прямоугольник. Несмотря на все пояснения Стиллии, он чувствовал себя очень
неуютно в этом мире легко удовлетворяемых стадных инстинктов и личных
эксцентричных побуждений. И очень хотел вернуться туда, где все было
привычным.
И, что было превыше всего, ему совсем не хотелось оставаться в мире,
где любой вопрос можно было получить ответ от окружающих его сейчас
голубоватых пульсирующих стен.
Молодой человек сел и, ощущая себя круглым идиотом, дикарем,
вопрошающим у горстки священных костей, произнес:
- Что нам делать с упрямством Уинтропа?
Со всех четырех стен, пола, потолка зазвучал глубокий голос, в
котором не было ничего ни женского, ни мужского:
- Точно в назначенное время отправляйтесь в Бюро путешествий во
времени в Темпоральном Посольстве.
Дэйв немного помолчал. Больше ничего. Стены были неподвижны.
Наверное, Машина ничего не поняла.
- Это не сулит нам ничего хорошего, - заговорил он снова. - Уинтроп
не намерен возвращаться вместе с нами. Поэтому мы не сможем попасть назад,
в свою время. Так уж устроен механизм трансфера. Поэтому суть в том, как
нам убедить Уинтропа, не прибегая...
- Точно в назначенное время отправляйтесь в Бюро путешествий во
времени в Темпоральном Посольстве.
По-видимому, это и было окончательным ответом.
Он уныло потащился к выходу и рассказал Стиллии о происшедшем.
- Мне кажется, - заявил Поллок не без ехидства, - эта машина нашла
мою задачу настолько трудной, что попыталась уклониться от ее решения.
- Я бы посоветовала вам послушаться Машину-Оракула. Если только у вас
нет иной, более тонкой интерпретации ее ответа.
Дэйв Поллок вернулся в комнату миссис Бракс и рассказал всем
остальным о нелепом ответе, который дала ему Машина-Оракул на вопрос об
упрямстве Уинтропа.
Тем не менее, за несколько минут до шести все четверо уже были в Бюро
путешествий во времени в здании Темпорального Посольства, прибыв туда при
помощи джампера и испытав при этом душевное расстройство, степень которого
у каждого была своя. У них не было никакой надежды. Просто ничего другого
не оставалось.
Невесело посматривая на часы, они расселись по своим местам в машине
времени.
Ровно без одной минуты шесть в помещение вошла группа граждан XXV
века. Среди них были: сотрудник Темпоральной Службы Гайджио Раблин,
оператор Машины-Оракула Стиллия, отрешенная Флурит и мистер Сторку. Они
торжественно пронесли на руках к положенному сиденью Уинтропа и застыли с
выражением почтения на лицах, словно выполняя определенную религиозную
церемонию.
Собственно, так оно и было на самом деле.
Уинтроп был человеком пожилым, прожив уже 64 года. За последние две
недели ему пришлось испытать множество волнующих мгновений. Он участвовал
в микроохоте, многочисленных фантастических путешествиях вплоть до
телепортационных бросков на невероятно удаленные планеты. Много чудесных
превращений претерпело его тело, много удивительного произошло с его
рассудком. Он рьяно гонялся за кроликом на Поле для Визга и в страхе
спасался бегством со Стадиона Ужаса. И, самое главное, ел в изобилии пищу,
выращенную на далеких звездах, приготовленную совершенно чуждыми
существами, состав которой оказался совершенно неожиданным для его
метаболизма. Для обмена веществ организма путешественника из двадцатого
века эти блюда оказались чудовищными.
Уинтроп больше не был упрям.
Уинтроп был мертв.
Уильям ТЕНН
БУНТ МУЖЧИНИСТОВ
1. ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ГУЛЬФИКА
Историки, занимающиеся периодом между 1990 и 2015 годами, до сих пор
яростно спорят между собой о причинах Бунта мужчинистов. Некоторые
рассматривают его как сексуальное землетрясение в масштабах всей страны,
причем весьма запоздавшее. Другие настаивают на том, что один пожилой
холостяк основал Движение только для того, чтобы избежать банкротства, не
увидев в нем того жуткого монстра, в которого оно превратилось и который
сожрал живьем и его самого.
Так вот, П.Эдуард Поллиглоу - последователи дали ему ласковое
прозвище "Старина Пэп" - был последним представителем славившейся в
течение многих поколений династии производителей мужской одежды.
Принадлежавшая Поллиглоу фабрика выпускала изделия только одного
наименования - универсальный мужской комбинезон - и всегда работала на
полную мощность, пока не вошла в моду взаимозаменяемость мужской и женской
одежды. И тогда совершенно неожиданно, казалось, всего за одну ночь, не
стало рынка чисто мужских одеяний.
Поллиглоу решительно отказывался признавать, что и он сам, и весь его
отлаженный производственный механизм стали теперь абсолютно никому не
нужны в результате каприза моды. Неужели унификация одежды ликвидирует все
половые отличия?
- Ну-ка, попробуйте заставить нас стерпеть подобное, - зубоскалил он
поначалу. - Только попробуйте!
Тем не менее, испещренные красными чернилами [красными чернилами в
бухгалтерском учете отмечаются долги и убытки фирмы] страницы гроссбухов
фирмы показывали, что его братья по полу, какими бы недовольными подобным
нововведением они ни были, все-таки еще как терпели такое положение.
Поллиглоу начал проводить долгие часы в размышлениях дома вместо
того, чтобы засиживаться в тишине своего служебного кабинета. А размышлял
он, главным образом, о том, насколько энергично женщины подминали под себя
мужчин на протяжении всего двадцатого столетия. Тех самых мужчин, что еще
совсем недавно гордились принадлежностью к сильному полу, умели при
необходимости постоять за себя, всласть наслаждались всеми привилегиями,
которые давал им наивысший статус в человеческом обществе. Что же все-таки
произошло?
Началом всех нынешних неприятностей, как решил Поллиглоу, послужили
некоторые веяния в женской моде, обнаружившиеся незадолго до начала первой
мировой войны. Первого проказника, злую шутку которого Поллиглоу
почувствовал на состоянии своего банковского счета, звали "мужской
покрой".
В применении к женской одежде "мужской покрой" означал необыкновенно
тщательную выделку некоторых фасонов твидовых юбок и шерстяных пальто.
Затем в моду вошло подражание отдельным предметам мужской одежды - женские
брючки, блузки, напоминавшие фасоном мужские рубахи, туфли, похожие на
мужские полуботинки. По-сути, это была самая настоящая мужская одежда
несмотря на то, что украшалась оборками или складками и получала названия
более приличествующие женской одежде или просто уменьшительные производные
от названий предметов мужской одежды. Затем пришла эпоха одежды "для него
и для нее". К 1991 году мода на такую одежду стала повальной.
Параллельно с процессом унификации одежды укреплялось положение
женщин в жизни общества, набирало силу их политическое влияние. АДТК -
Антидискриминационная трудовая комиссия, или Комиссия по борьбе с
дискриминацией в сфере трудоустройства и профессиональной подготовки - в
своей деятельности начала особенно рьяно напирать на отмену любых
ограничений, обосновываемых ссылками на существование определенных половых
различий между мужчинами и женщинами. Постановление Верховного суда по
делу "Агентство по найму" миссис Стауб в поддержку лиги женщин-спортсменок
против Федерации бокса штата Нью-Йорк" торжественно провозгласило закон в
исторических словах судьи Эммелины Крэггли: "Пол любого человека - это его
сугубо личное дело, ограничивающееся его кожными покровами. Во всем, что
находится по внешнюю сторону кожи индивидуума - в быту, в трудовой
деятельности и даже в одежде - оба пола законом должны рассматриваться как
взаимозаменяемые во всех отношениях, кроме одного - традиционного долга
мужчины поддерживать благополучие семьи на пределе его физических
возможностей, этого неизменного краеугольного камня любого цивилизованного
существования".
Двумя месяцами позже взаимозаменяемый стиль одежды впервые
дебютировал в парижских салонах мод.
Явился он миру в виде, разумеется, еще одной версии многоцелевой
длинной рубахи, своего рода туники с короткими рукавами, которую
повсеместно носили в то время. Однако теперь произошло полное слияние
мужского фасона с женским, и одежда стала унифицированной и
взаимозаменяемой.
Вот это-то слияние и погубило бизнес Поллиглоу. В условиях отсутствия
необходимости придавать одежде определенные специфические черты,
характерные только для мужской одежды, все, что получил по наследству
Поллиглоу от целой вереницы предков - производителей мужской одежды:
производственное оборудование, многочисленная оснастка, опыт целой плеяды
дизайнеров, - все это в одно мгновенье стало морально устаревшим и
неспособным выдержать конкуренцию с поднаторевшими на выпуске
взаимозаменяемой одежды компаниями, располагавшими к тому же более
широкими возможностями, поскольку все они раньше специализировались на
женской одежде, объем выпуска которой всегда намного превышал объем
выпуска мужской и вследствие этого позволял внедрять в гораздо больших
масштабах и механизацию производства, и автоматизацию, и компьютеризацию,
и роботизацию и все прочие "зации" - позволявшие повышать рентабельность
производства. А морально устаревшее оборудование Поллиглоу теперь ожидала
печальная участь пойти за гроши с молотка на одном из ближайших аукционов.
Отчаянье все сильнее охватывало Поллиглоу. Но вместе с ним - и вполне
естественная злость.
Однажды вечером он засел за изучение костюмов давно минувших эпох. И
первое, что бросилось в глаза Поллиглоу, было то, что они не только
подчеркивали чисто мужские достоинства, но зачастую и преувеличивали их до
такой степени, что ни одна женщина не осмелилась бы одеть подобный костюм.
Вот, например, фасоны конца девятнадцатого столетия. Они определенно
были чисто мужскими, так как не сохранилось ни одной фотографии или
картины, на которой можно было бы увидеть женщину в подобном одеянии,
хотя, в общем-то ничто не могло помешать ей вырядиться мужчиной, если б
она сама вдруг того захотела. Конечно, для современной эпохи, эпохи с
более мягким климатом и перспективой искусственного управления погодой
такие костюмы казались слишком уж громоздкими и неудобными.
Чем дальше углублялся столетие за столетием Поллиглоу в прошлое, тем
печальнее сокрушенно качал головой, когда напрягая зрение, вглядывался в
не очень-то четко выполненные древние гравюры. И совсем уже угрюмо
рассматривал разорившийся бизнесмен изображения рыцарей в латах, тщетно
пытаясь представить себе кольчугу с застежкой "молния" на спине. Наконец
он устало откинулся назад и обратил внимание на мужской портрет времен
пятнадцатого столетия, затерявшийся у его ног среди груды других
просмотренных ранее картин.
Вот это мгновенье и стало тем отправным пунктом с которого началось
исчисление эпохи мужчинизма.
Большую часть портрета прикрывали несколько других рисунков. Теперь
тесно облегающих пухлые мужские ноги гладких лосин, глянув на которые
Поллиглоу несколько минутами раньше тут же в отвращении закусил
стариковские высохшие губы и не стал изучать портер более тщательно, почти
не было видно. Зато особенно четко просматривался выразительный
клинообразный выступ, который ни с чем нельзя было спутать: усталому взору
Поллиглоу во всей своей неповторимости предстал...
ГУЛЬФИК!
Этот небольшой мешочек, который некогда пришивали впереди лосин или
