Дедушка берет недоплетенную кошелку, заправляет в нее свежий лозино-
вый прут.
Таких прутьев у него целый пучок. Вчера срезал на задах огородов.
Прутья терпко пахнут зеленой корой, духовитым осенним соком. Дедушка из-
рядно выпивши, однако пальцы его работают как бы сами собой, и кошелка
тоже плетется сама.
Бабушка обхватывает булькающий чугун тряпкой и, задыхаясь от тяжести,
несет его в сени.
Старики не обращают на нее внимания. Но вот дедушка огляделся, отло-
жил на время кошелку, раскурил цигарку, заправленную крепчайшим самоса-
дом.
- Наконецѕто вынесла эти чертовы очистки! - облегченно вздыхает он. -
А то совсем дышать было нечем...
Дым от самосада такой резкий, что у меня начинают слезиться глаза. За
окном смеркается короткий осенний день, строчек стихотворения не разоб-
рать. Надо дожидаться, когда дедушка разожжет лампу.
Бабушка поторапливает: зажигай лампу, старый пень! Да не кури - дите
Пушкина учит!
Пал Иваныч многозначительно поднимает указательный, изуродованный во
время пыток палец.
- Пушкин, товарищи, это душа России! Зачем ему писать про нашу грязь
и наши уродства, ежели он гений?
Я смотрю на едва различимую фотографию Белки и Стрелки и думаю о том,
что когдаѕнибудь в космос пошлют школьника и вдруг этим школьником -
страшно подумать! - окажусь я?..
Дедушка пинает полынный веник. Говорит бабушке, чтобы взяла березовых
в сарае.
От березы и запах приятнее, и метут они лучше. Встает, поправляет на
стене вырезку с портретами собак - жалко! А ежели человек сгорит, еще
жальчее будет...
От едкого дыма махорки, от пыли, поднятой полынным веником, слезы са-
ми собой начинают капать из моих глаз на страницы книги с почти неразли-
чимыми строчками стихов.
Пал Иваныч, опустивший было голову на стол и задремавший, с липким
звуком отдирает от клеенки морщинистую щеку, тупо смотрит на меня выц-
ветшими хмельными глазами.
- Не плачь, юный товарищ! Человек не сгорит ни в каком космосе, ни в
какой ядерной войне. Партия не позволит сгореть. Потому что партия нас-
тоящая, коль осознала свои ошибки... Я - несгораемый революционер!.. -
Он стучит себя в гимнастерочную грудь с прилипшими к материи листочками
квашеной капусты.
- Забяруть тебя, Павлушка, опять забяруть... - вздыхает бабушка.
- Ничего, авось доживу до новой заварухи! - Пал Иваныч потирает ладо-
ни, глаза его воинственно блестят.
Бабушка сама разжигает керосиновую лампу, протирает кухонной тряпкой
закопченное ламповое стекло, надевает его осторожно поверх потрескиваю-
щего желтого язычка пламени. Стекло попискивает, хрустит в пазах.
- А вот был у нас во время империалистической такой случай... - Де-
душка тянется потухшей цигаркой к вершине лампового стекла - вспыхивает
вновь зажженный малиновый огонек.
Пал Иваныч, перестав дремать, раскачивается на табуретке и грозит де-
душке пальцем, словно заранее хочет сказать: никак не могло быть такого
случая!..
2
Первый Я знал, отчего у дедушки заболели глаза: долгие годы он топил
печки в райкоме, в самом большом и массивном здании нашего поселка. Гла-
за его стали сохнуть от повседневного жара. Тем не менее, он до конца
дней своих гордился, что работал в таком важном учреждении. Тогдашний
первый секретарь Прохор Самсонович Зыков здоровался с ним непременно за
руку.
Дедушка часто вспоминал хлопотливую райкомовскую жизнь. Иной раз при-
ходилось давать дельные советы самому Прохору Самсоновичу, которого и
поныне звал Первым, считая самым умным из всех начальников, которых де-
душке доводилось видеть в своей жизни.
Прохор Самсонович, по рассказам дедушки, был тертый калач, умел вык-
рутиться из любых конфузий. Однажды верный областной чиновник загодя
уведомил Первого о том, что в район собирается внезапно нагрянуть важный
московский проверяющий аж из самого ЦК. В Москву дошли слухи о том, что
в районе ушли под снег многие гектары сахарной свеклы.
Первый старательно подготовился к встрече с грозным инспектором -
разложил на подоконниках своего кабинета самые отборные корнеплоды и,
едва ревизор, хмуря чело, переступил порог, как Прохор Самсонович тут же
схватил с подоконника две огромные свеклищи и сунул их гостю под нос,
рявкнул, будто с трибуны, солидным сельскохозяйственным басом: вот, мол,
какие подарки приносит трудящимся наша земля!
А как хорошо было по утрам в тогдашнем райкоме! В печках трещат дрова
- только успевай подкладывать. На стенах коридора играют малиновые отб-
лески топок, накаляется отборный уголь. Пахнет дымом и березовыми дрова-
ми. Воздух постепенно прогревается, легкий пахучий ветерок движется по
коридорам и комнатам учреждения: то морозным холодком повеет, то
прильнет к лицу дымным печным теплом. По времени уже рассвет, а в зимних
заиндевелых окнах синяя чернота.
Юркие инструкторы уже тут как тут, стараются показаться друг перед
дружкой, и особливо перед начальством: вот, дескать, какие мы стара-
тельные, явились на службу раньше положенного. Стало быть, движет нами
не холодный дисциплинарный расчет, но служебная душевность.
Бегают из кабинета в кабинет, пошмыгивают легкими подошвами подшитых
валенок - кругленькие, в галифе по тогдашней моде, в пиджачках, и уж
непременно при галстуках. Райкомовский работник без галстука - ноль без
палочки. Бодрые щебечущие голоса полны деловитости и осведомленности во
всех районных делах.
Уж ни о чем постороннем не заговорят, упаси Бог включиться в посто-
роннюю тему,
- все больше о том, какое мероприятие следует провести на этой неде-
ле, какую бумагу подготовить по данному вопросу и как этот документ по-
лучше показать на областном семинаре. Заодно его в виде обращения ко
всем сельхозтруженикам можно спустить в колхозные низы. Такая работа с
документом пройдет несомненным идеологическим плюсом.
Шорхѕшорх! - размахивают бумажками в нагревающемся коридорном возду-
хе.
Дзиньѕдзинь! - накручивают рукоятки телефонных аппаратов, названивают
в колхозы и сельсоветы, требуют строгими неумолимыми голосами - словно
ангелы с небес! - беспрекословных данных про надои и привесы, чтобы точ-
нее соображать в дальнейшем линию районной экономической политики. А за-
одно сведения идеологического характера - почему не работает в сельском
клубе кружок балалаечников и какую пьесу в данный момент репетирует
драмкружок?
На каждый случай имеет под рукой инструктор нужные данные. Потребует
начальник чтоѕнибудь этакое, неожиданное, а уж она тут как тут, в блок-
нотике трепещет цифрочка!
Нужный народ - инструктора. Без них райком все равно что пруд без ры-
бокѕмальков.
А вот и сам Первый заявляется! Торжественная минута. Стихает излишний
шум, усиливается всеобщая деловитость, упорядочивается движение инструк-
торов по коридорам. Все чаще хлопают двери: хозяин пришел! Не дай Бог,
замечание сделает - на неделю настроение испорчено.
Неспешно шагает Прохор Самсонович по чистым крашеным доскам пола.
Широкоплечий, краснолицый с мороза, в заиндевелом полушубке, в скри-
пучих, ярко начищенных сапогах. Точно такие же сапоги были на большом, в
полный рост, портрете товарища Сталина, висевшем в кабинете Первого. Во-
лейѕневолей вытянешься перед таким в струнку, даже если ты простой ис-
топник и вроде бы не к чему тебе выслуживаться.
Впрочем, дедушке, ввиду его незначительной должности и природной дер-
зости, дозволялось сидеть в присутствии Первого. Мало того - Прохор Сам-
сонович всегда первым подавал ему мягкую тяжелую ладонь нетрудящегося
богатыря, справлялся о здоровье, глядел спокойными, с хитринкой, глаза-
ми, слезящимися с мороза.
Сильные холода стояли в те времена. Зимы были долгие, снежные, насто-
ящие!
Морозы шпарили под сорок, не то что теперь.
У многих жителей поселка, вздыхал дедушка, сохранилось неправильное
впечатление, будто Прохор Самсонович был груб, резок в обращении, во
всех делах рубил сплеча, придерживаясь лишь главной линии, указанной
сверху, не замечая ни людей, ни их настроений.
Дедушка знал совсем другого Первого - любителя прибауток, частушек,
соленых словечек. Иногда Первый нарочно задерживался в райкоме допоздна,
разгоняя из кабинетов не в меру службистых инструкторов, чтобы в спокой-
ной обстановке хлопнуть по стаканчикуѕдругому. Выпивали даже в те време-
на потихоньку, ибо алкоголь, по словам Прохора Самсоновича, уводил массы
в религию опьянения вместо конкретного труда на пользу общества и нап-
рочь уничтожал духовные идеалы. Хоронились в чуланчике, где лежали уголь
и дрова для растопки печек.
То ли от древесного сочного запаха свежих поленьев, то ли от своей
простонародности и открытости Первый после первой же стопки заводил
длинную тягучую песню, взятую из таких темных глубин народа, о каких де-
душка и не подозревал. Буйный, с проседью, чуб Первого падал ему на гла-
за, и он небрежно откидывал его ладонью назад.
Дедушка предостерегающе показывал пальцем на дверь, за которой прита-
ился отчаянно смелый любопытный инструкторишка. Услыхал, наверное, звя-
канье граненых стаканов, подбежал на цыпочках к двери, приложился лохма-
тым морщинистым ухом.
"Дай я поленом его звездану, Прохор Самсоныч!" - громко восклицал де-
душка, указывая в сторону двери, и шорохи затихали.
"Нехай подслушивает, зараза этакая. Авось побоится доложить. Он у ме-
ня еще дождется, харя подхалимская..." - Первый беспечно махал рукой,
будто от мухи отбивался. Затем с минуту с серьезным видом вслушивался в
себя - припоминал куплет недопетой песни.
Когда объявили, что умер Сталин, Прохор Самсонович вышел из кабинета
в приемную - бледный, покачиваясь на ослабевших ногах, обнял одного
только истопника, не обращая внимания на местных начальников, собравших-
ся в испуганную кучку в ожидании соответствующих моменту распоряжений.
Но Прохор Самсонович поначалу ничего не сказал, а только всхлипывал тон-
ко и протяжно, словно заблудившийся в лесу ребенок. Это был даже не
плач, а какойѕто внутренний писк, вырывающийся наружу из этого огромного
человека. И все остальные начальники, сообразив, что вышла негласная ди-
ректива на слезу прощания, достали свежие носовые платки. Дедушка, под-
давшись общему настроению, тоже вытер глаза и шмыгнул для порядочности
носом по случаю великого всенародного рыдания.
Но с этого дня Первый уже не засиживался допоздна в кабинете, и весь
остальной служилый люд райцентра вздохнул с облегчением.
В рассказах дедушки Первый выглядел всегда добродушным, а порой и за-
бавным.
Однажды Прохор Самсонович, утомленный долгим заседанием, вышел на бе-
рег пруда и с таким шумом выпустил газы, что гуси, задремавшие посреди
водоема, испуганно загагакали, возмущенно захлопали по воде крыльями. В
те времена долгие совещания и заседания были, и важные вопросы районного
масштаба на них решались.
- Рванул так рванул! - восхищенно потрясал руками дедушка, и в голосе
его слышался оттенок давнего, хотя и с нынешней легкой усмешкой, подо-
бострастия:
вот, мол, какие богатыри жили в наше время. По мнению дедушки, тот
давний могучий звук имел истинно бюрократическое происхождение: "Будто
вся районная канцелярия в ад провалилась!".
Я спрашивал: а как это дедушка очутился поздним вечером на берегу
пруда. Рыбу, что ли, ловил?
Пояснение сделала бабушка. Оказывается, в те дни он косил для райко-
мовских лошадей сено и половину накошенного пропивал. Так и просыпался
вечерами в сумерках: то на берегу пруда, то в лесополосе, а то милиция
гдеѕнибудь возле чайной подберет.
- Меня, райкомовского человека, никакая милиция забирать не смела!
-Дедушка стучал кулаком по столу, приосанивался, гордо распрямлялся. -
Она, милиция родимая, домой меня доставляла, чин по чину, в постель ук-
ладывала. Везут меня, бывало, на милицейской рессорной бричке, придержи-
