- Что?
- Пожалуй, ничего. Ты в порядке?
- Пока да.
- Я тоже.
Там, где они теперь шли, кроны деревьев образовывали низкий плотный
тяжеловесный свод с крошечными просветами-бойницами.
И Лес дышал. Лес дышал испарениями влаги и пугающими вздохами флоры,
он отдыхивался от селя вони, подранком ползущей от Города. Огромный
дряблый лес, он скособочившись, неудобно, по-старчески лежал на одном
боку, прильнув к потной земле, он испускал последний дух. Здесь все было
запутано, словно сам дьявол игрался с клубками ниток на ошалевших своих
шабашах и, вконец запутавшись, побросал и ушел - понуро поплелся за
другими падшими ангелами, и архангелами, и Хозяином, переселяясь, согласно
мечте, в другие миры, мирно вычеркнув из неглупой даже памяти эту
несчастную землю-неудачницу. Здесь все было запутано. И не понимал - хоть
убейте! - ну не понимал Егор всех этих игр - простых, сложных, с
известными и неизвестными правилами, с потайными приемами, и вечным патом.
"Безнадега я, - безнадежно подумал он. - И никогда-то я ничего не
понимаю, а может быть это счастье - ничего не понимать. Только почему-то
не хочу я этого, боюсь".
Они шли, а ноги их онемело месили неразбери-поймешь какую грязь
вместо хотя бы самой захудалой бетонки..
- Да, хреновая у вас тут жизнь, - вздохнул Егор.
- Почему это - у вас?! - весело обиделся Поэт.
- А я не помню чтобы жил здесь раньше.
- Какой хитрец! - пальцем погрозил Поэт и суховато продекламировал: -
Все из нас жили здесь, но тысячи не знали где это и тысячи не знали зачем
это и потому не брали за себя ответ, один лишь Сын Божий все знал, но из
безысходности и жалости к нам горько плакал. А?
Егор засмеялся.
- Тогда и не забивай голову - наш и точка.
- Сын Божий в самом деле плакал? Значит он не оптимист?
- Ишь! Послушай, это Его единственная слабость. Вначале Бог был
молод, полон сил и вершил дела направо и налево. Когда же повзрослел,
обрел ответственность за дела свои и однажды, пришед взглянуть на
творения, вместо оазиса увидал копошащуюся кучу дерьма, Он возжалел нас,
а, возжалев, заплакал. Но потом - ничего, отлегло.
- Это каноническая легенда?
- Это я в своих многосерийных снах видел.
- ...? Каких-каких?
- Многосерийных. Развивающихся во времени. Имеющих продолжение.
- Хм!.. Поэт, а расскажи мне про Город, - попросил Егор. - Я так мало
знаю про него. Проблемы, раритеты...
- А не многого ли ты требуешь от меня, благородный рыцарь? -
воскликнул Поэт. - Про Город ему! Он, мил государи мои, по наивности
неведомой полагает, будто хоть кто-то хоть что-то знает про этот самый
Город, но это не так. И что такое Город, если подумать отвлеченно, как не
величайшее достижение человеческого разумения. Полис, мегаполис, конурбат.
Город, благородный рыцарь, это жилье человечества или, то есть, самое что
ни на есть первостепенноважное - и по развитию его и удобству можно смело
судить об уровне развития самого человечества. А что такое, Егор,
человечество?
- Сложный вопрос.
- Две головы - два варианта. Человеческое общество, оно что клейкая
паста, связывающая человека с человеком и нет ничего более ценного чем эта
связь. Но воспевать надо не человека и не связь эту общелюдскую, а
Человека в свете Человечества. И ты еще задаешь вопросы про Город! В
Городе либо живут, либо это не Город...
Они прошли область лысых стволов со вздыхающими наростами чаг и
болезненно-красными слюнями полипов. Как раз на уровне лица между
деревьями провисали липкие паучьи паутины, что до умопомрачения лезли в
глаза, в ноздри, в рот и их приходилось с остервенением отдирать от себя,
брезгливо стряхивать шустрых членистоногих. Потом они чуть не увязли в
обманчивом болотце с вспухающими волдырями тины и тяжелым смрадом тухлых
яиц, и поскорее выбирались оттуда, цепляясь друг за друга и за скользкие
бурые водоросли, извивающиеся плотным ковром, и напрочь там вымокли и
устали, но выбрались невредимыми. Наспех сжевав по бутерброду, побрели в
обход этого вязла и неожиданно напоролись на непролазный бурелом, где
деревья валялись и торчали устрашающими штырями во все стороны света.
Кое-где в воздухе колыхались тускло-жолтые плазменные шары и некоторые
даже поворачивались было в их сторону, а один, наткнувшись при этом на
сук, взорвался с оглушающим треском и обдал их ворохом пепла, а кожу
покоробило кратковременным зудом. Смерть нешуточная бродила вокруг, но им
удалось выкарабкаться и из этого навороченного бардака. Впрочем,
избавления от Страха это не принесло. Потом они прошли обиталище смерти,
где не пели птицы и не шумел верховой ветер, а кое-где в воздухе висели
пугающие сгустки-марева, которые даже безрассудный Поэт обходил загодя.
Хлипкие кустики и жухлая трава здесь были покрыты будто искрящимся белым
инеем. Поэт назвал это Лиловой Изморозью и бесперечь твердил - вот
пришествие дьявола на землю. Потом, уже выбравшись из костлявых
сатанинских лап, еще раз передохнули, упав на поляне в шелковистую траву.
Начинало клонить к вечеру.
- Отдыхаем и последний марш-бросок вперед. С учетом петли, которую
дали, думаю осталось несколько километров.
Егор устало кивнул. Они пожевали перемасленные рыбные консервы с
хлебом и, хотя вставать было никак невозможно, все-таки пересилили себя и
поднялись. Оптимизм Поэта заметно поубавился и болтался как лисий хвост.
Вскинув отяжелевший рюкзак, он неуверенно шагнул. Егор попросил помочь ему
надеть свой рюкзак. Ныло натертое плечо. Поэт помог, а потом они еще
постояли, сгребая подошвами ботфорт старую влажную хвою поверх оставшегося
от завтрака мусора.
- Все, вперед! - скомандовал Поэт и пошел.
- Подожди, - остановил Егор, - а разве в ту сторону?
- В ту, в ту, - быстро ответил Поэт. - Идем как шли.
- А я поэтому и спрашиваю, что до остановки мы брали на четверть
круга правее.
Тот продолжал грузно идти.
- Поэт! - крикнул Егор, стоявший на месте.
Тот побагровело обернулся и внятно произнес:
- Замолчи! Идем как шли и не путай! - и пошел дальше, но, как
показалось будто, помедленнее. Егор поспешил следом.
- Постой, Поэт, - он догнал его и тронул за плечо. - Я ясно помню,
что мы шли в том направлении.
Поэт остановился и, улыбаясь, снял с себя рюкзак.
- Все, здравствуй, бабушка. Этого я боялся.
Егор непонимающе смотрел.
- А теперь не двигайся и внимательно вспомни, Егор, откуда мы пришли?
Егор не задумываясь указал рукой. Поэт показал в другую сторону.
- А вот я, брат, - сказал он, - насколько еще доверяю своей памяти,
помню что пришли оттуда.
Егор все не понимал. Он был уверен. Впрочем что там, эта уверенность
быстро таяла и вскоре как пшик исчезла. Теперь, напрягши память, он видел
перед глазами только стволы, стволы и листву под ногами.
- А ты твердо убежден в своей правоте? - спросил Егор Поэта.
- Только без паники.
- Да уж, - сказал Егор.
- Без паники, я сказал! Мы не маленькие дети...
Справа раздался рык.
...
В мгновенье ока, без слов поняв друг друга, содрав неуклюжие рюкзаки
свои с плеч, царапаясь и соскабливая кожу с рук и ткань с одежды, забыв
про условности и усталости, они расторопно вскарабкались на соседние
деревья до развилок сучьев с колотящейся грудью.
- "Кто это?" - "Тсс, тихо!" - "Ружье надо было брать!" -
"Бесполезно!" - Где-то поблизости - за полем зрения - неуклюже и деловито
вытаптывали кусты. - "А по голосу кто? - спросил Егор, потому что ему не
хотелось здесь сидеть. - Хищник?" Поэт не ответил. Тогда Егор поднялся еще
выше, на удобный сук и достал из кармана измятый клочок схемы леса. Итак,
где же мы теперь? Он повертел ее и так и сяк в руках, однако вскоре пришел
к выводу, что не понимает в этих символах ни на полушку. Как будто бы
схема говорила если и про лес, то не этот. По пути их следования там
стояло: приблизительно на месте болота кружочек с четырьмя рисками;
бурелом указан верно, но как-то странно, в виде частокола; а дальше вообще
шел кавардак - перевернутый грузовичок, сердечко. Потом, наперерез всей
схеме тянулась железная дорога, разветвляясь и упираясь одним концом в
колючую проволоку тюрьмы, другим в подземный завод посреди тайги, а
третьим круто поворачивая к Светлоярску. Ну и ладно, грустно подумал Егор,
буду знать впредь, что человеку надлежит полагаться только на себя. Затем
он слазил на верхушку дерева, но в вышине так ничего и не смог увидеть,
кроме густой зелени. Тогда он слез обратно и позвал Поэта. Шепотом
переговорив, они решили спуститься, по крайней мере на первый взгляд в
кустарнике больше не шебутились.
- Наверное мумерага... или волкодавы, - произнес Поэт.
- Куда направимся?
- А почем я знаю - куда! Куда-нибудь.
Весь оптимизм его обратился мишурой. Егор сказал:
- Тогда пошли на то место, где завтракали. А если по солнцу
определять - не помнишь как оно стояло к нам когда выходили?
- Не помню я ни фига, - психанул Поэт и как противный сел на землю и
закрыл пальцами лицо.
- Поэт! - заорал Егор. Поэт не отозвался. Тогда Егор схватил его за
руку и с силой дернул на себя. - Надо идти, чего мы здесь забыли? Надо
идти!
Сам не в себе, совсем размякший Поэт поднялся и поплелся за Егором.
До той поляны они ничего не придумали. Вдруг Поэт вскрикнул: "Ложись!" и
повалился на Егора и они покатились в сырую ложбинку, переваливаясь друг
через друга, а по стволам вдарил тугой автомат длинной очередью и пули
срывали кору, злым рикошетом взрыхляя землю. "Ид-диоты... Сволочи..." -
задыхался Поэт и они вскочили и побежали, прячась за стволами, а пули все
визжали и взрыхляли землю, а потом затихли и тогда они остановились внутри
оврага и сокрушенно упали в песок. "Гады..." - бормотал Поэт и прикладывал
мохнатый лист какого-то растения к ободранному запястью.
А потом их заели слепни и Поэт сказал: "Это был армеец, а значит
город совсем близко". И они устало поперлись дальше по светлеющему лесу.
Вскоре вышли на широкий просек с железнодорожным полотном. Справа
медленно выплыла угольно-черная морда паровоза и, сотрясая основы
мирозданья, мимо них пронесся тягач с бесконечно длинным составом...
Дуду-дудук... дуду-дудук... Они с трудом перебрались через крутую шлаковую
насыпь с горячими рельсами и промасленными шпалами, и снова углубились в
лес, но это уже был скорее не лес, а брошенная обросшая свалка. И когда
они проходили мимо наваленной кучи мусора - кучи подпорченных пользованных
артефактов, Егор странновато посмотрел на нее и задумчиво произнес:
"Гомосапиенс".
Они вышли прямиком на могилки, откуда их прогнал разъяренный сторож с
увесистой метлой, а расхрабрившийся Поэт с ним чуть не подрался. За
кладбищем неожиданно лес кончился и с высокой горы, на край которой с
бетонным парапетом и крутым зигзагообразным серпантином лестниц они вышли,
им открылся широкий, слегка задымленный вид Светлоярска.
Город! Какое шикарное и избитое слово! Попробуйте его на вкус и вы
почувствуете соседство роскоши и нищеты, любви и мизантропства, интеллекта
и варварства, прямоты и ханжества, целомудрия и разврата. Это Город!
Вдосталь налюбовавшись видом, стали неторопливо спускаться по
истертым ступенькам вниз. Сегодня они победили. Что-то будет еще завтра, а
сегодня они достигли цели.
- Значит так, - сказал Поэт, - вот тебе мой адрес и номер телефона,
при случае ты легко найдешь меня. А сейчас доставай твой адрес, я провожу.
