деятельности. Освоены, изучены, искоренены и взяты под вооруженную и
научную охрану многие сотни гектаров лесной территории. Непрерывно растет
мастерство специалистов и рядовых работников. Совершенствуется
организация, сокращаются непроизводительные расходы, устраняются
бюрократические и другие непроизводственные препоны.
$ 2. Однако наряду с достигнутыми достижениями, вредоносное действие
Второго закона термодинамики, а также закона больших чисел все еще
продолжает иметь место, несколько снижая общие высокие показатели. Нашей
ближайшей задачей становится теперь упразднение случайностей, производящих
хаос, нарушающих единый ритм и вызывающих снижение темпов.
$ 3. В связи с вышеизложенным предлагается в дальнейшем рассматривать
проявления всякого рода случайностей незакономерными и противоречащими
идеалу организованности, а прикосновенность к случайностям
(пробабилитность) - как преступное деяние, либо, если прикосновенность к
случайности (пробабилитность) не влечет за собой тяжких последствий, как
серьезнейшее нарушение служебной и производственной дисциплины.
$ 4. Виновность лица, прикосновенного к случайности (пробабилитика),
определяется и измеряется статьями Уголовного Уложения N 62, 64, 65
(исключ. Пп. С. и О.), 113 и 192 п. К или $$ Административного Кодекса 12,
15 и 97.
ПРИМЕЧАНИЕ: Смертельный исход прикосновенности к случайности
(пробабилитности) не является как таковой оправдывающим, либо смягчающим
обстоятельством. Осуждение, либо взыскание в этом случае производится
посмертно.
$ 5. Настоящая Директива дана.... месяца.... дня.... года. Обратной
силы не имеет.
Подпись: ДИРЕКТОР УПРАВЛЕНИЯ
(........)
Перец облизал пересохшие губы и перевернул страницу. На следующем
листе был приказ об отдаче под суд сотрудника группы научной охраны
Х.Тойти в соответствии с директивой "О привнесении порядка" "за злостное
потакание закону больших чисел, выразившееся в поскользнутии на льду с
сопутствующим повреждением голеностопного сустава, каковая преступная
прикосновенность к случайности (пробабилитность) имела место 11 марта
с.г.". Сотрудника Х.Тойти предлагалось впредь во всех документах именовать
пробабилитиком Х.Тойти...
Перец щелкнул зубами и посмотрел следующий листок. Это тоже был
приказ: о наложении административного взыскания - штрафа в размере
четырехмесячного жалования - посмертно на собаковода вооруженной охраны Г.
де Монморанси, "беспечно позволившего себе быть пораженным атмосферным
разрядом (молнией)". Дальше шли заявления об отпусках, просьбы об
единовременном пособии по случаю утери кормильца и объяснительная записка
некоего Ж.Люмбаго относительно пропажи какой-то катушки...
- Какого черта! - сказал Перец вслух и снова прочитал проект
директивы. Он вспотел. Проект был отпечатан на меловой бумаге с золотым
обрезом. Посоветоваться бы с кем-нибудь, тоскливо подумал Перец, этак я
совсем пропаду...
Тут дверь распахнулась, и в кабинет, толкая перед собой столик на
колесиках, вошла Алевтина, одетая очень изысканно и модно, со строгим и
серьезным выражением на умело подкрашенном и припудренном лице.
- Ваш завтрак, - сказала она деликатным голосом.
- Закройте двери и идите сюда, - сказал Перец.
Она закрыла дверь, толкнула столик ногой и, поправляя волосы, подошла
к Перецу.
- Ну что, пусик? - сказала она, улыбаясь. - Доволен ты теперь?
- Слушай, - сказал Перец. - Ерунда какая-то. Ты почитай.
Она села на подлокотник, левой обнаженной рукой обняла Переца за шею,
а правой обнаженной рукой взяла Директиву.
- Ну, знаю, - сказала она. - Все правильно. В чем дело? Может быть
тебе Уголовное Уложение принести? Прежний директор тоже ни одной статьи не
помнил.
- Да нет, подожди, - нетерпеливо сказал Перец. - Причем здесь
уложение... Причем здесь Уложение! Ты читала?
- Не только читала, но и печатала. И стиль правила. Домарощинер ведь
писать не умеет, он и читать-то только здесь научился... Кстати, пусик, -
сказала она озабоченно, - Домарощинер там ждет, в приемной, ты его во
время завтрака прими, он это любит. Он тебе бутерброды делать будет...
- Да плевал я на Домарощинера! - сказал Перец. - Ты мне объясни, что
я...
- На Домарощинера плевать нельзя, - возразила Алевтина. - Ты у меня
еще пусик, ты у меня еще ничего не понимаешь... - Она надавила Перецу на
нос, как на кнопку. - У Домарощинера есть два блокнотика. В один блокнотик
он записывает, кто что сказал - для директора, а в другой блокнотик он
записывает, что сказал директор. Ты, пусик, это имей в виду и никогда не
забывай.
- Подожди, - сказал Перец. - Я хочу с тобой посоветоваться. Вот эту
Директиву... этот бред я подписывать не буду.
- Как это - не будешь?
- А вот так. У меня рука не подымется - такое подписать.
Лицо Алевтины стало строгим.
- Пусик, - сказала она. - Ты не упирайся. Ты подпиши. Это же очень
срочно. Я тебе потом все объясню, а сейчас...
- Да что тут объяснять? - сказал Перец.
- Ну, раз ты не понимаешь, значит, тебе нужно объяснить. Вот я тебе
потом и объясню.
- Нет, ты мне сейчас объясни, - сказал Перец. - Если можешь, -
добавил он. - В чем я сомневаюсь.
- Ух ты, мой маленький, - сказала Алевтина и поцеловала его в висок.
Она озабоченно поглядела на часы. - Ну, хорошо, ну, ладно.
Она пересела на стол, подложила под себя руки и начала, глядя
прищуренными глазами поверх головы Переца:
- Существует административная работа, на которой стоит все. Работа
эта возникла не сегодня и не вчера, вектор уходит своим основанием далеко
в глубь времен. До сегодняшнего дня он овеществлен в существующих приказах
и директивах. Но он уходит и глубоко в будущее, и там он пока еще только
ждет своего овеществления. Это подобно прокладке шоссе по трассированному
участку. Там, где кончается асфальт, и спиной к готовому участку стоит
нивелировщик и смотрит в теодолит. Этот нивелировщик - ты. Воображаемая
линия, идущая вдоль оптической оси теодолита, есть неовеществленный
административный вектор, который из всех людей видишь только ты и который
именно тебе надлежит овеществлять. Понятно?
- Нет, - сказал Перец твердо.
- Это неважно, слушай дальше... Как шоссе не может свернуть
произвольно влево или вправо, а должно следовать оптической оси теодолита,
так и каждая очередная директива должна служить континуальным продолжением
всех предыдущих... Пусик, миленький, ты не вникай, я этого сама ничего не
понимаю, но это даже хорошо, потому что вникание порождает сомнение,
сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте это гибель всей
административной деятельности, а следовательно, и твоя, и моя, и вообще...
Это же азбука. Ни единого дня без директивы, и все будет в порядке. Вот
эта Директива о привнесении порядка - она же не на пустом месте, она же
увязана с предыдущей Директивой о неубывании, а та увязана с Приказом о
небеременности, а этот Приказ логически вытекает из Предписания о
чрезмерной возмутимости, а оно...
- Какого черта! - сказал Перец. - Покажи мне эти предписания и
приказы... Нет, лучше покажи мне самый первый приказ, тот, который в
глубине времен.
- Да зачем это тебе?
- То есть как - зачем? Ты говоришь, что они логично вытекают. Не верю
я этому!
- Пусенька, - сказала Алевтина. - Все это ты посмотришь. Все это я
тебе покажу. Все это ты прочитаешь своими близоруконькими глазками. Но ты
пойми: позавчера не было директивы, вчера не было директивы - если не
считать пустякового приказика о поимке машинки, да и то устного... Как ты
думаешь, сколько времени может стоять Управление без директив? С утра уже
сегодня неразбериха: какие-то люди ходят везде и меняют перегоревшие
лампочки, ты представляешь? Нет, пусик, ты как хочешь, а Директиву
подписать надо. Я ведь добра тебе желаю. Ты ее быстренько подпиши, проведи
совещание с завгруппами, скажи им что-нибудь бодрое, а потом я тебе
принесу все, что ты захочешь. Будешь читать, изучать, вникать... Хотя
лучше, конечно, не вникай.
Перец взялся за щеки и потряс головой. Алевтина живо соскочила со
стола, обмакнула перо в черепную коробку Венеры и протянула вставочку
Перецу.
- Ну, пиши, миленький, быстренько...
Перец взял перо.
- Но отменить-то ее можно будет потом? - спросил он жалобно.
- Можно, пусик, можно, - сказала Алевтина, и Перец понял, что она
врет. Он отшвырнул перо.
- Нет, - сказал он. - Нет и нет. Не стану я этого подписывать. На кой
черт я буду подписывать этот бред, если существуют, наверное, десятки
разумных и толковых приказов, распоряжений, директив, совершенно
необходимых, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО необходимых в этом бедламе...
- Например? - живо сказала Алевтина.
- Да господи... Да все, что угодно... Елки-палки... Ну хоть...
Алевтина достала блокнотик.
- Ну хотя бы... Ну хотя бы приказ, - с необычайной язвительностью
сказал Перец, - сотрудникам группы Искоренения самоискорениться в
кратчайшие сроки. Пожалуйста! Пусть все побросаются с обрыва... Или
постреляются... Сегодня же! Ответственный - Домарощинер... Ей богу, от
этого было бы больше пользы...
- Одну минуту, - сказала Алевтина. - Значит, покончить самоубийством
при помощи огнестрельного оружия сегодня до двадцати четырех ноль-ноль.
Ответственный - Домарощинер... - Она закрыла блокнот и задумалась. Перец
смотрел на нее с изумлением. - А что! - сказала она. - Правильно! Это даже
прогрессивнее... Миленький, ты пойми: не нравится тебе директива - не
надо. Но дай другую. Вот ты дал, и у меня больше нет к тебе никаких
претензий...
Она соскочила на пол и засуетилась, расставляя перед Перецом тарелки.
- Вот тут блинчики, вот тут варенье... Кофе в термосе, горячий, не
обожгись... Ты кушай, а я быстренько набросаю проект и через полчаса
принесу тебе.
- Подожди, - сказал ошеломленный Перец. - Подожди...
- Ты у меня умненький, - сказала Алевтина нежно. - Ты у меня молодец.
Только с Домарощинером будь поласковее.
- Подожди, - сказал Перец. - Ты что, смеешься?
Алевтина побежала к дверям, Перец устремился за нею с криком: "Не
сходи с ума!", Но схватить не успел. Алевтина скрылась, и на ее месте, как
призрак, возник из пустоты Домарощинер. Уже прилизанный, уже почищенный,
уже нормального цвета и по-прежнему готовый на все.
- Это гениально, - тихо сказал он, тесня Переца к столу, - это
блестяще. Это наверняка войдет в историю...
Перец попятился от него, как от гигантской сколопендры, наткнулся на
стол и повалил Тангейзера на Венеру.
11. КАНДИД
Он проснулся, открыл глаза и уставился в низкий, покрытый
известковыми натеками потолок. По потолку опять шли муравьи. Справа налево
нагруженные, слева направо порожняком. Месяц назад было наоборот, месяц
назад была Нава. А больше ничего не изменилось. Послезавтра мы уходим,
подумал он.
За столом сидел старец и смотрел на него, ковыряя в ухе. Старец
окончательно отощал, глаза у него ввалились, зубов во рту совсем не
осталось. Наверное, он скоро умрет, старец этот.
- Что же это ты, Молчун, - плаксиво сказал старец, - совсем у тебя
нечего есть. Как у тебя Наву отняли, так у тебя и еды в доме больше не
бывает. Ни утром не бывает, ни в обед, говорил же я тебе: не ходи, нельзя.
Зачем ушел? Колченога наслушался и ушел, а разве Колченог понимает, что
