бизнесмену-предпринимателю, выплачивающему ему жалованье, но сейчас
оказавшемуся перед лицом крупных неприятностей - сквозило в каждом
произнесенном им слове. "Почему, - раздраженно отметил про себя Хебстер, -
люди всегда с презрением относятся к человеку, который умеет делать
деньги? Даже перваки сегодня утром в его кабинете, Йост и Фунатти,
Браганца, Маргритт, который проработал в его лабораториях в течение многих
лет. Ведь это единственный талант, который дан ему от Бога. И, безусловно,
столь же редкий и полезный, как талант пианиста".
- Мне никогда не нравился Чарли Верус, - продолжал начальник
лаборатории, - но у нас не было каких-либо оснований подозревать его в
чепэвизме! Он, по-моему, был кооптирован в третий эшелон примерно неделю
тому назад. Верно, Берт?
- Угу, - раздалось из противоположного конца комнаты. - В тот день он
появился на работе на час позже и заявил, что когда-нибудь, мы, может
быть, с гордостью расскажем своим внукам о том, что работали в одной
лаборатории с Чарльзом Болопом Верусом.
- Лично я, - заметил Маргритт, - подумал, что он, возможно, только
что закончил книгу, в которой доказал, что пирамида Хеопса ни больше, ни
меньше, как пророчество в камне наших нынешних достижений в области
текстильного производства. Верус был как раз такого рода ученым. Но,
по-видимому, тогда его воодушевило маленькое лезвие для безопасной бритвы.
Повышение он, по-моему, получил авансом как бы в качестве предварительной
платы за то, что в конце концов сделал сегодня. Хебстер аж заскрежетал
зубами, когда бритоголовый пленник попытался было, хотя и безуспешно,
плюнуть ему в лицо, и поспешил назад, к двери в лабораторию, где его
личная секретарша разговаривала с охранником, который дежурил все это
время в лаборатории.
За ними, прислонившись к стенке, стояли Ларри и Лузитания, тихо, но
взволнованно переговариваясь на тарабарском наречии. Они явно были
потрясены до глубины души. Лузитания то и дело выщипывала крохотных
слоников из своего рубища, которые, смешно дрыгая ногами в воздухе и
пронзительно трубя, взрывались как какой-то несуразной формы мыльные
пузыри, когда она роняла их на пол. Ларри нервно почесывал сбившуюся
комком бороду и периодически взмахивал рукой в сторону потолка, который
уже был утыкан пятью или шестью десятками точных копий кинжала,
пронзившего сердце Тесея. Хебстер не мог не испытывать страха перед тем,
что может произойти с его зданием, если у перваков не приведи Господь,
что-то еще осталось от людей, и они вдруг начнут действовать так, как
поступают обычно люди, стремящиеся к тому, чтобы обезопасить себя.
- Послушайте, мистер Хебстер, - начал охранник, - мне велели не...
- Ради Бога! - сердито бросил Хебстер. - В этом нет вашей вины. Даже
отдел кадров мне не в чем упрекнуть. Это я и мои эксперты заслуживаем
гильотины за то, что так бездарно отстали от эпохи. Мы умеем
проанализировать любую тенденцию, кроме той единственной, которая сделает
всех нас ненужными. Грета! Я хочу, чтобы мой вертолет на крыше был готов к
вылету и приведен в состояние готовности стартоплан в "Ла Гардиа"
[крупнейший аэропорт в окрестностях Нью-Йорка в начале пятидесятых годов,
к которым относится написание данной повести]. Пошевеливайся, девочка! А
ты... Уильямс, верно? - спросил он, наклоняясь, чтобы прочесть фамилию
охранника на его служебном значке, - а ты, Уильямс, упакуй этих двух
перваков в мой вертолет наверху и дожидайся вылета в самом скором времени.
Все остальные! - громко обратился он к сотрудникам лаборатории и зевакам,
собравшимся в коридоре. - Домой вас отпустят в шесть. Вам будет оплачен
один час сверхурочной работы.
Как только Хебстер вышел из лаборатории, Чарли Верус запел. К тому
времени, когда Хебстер достиг лифта, несколько клерков в коридоре
демонстративно подхватили гимн ЧПВ. Когда Хебстер остановился перед
дверьми лифта, ему стало ясно, что добрая четверть младшего обслуживающего
персонала, как мужчины, так и женщины, подпевали надтреснутому тенору
Веруса:
Слава, слава человеческим дерзаньям!
Для потомков сохраним Землю родную!
Меч карающий торжественно целуя,
Холуев пришельцев растерзаем!
Аллилуйя, человече, Аллилуйя,
Человече, Аллилуйя, Аллилуйя!
"Если подобное возможно в коридорах "Хебстер секьюрити", - болезненно
морщась, подумал Хебстер перед входом в личный кабинет, - то что
удивляться тому, насколько быстро растет влияние ЧПВ среди широких
народных масс?"
Разумеется, многих их этих поющих следовало бы рассматривать скорее
как сочувствующих, чем как непоколебимых адептов, как людей, которых
привлекает хоровое пение и чье сердце согревают марширующие толпы
энтузиастов - но в любом случае, очень важно знать, какой еще рывок нужно
сделать этому движению, чтобы стать мощной политической силой.
Единственным, хотя и несколько слабоватым утешением для Хебстера,
было явное понимание опасности в рядах высшего руководства ОСК, которое
готовится предпринять беспрецедентные шаги в качестве ответного демарша.
К несчастью, эти беспрецедентные меры применены будут, скорее всего к
нему самому, Хебстеру.
"В моем распоряжении осталось чуть меньше двух часов, - вспомнил
Хебстер, - в течение которых можно еще попытаться увильнуть от
ответственности за наиболее серьезное преступление в современном уголовном
кодексе".
Он поднял трубку одного из телефонов.
- Рут! Я хочу переговорить с Вандермеером Демпси. Соедините меня с
ним напрямую.
Рут отреагировала немедленно и уже через несколько мгновений он
услышал знакомый голос, звучный, неторопливый, тягучий, как расплавленное
золото.
- Привет, Хебстер. Говорит Вандермеер Демпси. - Он сделал паузу,
чтобы набрать как можно больше воздуха в легкие, затем продолжал
откровенно высокопарным тоном. - Человечество - пусть не всегда впереди,
но, впереди или позади - всегда Человечество! - Тут он рассмеялся. -
Последняя новинка. Мы ее прозвали нашим телефонным тостом. Нравится?
- Очень, - почтительно ответил Хебстер, ни на секунду не забывая о
том, что его бывший ведущий телевикторин может стать церковью и
государством одновременно. - Мистер Демпси, от моего внимания не
ускользнуло, что вы издали новую книгу, и мне интересно...
- Какую именно вы имеете в виду? "Антрополитику"?
- Точно. Великолепное исследование! Так и хочется постоянно
цитировать многие строки из нее, особенно из первой главы. Например, вот
эту: "Человек! И не больше, и не меньше!"
В трубке раздался хрипловатый, но еще достаточно сочный смех.
- Юноша, достойные частого цитирования строки имеются в каждой главе
всех моих книг! У себя в штаб-квартире я запустил целый
писательско-поэтический конвейер, способный выдавать на-гора до пятидесяти
пяти легко запоминаемых сентенций или эпиграмм на любую злободневную тему
в течение десяти минут. Не говоря уже о способности производить
политические метафоры и шутки в две-три строчки с сексуальным подтекстом!
Но вы не стали бы мне звонить только для того, чтобы обсудить достоинства
продукции моего литературного конвейера, каким бы глубоким ни было его
эмоциональное воздействие. Так в чем все-таки дело, Хебстер? Ну-ка
выкладывайте все по порядку.
- Дело вот в чем, - начал Хебстер, несколько приободренный
откровенным цинизмом заправилы чепэвистов и слегка раздосадованный
нескрываемым презрением с его стороны по отношению к себе, - сегодня я
немножко посудачил о том, о сем с нашим общим приятелем, неким П.Браганца.
- Я знаю.
- Знаете? Откуда?
Вандермеер Демпси снова рассмеялся - неторопливым добродушным смехом
толстяка, самодовольно поглаживающего себя по пузу.
- Шпионы, Хебстер, шпионы. Они у меня практически повсюду. Политика -
это на двадцать процентов шпионаж, на двадцать процентов организация и на
шестьдесят процентов выжидание подходящего момента. Мои шпионы докладывают
мне обо всем, что вы делаете.
- Но ведь у них не было ни малейшей возможности рассказать о том, что
именно обсуждали мы с Браганца. Верно?
- О, рассказали, юноша, еще как рассказали! - его такой внешне
непринужденный смех, понял вдруг Хебстер, был одновременно и своего рода
дыхательным упражнением для регулярной прочистки горла. Хебстеру
вспомнилось его изображение на телеэкране: голова, похожая на распухший до
огромных размеров апельсин, едва ли не на три четверти разверзшийся в
лучезарной улыбке рот. На голове не было ни единой волосинки - все они
вплоть до последней реснички и даже волосяного мешочка, регулярно
удалялись электролитическим методом. - Согласно донесениям моих агентов
Браганца выдвинул несколько заманчивых предложений от имени Особой
Следственной Комиссии, которые вы - поступив, позволю себе заметить, очень
правильно - немедленно же отвергли. Судя по всему, это здорово его
расстроило, и он объявил, что стоит с этого момента уличить вас хоть раз в
каком-нибудь неблаговидном поступке - ведь ни для кого не секрет, что
именно благодаря множеству самых мерзких начинаний вы и стали одним из
богатейших на всем земном шаре людей - он использует вас в качестве
приманки для нашего гнева. Должен признаться, я искренне восхищен,
прямо-таки в восторге от этого бесхитростного, даже наивного замысла!
- И совсем не собираетесь кусаться? - поинтересовался Хебстер.
В этот момент в кабинет вошла Грета Зайденхейм и, подняв руку к
потолку, несколько раз покрутила ею. Хебстер понимающе кивнул.
- Как раз наоборот, Хебстер, еще как станем кусать! Даже с еще
большим пылом, чем намеревались до этого. Мы с удовольствием проглотим эту
провокацию, которую придумала для нас ОСК, и осуществим революцию во
всемирном масштабе. Обязательно осуществим!
Вот так, мой мальчик.
- Только через мой труп! - Хебстер попытался было и сам рассмеяться,
но сумел лишь слегка прочистить горло. - Вы правы - как раз такой разговор
и состоялся между мной и Браганца. Возможно, вы правы и в том, что станете
делать, когда в ход пойдут булыжники и бейсбольные биты. Однако, если вы
не против того, чтобы значительно облегчить свою задачу, то есть тут у
меня одна мыслишка...
- Крайне сожалею, мой мальчик. Никаких сделок, Хебстер. Такие вот
дела. Неужели вам не ясно, что мы сами не хотим облегчать все это? По этой
же самой причине мы ничего не платим своим шпионам, несмотря на риск,
которому они себя подвергают, и неизмеримо возросшее богатство
"Человечества превыше всего". Мы обнаружили, что шпионы, которых мы
привлекаем, исходя из идейных соображений, работают гораздо лучше и
подвергают себя куда более серьезным опасностям, чем те, которых побуждает
работать на нас материальная заинтересованность. Да, мы отчаянно нуждаемся
в "деле Хебстера" для того, чтобы воспламенить население. Напряженность в
обществе нам нужно довести до такого уровня, чтобы смятение охватило
службы безопасности и вооруженные силы, чтобы заволновались даже те
консервативно настроенные граждане, которые обычно недовольно качают
головами при виде наших массовых шествий, и чтобы они побросали свой
мелкий бизнес и присоединились к участникам погромов и грабежей. Вот этого
как раз и будет вполне достаточно, чтобы весь земной шар перешел под
контроль "Человечества превыше всего".
