привержен... - Федор Симеонович щелкает себя по бороде. - Дурное влияние,
черт бы его подрал... Ну, это вы все узнаете. Мы вас тут с распростертыми
объятыми... А то ведь чепуха получается. Машину поставили
наисовременнейшую, "Алдан-12", а наладить никак не можем, кадров нет. В
институте у нас в основном уклон, знаете ли, гуманитарно-физический.
Чародейство и волшебство главным образом, а новые методы требуют
математики! Я вот все линейным счастьем занимаюсь, а с вашей машиной,
глядишь, и за нелинейное возьмемся...
Саша чешет затылок.
- Я, знаете, насчет чародейства и волшебства не очень... Был у нас
спецкурс, но я тогда болел, что ли... Вообще я это как-то в переносном
смысле понимал... как иносказание...
Федор Симеонович добродушно хохочет.
- Ничего, разберетесь, разберетесь. Любой ученый, знаете ли, в
известном смысле маг и волшебник, так что у нас и в переносном смысле
бывает, и в прямом. Вы - молодец, что, приехали. Вам у нас понравится. Вы,
я вижу, человек деловой, энергичный, работать любите...
Саша стесняется.
- Да, конечно... - говорит он. - Но сейчас что об этом? Там видно
будет... - Он озирается, ища, как бы переменить тему разговора. - Вот
диван пропал, - говорит он. - Вы мне не скажете, Федор Симеонович, что все
это означает? Диван... суета какая-то...
- Ну, видите ли, это не совсем диван, - говорит Федор Симеонович. - Я
бы сказал, что совсем не диван... Однако ведь спать пора, Александр
Иванович. Заговорил я здесь вас, а ведь вам спать хочется...
- Ну что вы! - восклицает Саша. - Наоборот! У меня к вам еще тысяча
вопросов!
- Нет, нет, дружок. Вы же устали, утомлены с дороги...
- Нисколько!
- Александр Иванович! - внушительно произносит Киврин. - Но ведь вы
д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ утомлены! И вы _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о
хотите отдохнуть.
И тут глаза у Саши начинают слипаться. Он согласно кивает головой,
вяло бормочет: "Да, действительно, вы уж меня простите, Федор
Симеонович...", кое-как добирается до неведомо откуда появившейся
застеленной раскладушки, ложится, подкладывает ладонь под щеку и, блаженно
улыбаясь, засыпает.
Федор Симеонович, оглаживая бороду, некоторое время ласково смотрит
на него, потом достает из воздуха большое яблоко, кладет рядом с Сашей и
исчезает.
Становится темно и тихо.
Сильный грохот. Саша открывает глаза и поднимает голову.
Комната полна утренним солнцем.
Дивана по-прежнему нет, а посередине комнаты сидит на корточках
здоровенный детина лет двадцати пяти, в тренировочных брюках и пестрой
гавайке навыпуск. Он сидит над волшебной палочкой, плавно помахивая над
нею огромными костистыми лапами.
- В чем дело? - спрашивает Саша хриплым со сна голосом.
Детина мельком взглядывает на него и снова отворачивается. У него
широкое курносое лицо, могучая челюсть, низкий лоб под волосами ежиком.
- Не слышу ответа! - зло говорит Саша, приподнимаясь.
- Тихо, ты, смертный, - откликается детина.
Он прекращает свои пассы, берет умклайдет и выпрямляется во весь
рост. Рост у него - под лампочку. И весь он кряжистый, широкий, узловатый.
- Эй, друг! - говорит Саша. - А ну-ка, положи эту штуку на место и
очисти помещение!
Детина молча смотрит на него, выпячивая челюсть. Тогда Саша
откидывает простыни и делает движение, чтобы вскочить. Раскладушка от
толчка разваливается, и Саша опять оказывается на полу.
Детина гогочет.
- А ну, положи умклайдет! - рявкает Саша, поднимаясь.
- Чего ты орешь, как больной слон? - осведомляется детина. - Твой он,
что ли?
- А может, твой?
- Ну мой!
Сашу осеняет.
- Ах ты, скотина! - говорит он. - Так это ты диван спер?
- Не суйся, братец, не в свои дела, - предлагает детина, запихивая
умклайдет в задний карман брюк. - Целее будешь.
- А ну, верни диван! Мне отвечать за него, понял?
- А пошел ты к черту, - говорит детина, озираясь.
Саша, подскочив, хватает детину за гавайку. Детина сейчас же хватает
Сашу за майку на груди. Видно, что оба не дураки подраться.
Но тут дверь распахивается, и на пороге появляется грузный рослый
мужчина в лоснящемся костюме. Лица у него надутое, бульдожье, движения
властные, хозяйские, уверенные, под мышкой - папка на молнии.
- Корнеев! - говорит он прямо с порога. - Где диван?
Детина и Саша сразу отпускают друг друга.
- Какой еще диван? - вызывающе осведомляется детина.
- Вы мне это прекратите, Корнеев! - объявляет мужчина с папкой. -
Сами знаете, какой диван.
Он проходит в комнату, а за ним входят: Эдик Почкин, очень серьезный
и сосредоточенный; плешивый, странного вида человек в золотом пенсне и
смазных сапогах; Хома Брут в своей кепочке, сдвинутой на правый глаз. Саша
кидается одеваться. Пока он одевается, в комнате развивается скандальчик.
- Не знаю я никакого дивана, - заявляет Корнеев.
- Я вам объяснял, Модест Матвеевич, - говорит Эдик человеку с папкой.
- Это не есть диван. Это есть прибор...
- Для меня это диван, - прерывает его Модест Матвеевич, достает
записную книжку и заглядывает в нее. - Диван мягкий полуторный,
инвентарный номер одиннадцать - двадцать три. Диван должен стоять. Если
его будут все время таскать, то считайте: обшивка порвана, пружины
поломаны.
- Там нет никаких пружин, - терпеливо объясняет Эдик. - Это прибор. С
ним работают.
- Этого я не знаю, - заявляет Модест Матвеевич, пряча папку. - Я не
знаю, что это у вас за работа с диваном. У меня вот дома тоже есть диван,
и я знаю, как на нем работают.
- Мы это тоже знаем, как вы работаете, - угрюмо говорит Корнеев.
- Вы это прекратите, - немедленно требует Модест Матвеевич,
поворачиваясь к нему. - Вы здесь не в пивной, вы здесь в учреждении.
- Терминологические споры, товарищи, - восклицает вдруг высоким
голосом плешивый, - могут завести нас только в метафизический тупик!
Терминологические споры мы должны, товарищи, решительно отмести, как
несоответствующие и уводящие. А нам, товарищи, требуются какие споры? Нам,
товарищи, требуются споры, с одной стороны, соответствующие, а с другой -
наводящие. Нам требуются принципиальные споры, товарищи!
- Вы мне это прекратите, товарищ профессор Выбегалло! - решительно
прерывает его Модест Матвеевич. - Нам тут не требуется никаких споров. Нам
тут требуется диван, и немедленно.
- Правильно! - подхватывает профессор Выбегалло. - Мы решительно
отметаем все и всяческие споры, и мы требуем, общественность требует,
наука требует, товарищ Корнеев, чтобы диван был немедленно ей возвращен. В
распоряжение моего отдела.
Все четверо начинают говорить разом.
ЭДИК. Модест Матвеевич, это не диван! Это транслятор универсальных
превращений! Ему не в музее место, его здесь вы по ошибке поместили, мы на
него заявку еще два года назад написали!..
КОРНЕЕВ (Выбегалле). Ну да, конечно, в ваш отдел Чтоб вы на нем спали
после обеда и кроссворды решали! Вы ж с ним обращаться не умеете, опять
все на Брута свалите вашего, а он его пропьет по частям!..
МОДЕСТ МАТВЕЕВИЧ. Вы мне это прекратите, товарищи! Диван есть диван,
и кто на нем будет спать, или там работать, это решает администрация! Я
лишнюю графу в отчетности из-за ваших капризов вводить не намерен! Мы еще
назначим комиссию и посмотрим, может быть, вы его повредили, пока таскали,
товарищ Корнеев!..
ВЫБЕГАЛЛО. Я ваши происки, товарищ Корнеев, отметаю решительно,
раскаленной метлой! Я такую форму научной дискуссии не приемлю!
Принципиальности у вас не хватает, товарищ Корнеев! Чувства
ответственности! Нет у вас гордости за свой институт, за нашу науку!..
Пока продолжается этот гомон, Саша оделся и, широко раскрыв глаза и
приоткрыв рот, слушает, застегивая верхнюю пуговицу на рубашке.
Хома Брут тоже не вмешивается. Он прислонился к притолоке, достал
из-за уха сигарету, раскурил ее от указательного пальца и через дымок
подмигивает Саше, ухмыляется и кивает в сторону спорящих, как бы говоря:
"Во дают!"
Тут Модест Матвеевич замечает развалившуюся раскладушку. Все
замолкают. В наступившей тишине Модест Матвеевич озирает по очереди всех
присутствующих. Взгляд его останавливается на Саше. Саша, не дожидаясь
вопросов, виновато произносит:
- Она сама развалилась... Я встал, а она - раз!..
- Почему вы здесь спите? - грозно осведомляется Модест Матвеевич.
- Это наш новый заведующий вычислительным центром, - вступается Эдик.
- Привалов Александр Иванович.
- Почему вы здесь спите, Привалов? - вопрошает Модест Матвеевич. -
Почему не в общежитии?
- Ему комнату не успели отремонтировать, - поспешно говорит Эдик.
- Неубедительно.
- Что же ему - на улице спать? - злобно спрашивает Корнеев.
- Вы это прекратите! - говорит Модест Матвеевич. - Есть общежитие,
есть гостиница, а здесь мути. Госучреждение. Если все будут спать в
музеях... Вы откуда, Привалов?
- Из Ленинграда, - мрачно отвечает Саша.
- Вот если я приеду к вам в Ленинград и пойду спать в Эрмитаж?
Саша пожимает плечами:
- Пожалуйста.
Эдик обнимает Сашу за талию.
- Модест Матвеевич, это не повторяются. Сегодня он будет спать в
общежитии. А что касается раскладушки... - Он щелкает пальцами.
Раскладушка тут же самовосстанавливается.
- Вот это другое дело, - великодушно говорит Модест Матвеевич. - Вот
всегда бы так и действовали, Почкин. Ограду бы починили... Лифт у нас не
кондиционный...
Корнеев берется руками за голову и стонет сквозь стиснутые зубы.
- По-моему, эти стоны со стороны товарища Корнеева являются выпадом,
- визгливо и мстительно вмешивается Выбегалло.
Модест Матвеевич поворачивается к Корнееву.
- Я еще раз повторяю, Корнеев, - строго говорит он. - Немедленно
верните диван.
Корнеев приходит в неописуемую ярость. Лицо его темнеет, и сейчас же
заметно темнеет в комнате. Огромная туча наползает на солнце. Свирепый
порыв ветра сотрясает дуб. Где-то звенят вылетевшие стекла. У стала
подгибаются ножки, проседает только что восстановленная раскладушка. В
тусклом зеркале вспыхивают и гаснут зловещие огни.
Выбегалло отшатывается, испуганно заслоняясь от Корнеева ладонью.
Хома Брут стремительно уменьшается до размеров таракана и прячется в щель.
Эдик встревоженно и предостерегающе протягивает к Корнееву руку, шепча
одними губами: "Витя, Витя, успокойся..."
И только Модест Матвеевич остается неколебим. Он с достоинством
перекладывает папку под другую мышку и веско произносит:
- Неубедительно, Корнеев. Вы это прекратите.
И все прекращается. Корнеев в полном отчаянии машет рукой, в воздухе
конденсируется диван и плавно опускается на свое прежнее место.
Модест Матвеевич неторопливо подходит к нему, ощупывает, заглядывает
в книжку и проверяет инвентарный номер. Затем объявляет:
- Товарищ Горыныч!
- Иду, батюшка, иду! - доносится, из прихожей испуганный голос.
Модест Матвеевич удаляется в прихожую, и тут Выбегалло приходит в
себя и устремляется за ним с криком:
- Модест Матвеевич! Вы забываете, что у меня эксперимент
международного звучания! Я без этого дивана как без рук! Модель идеального
человека тоже без этого дивана как без рук!..
Дверь за ним захлопывается. Из щели выползает Хома Брут и снова
начинает увеличиваться в размерах. Еще не достигнув нормального роста, он
осведомляется:
- Политурки, значит, тоже нет? Или хотя бы антифриза...
- Бр-р-рысь, пр-р-ропойца! - рычит Корнеев, и объятый ужасом Хома
