ли? - настаивала она.
Марку хотелось только одного: рухнуть на постель и тут же уснуть. Он
так устал, что спорить уже не мог, и лишь беспомощно развел руками.
- Да, по крайней мере, на некоторое время...
- Хорошо, - сказала Хелвис так резко, что он моргнул. - Я не слепая.
Было бы сумасшествием оставить Видессос в такую минуту.
Марк чуть не вскрикнул от радости. Он надеялся, что время, прожитое
вместе, поможет ей понять, как он привязан к этому месту. Однако Хелвис
еще не закончила говорить, и в голубых глазах ее сверкала сталь, когда она
продолжала:
- Но только на некоторое время, не больше. В следующем году мы
сделаем то, что должны сделать.
Не было никаких сомнений в том, что она имела в виду, но и этого ему
было вполне достаточно. Развивать тему не имело смысла - с окончанием
гражданской войны вопрос о дезертирстве отпадал сам собой. Скаурус сбросил
доспехи и мгновенно заснул.
С того момента, как Ортайяс Сфранцез был разгромлен, Туризин Гаврас
стал Автократором, и никто не оспаривал его права на трон. И все же в
глазах видессианского закона он не был полноценным Императорам, пока не
совершилась коронация. Гаврас только-только появился в городе, а
придворные уже окружили его роскошной толпой и взялись за подготовку
торжественной церемонии, причем справились со своей задачей в самое
короткое время. Туризин в свою очередь не спорил и не ругался с ними - он
слишком серьезно относился к титулу Императора, который считал своим по
праву наследования, чтобы рисковать.
Скауруса подняли с постели гораздо раньше обычного, после чего он
получил краткие инструкции по поводу того, как себя вести во время
церемонии, которая должна была вот-вот состояться.
Распоряжения взял на себя всезнающий евнух, который служил еще
Маврикиосу, а теперь с той же преданностью относился к его брату. Марку
предстояло идти во главе манипулы римлян, следующей за портшезом, в
котором Туризина доставят из дворца в Великий Храм Фоса, где Бальзамон
благословит и коронует Императора Видессоса.
С неподвижным, каменным лицом Туризин вышел из Палаты Девятнадцати
Диванов и медленно прошел вдоль почетной охрани. По обычаю, процессия
должна была выступить из Тронного зала, но там все еще шли
восстановительные работы, в которых принимал участие целый отряд
ремесленников, каменщиков, плотников и скульпторов. Во всем остальном
новый Автократор полностью следовал традиции. В этот день он отложил в
сторону одежду и вооружение воина и был облачен в традиционно украшенные
золотым шитьем и драгоценными камнями одеяния Императора. Его красные
сапоги были скрыты под длинным голубым плащом, а пояс усыпан самоцветами.
Ножны были столь же великолепны, но Марк обратил внимание на то, что
необходимого для церемонии драгоценного меча в них не было. На боку
Туризина висела его обычная сабля, обмотанная кожаными ремнями потертую
рукоять которой покрывали пятна пота. Туника Императора, ярко-красного
цвета, была расшита золотом. Поверх нее было наброшено еще одно одеяние из
мягкой белоснежной шерсти, застегнутое у подбородка золотой фибулой.
Голова Императора была обнажена.
Намдалени, видессианские солдаты, моряки, каморы, горожане опустились
при приближении Туризина на колени, а затем и распростерлись на земле,
признавая его своим повелителем. Марк, привыкший к республиканскому
римскому строю, не мог последовать этому обычаю. Он и его солдаты низко
поклонились Императору, но так и не унизили себя, простираясь перед ним по
земле. На мгновение Туризин-человек выглянул из-за маски
Туризина-Императора.
- Упрямый ублюдок, - пробормотал он сквозь зубы так тихо, что только
трибун мог его услышать. Затем он двинулся дальше и уселся в украшенный
голубой и золотой росписью портшез, сделанный специально для коронации.
Метрикес Зигабенос и семеро его солдат несли кресло, на котором
восседал Император, гордые тем доверием, которое заслужили, подняв мятеж
против Ортайяса. Сам Зигабенос стоял справа от носилок. Это был человек с
тонким, худым лицом, крепким острым подбородком и густой васпураканской
бородой. На спине у него висел большой бронзовый щит овальной формы. Марк
не видел еще таких щитов у видессиан, но ему объяснили, что в церемонии
щит этот играет особую роль.
- Все готовы? - спросил Гаврас.
Зигабенос вежливо кивнул.
- Тогда вперед, - сказал Император.
Дюжина светлых шелковых зонтиков раскрылась перед носилками
Императора. По знаку Зигабеноса солдаты встали с колен, подняли портшез
Туризина. Они шли медленно, следуя за носителями зонтов и громогласным
герольдом через дворцовый парк к площади Паламас.
- Склонитесь перед Туризином Гаврасом, Автократором Видессоса! -
проревел герольд, обращаясь к огромной разноцветной толпе.
Горожане, как и придворные, хорошо знали, что нужно делать,
- Да здравствует Туризин-победитель! - закричали они, приветствуя
нового Императора, затем следовали древние слова радости, ведущие свое
начало еще от старовидессианских литургий Фоса.
- Всепобеждающий! Ты всемогущий! - гремело вокруг, пока императорская
процессия двигалась к площади.
Марка удивляло воодушевление горожан. Насколько он знал, жители
столицы бросались глазеть на любое представление и в то же время готовы
были скорее отвернуться, чем признать, что потрясены увиденным. Но через
несколько секунд он понял, в чем дело: дворцовые слуги стали бросать в
толпу пригоршни золотых и серебряных монет. Видессиане уже предвкушали
добычу, положенную им при смене власти, трибун же об этой немаловажной
части церемонии не подозревал.
- Ага, монеты из настоящего золота! Ура Туризину Гаврасу! - крикнул
кто-то в восторге, попробовав монету на зуб и оценив ее качество.
Радостные вопли стали еще громче. Однако Скаурус знал, что васпураканские
копи, откуда Туризин брал золото для чеканки монет, сейчас находятся в
руках каздов, и подумал, что очень скоро монеты снова станут скверного
качества. Впрочем, когда вокруг раздаются рукоплескания тысяч людей, не
время для таких мрачных мыслей.
- _У_р_а _р_и_н_л_я_м_а_м_! - услышал трибун чей-то крик и увидел в
толпе Арсабера, стоявшего, как каланча, среди дородных зажиточных купцов
Один из них, с усмешкой подумал Марк, вернется домой с облегченным поясом
- его кошелек, вероятно, уже прилип к ловким пальцам великана.
Еще громче кричали на Средней улице, куда вскоре свернула, процессия.
Из каждого окна трехэтажного, занимаемого чиновниками здания выглядывали
два-три лица.
- Ты только погляди на эти проклятые чернильные души, наверное, они
думают, что он закусит ими за обедом, - сказал Гай Филипп. - Надеюсь,
впрочем, он так и поступит.
Миновав несколько кварталов, застроенных государственными зданиями,
процессия повернула к Великому Храму Фоса. Золотые шары на его шпилях
сияли в ярких лучах утреннего солнца. Двор Великого Храма был переполнен
солдатами и горожанами в еще большей степени, чем площадь Паламас. Жрецы и
солдаты составили плотную цепь и оттеснили людей в сторону, давая
процессии возможность пройти к святыне и не позволяя толпе затопить все
вокруг. На вершине лестницы, за которой высилась громада храма, стоял
Бальзамон.
Патриарх был толстым лысым человеком, наделенным острым умом и
большой силой воли, но Скаурус только сейчас осознал, какой огромной
властью и популярностью обладает в Видессосе этот человек. Ортайяс
Сфранцез был не первым, кого Бальзамон сумел скинуть с престола, а каким
по счету Императором, при котором жил патриарх, будет Туризин? Третьим?
Пятым?
Метрикес Зигабенос и его стражи несли Гавраса сквозь толпу, которая
постепенно затихала. В сопровождении почетного караула солдаты подняли
кресло Императора на лестницу и поставили на две ступеньки ниже патриарха.
