затих. И тогда из-за плотной стены тумана до нас донесся сдавленный,
протяжный стон.
Все произошло необычайно быстро, и мы, по сути дела, ничего, кроме
вспышки, не видели. Нарастающий рев пикирующего самолета, короткая вспышка
в тумане, секунды непонятной мертвой тишины, звуки борьбы, тяжелое
падение, затем снова рев мотора и снова тишина. И протяжный стон. Гинзбург
уверял после, что в момент вспышки заметил невысоко над землей что-то
темное и продолговатое. Я не заметил, хотя лежал в двух шагах от Коли. Не
заметили ничего и остальные.
Мы поднялись на ноги, машинально отряхиваясь и растерянно поглядывая
то на небо, то друг на друга. Кругом было тихо.
- Что это может быть? - спросил Строкулев.
Никто не отозвался. Потом Николай сказал:
- Это не бомбардировщик. И, уж во всяком случае, не реактивный.
Майор Перышкин поднял руку:
- Послушайте! Никто ничего не слышит?
Мы замолчали, прислушиваясь. В тумане снова совершенно явственно
раздался стон.
- Вот что, - решительно сказал майор Перышкин. - Там кто-то есть.
Надо его найти. Мало ли что может быть... Погодите.
Он сбегал к машине и вернулся с карабином. Щелкнув затвором, взял
карабин под мышку.
- Группа, слушай мою команду! - сказал он. - Сержант Васечкин!
- Я!
- Остаетесь на месте. Майор Кузнецов, капитан Гинзбург, старший
лейтенант Строкулев, вправо в цепь... марш!
Мы растянулись цепочкой на расстоянии в три-четыре метра друг от
друга и двинулись на поиски. Через минуту Строкулев крикнул:
- Нашел! Карманный фонарик нашел... Едва горит!
- Вперед! - приказал майор.
Я прошел еще несколько шагов и чуть не наступил на человека. Он лежал
ничком, широко раскинув ноги и уткнувшись лохматой нечесаной головой в
сгиб правой руки, грязной и тощей. Левая рука была вытянута вперед, ее
исцарапанные пальцы зарылись в щебень. Никогда еще я не видел в наших
краях человека, одетого так странно. На нем были фланелевые лыжные брюки,
стоптанные тапочки на босу ногу и сетчатая майка-безрукавка. И это осенью,
на Дальнем Востоке, в двадцати километрах от ближайшего населенного
пункта!
Мы стояли над ним, изумленные и смущенные, затем майор передал Коле
карабин и, опустившись на корточки, осторожно потрогал незнакомца за голое
плечо. Тот медленно поднял голову. Мы увидели неимоверно худое лицо,
покрытое густой черной щетиной, сухие, потрескавшиеся губы, мутные серые
глаза - вернее, один глаз, потому что другой оставался плотно закрытым.
- Пить... - хрипло прошептал незнакомец. - Только глоток воды... и
сразу назад...
Он снова уронил голову на руку.
Мы перетащили его к "газику" - он не казался тяжелым, но явно
пытался, хотя и слабо, сопротивляться. В бутылке оставалось немного
коньяку. Гинзбург налил в кружку воды, долил коньяком и поднес кружку к
губам незнакомца. Видели бы вы, как он пил! Он опустошил все наши фляги и,
вероятно, пил бы еще, но воды у нас больше не было. Пока мы возились с
незнакомцем, Миша ходил вокруг машины и с опаской поглядывал на небо.
Кажется, он был очень доволен, когда мы наконец втиснули нашу находку на
заднее сиденье, кое-как втиснулись сами и майор приказал:
- Трогай!
- Мне надо назад, - пробормотал незнакомец. - Пустите меня назад,
ведь я так ничего и не узнал...
- О чем? - спросил я.
Но он не ответил и уронил голову на грудь.
Стемнело, стало холодно. Мы набросили на незнакомца наши шинели и
плащ-палатки, но он все трясся в ознобе и время от времени то громко и
пронзительно, то едва слышно выкрикивал непонятные слова. Видно, у него
начинался жар, от него несло теплом, как от русской печки.
Никогда не забуду этой поездки. Кругом кромешная тьма, лучи фар с
трудом раздвигают туман. Машина движется медленно и воет тоскливо и
угрожающе. На переднем сиденье вцепившийся в баранку шофер и Гинзбург со
Строкулевым, сгорбленные, зябко ежатся от сырости и холода. На заднем
сиденье - Перышкин и я, и между нами трясущийся в ознобе незнакомец,
закутанный в шинели и шуршащие плащ-палатки. Он бормочет и вскрикивает,
иногда пытается высвободить руки, но мы с майором крепко держим его. Я
наклоняюсь к нему, стараясь разобрать, что он говорит. А говорит он
странные вещи:
- Не надо... Вы видите, я стою на двух ногах, как и ваши... Не надо
со мной так... Не трогайте меня! Я не хочу уходить, я еще не знаю самого
главного... Я не могу вернуться, пока не узнаю... Мне нужен только глоток
воды. И я останусь... хоть навсегда, хоть на тысячи лет... как тот, в
тоннеле... Не выбрасывайте меня!
Я слушаю, затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Кто он?
Сумасшедший? Преступник? Диверсант? Как он попал на лавовое поле? Видимо,
он просил не выбрасывать его. Но его выбросили. Кто? Откуда? А он шепчет
страстно и убедительно:
- Хорошо... Мне не нужно воды. Я готов даже... Что угодно... но
капле... Скормите меня вашим койотам... дракону, все равно, только
отведите сначала к хозяевам... Человек всегда договорится с человеком...
Вскоре мы спустились в ложбину. Лавовое поле кончилось, и "газик"
стал карабкаться на плоскогорье. Нам удалось сразу же найти просеку. И все
же, если бы не незнакомец, мы, вероятно, заночевали бы в лесу. Миша
сказал, что ни за что не ручается. Но Перышкин был непреклонен:
- Мы везем больного человека. Кто он такой, мы не знаем. А если он
умрет за ночь? А если он может сообщить что-нибудь важное? Не
разговаривать! Вперед!
И мы двигались вперед, продираясь через путаницу гнилых веток, с бою
овладевая каждым метром дороги. Теперь, вытаскивая машину из ям, мы
молчали. Никто не кричал больше: "Пошла, пошла!" Кажется, так я уставал
только на фронте, во время осенних наступлений.
Но всему на свете бывает конец. Около часа ночи "газик" вкатился в
деревню и, пофыркивая, остановился у домика "одной знакомой девушки".
Майор решил оставить незнакомца здесь со мной и Строкулевым и привезти из
бригады врача.
- Мы не имеем права рисковать. Вдруг он умрет как раз на пути в
городок?
Майор был прав. Строкулев соскочил с машины и постучал в квадратное
окно. Прошла минута, другая. В окне вспыхнул свет. Слегка охрипший со сна
голос спросил:
- Кто там?
Строкулев что-то ответил. Дверь открылась, пропустила его и снова
закрылась, но вскоре он выбежал и крикнул:
- Заносите!
Мы с трудом извлекли незнакомца из "газика". Тумана в деревне не
было, луна стояла высоко, и его запрокинутое лицо казалось бледным, как у
мертвеца.
В горнице было светло, чисто и сухо. "Одна знакомая девушка"
оказалась маленькой полной женщиной лет двадцати пяти. Она смущенно
куталась в халатик. Строкулев стелил на полу у печки постель. Он вытянул
из-под матраца на широкой кровати тюфяк, из комода - простыни и одеяла.
Хозяйка молча кивнула нам. Затем она наклонилась над незнакомцем,
вгляделась в его лицо, подумала и неожиданно сказала, показав на кровать:
- Кладите сюда. Я уж на тюфяке переночую.
- Надо бы его раздеть, - нерешительно сказал майор Перышкин.
- Мы разденем, - сказал я. - Поезжайте, Константин Петрович.
Майор, Гинзбург и Миша попрощались и вышли, а мы со Строкулевым
принялись раздевать незнакомца. Хозяйка возилась у печки - кипятила
молоко.
Когда мы стягивали с него лыжные штаны, что-то вдруг со стуком упало
на пол. Строкулев нагнулся.
- Погоди-ка, - пробормотал он. - Вот так штука! Смотри!
Это была маленькая металлическая статуэтка - странный скорченный
человечек в необычной позе. Он стоял на коленях, сильно наклонившись
вперед, упираясь тонкими руками в пьедестал. Меня поразило его лицо. С
оскаленным кривоватым ртом, с тупым курносым носом, оно странно и дико
глядело на нас выпуклыми белыми, видимо, покрытыми эмалью, глазами. Лицо
это было выполнено удивительно реалистично - измученное, тоскливое, с
упавшей на лоб жалкой прядью прямых волос. На голой спине человечка
громадными буграми выдавались угловатые лопатки, колени были острые, а на
руках торчали всего по три скрюченных когтистых пальца.
- Божок какой-то, - вполголоса сказал Строку-лев. - Тяжелый. Золото,
как ты думаешь?
Я поставил статуэтку на стол.
- Не похоже. Возможно, платина...
Мы уложили незнакомца, закутали его в одеяло, попробовали напоить
горячим молоком - он не разжал губ. Тогда мы напились сами, придвинули
табуретки и сели рядом. Хозяйка, не говоря ни слова, не раздеваясь, легла
на тюфячок.
Так мы сидели часа два или два с половиной, клевали носом и время от
времени выходили на цыпочках в сени покурить. Незнакомец лежал неподвижно
с закрытыми глазами и тяжело и часто дышал. Только один раз он вдруг
крикнул:
- Не бойтесь! Это вертолет!
Я кое о чем подумал тогда, но Строкулеву не сказал. В самом деле, где
это видано, чтобы вертолеты пикировали, как заправские бомбардировщики?
Хозяйка ворочалась па своем тюфячке и тоже, кажется, не спала. Божок
стоял на столе, отливая странной зеленью, обратив к нам свое измученное
белоглазое лицо.
Под утро, когда небо в окнах стало светлеть, на дворе послышалось
фырканье мотора. В дверь постучали, вошел майор Перышкин, знакомый врач
подполковник Колесников и особоуполномоченный капитан Васильев, маленький,
сухой, с быстрыми глазами. Мы встали. Подполковник и капитан Васильев
молча поздоровались с нами, сели у кровати и оглянулись на Перышкина. Тот
поманил нас.
- Едем. Наше дело сделано.
Вот и все. Человек в сетчатой майке вместе с удивительным божком
исчез из нашей жизни так же внезапно, как и появился. Днем, когда мы еще
спали (начальник штаба разрешил нам отдохнуть до обеда), вездеход с
незнакомцем, врачом и особоуполномоченным проехал через городок и свернул
на шоссе, ведущее в Павлодемьянск. Мы пытались осторожно навести справки у
командования, но никто не мог сообщить нам ничего определенного. Виктор
Строкулев так надоел начальнику штаба своими расспросами, что тот
пригрозил немедленно назначить его в комиссию по снятию остатков на
продовольственном складе. Витька терпеть не мог снимать остатки и
расспросы прекратил. Так и остались мы, свидетели необыкновенного случая у
подножия Адаирской сопки, со своим неутоленным любопытством, неясным
ощущением чего-то таинственного и подавляющего воображение, с богатейшими
возможностями для всякого рода фантастических догадок.
Тайна, тайна... Сколько предположений было высказано вечерами за
преферансом, за книгами и схемами, за шахматами и чаем! Вот мы сидим у
Гинзбурга. Коля и майор Перышкин разыгрывают труднейший дебют, я покуриваю
и читаю потрепанную книжку, уютно устроившись перед огнем в печке.
Строкулев задумчиво перебирает гитарные струны, развалившись на кровати.
Тихо. За окном воет декабрьская вьюга. И вдруг Коля поднимает голову и
говорит:
- Слушайте, а может быть, он с другой планеты?
Мы обдумываем это предположение, затем Строкулев вздыхает и снова
трогает струны, а майор ворчит:
- Чепуха! Ходи, твой ход...
Но не хочется верить, что мы так никогда и не узнаем о том, что
произошло в вечернем тумане...
2. Пришельцы
Рассказ участника археологической группы
"Апида" К. Н. Сергеева
Недавно в одном из научно-популярных журналов появился пространный
очерк о необычайных событиях, имевших место в июле-августе прошлого года в
окрестностях Сталинабада. К сожалению, авторы очерка, по-видимому,
