Андрей. Откуда мы о нем знаем?.. Пак рассказывал? Кажется... А, нет! Мымра
как-то притащила в лагерь несколько корней и принялась поедать, а солдаты
отобрали у нее и сами попробовали. Да. Все они потом ходили гоголем, а
Мымру валяли всю ночь до утра... А Пак уже потом рассказывал, что этот
"женьшень", как и настоящий женьшень, попадается очень редко. Он растет в
тех местах, где когда-то была вода, и очень хорош при упадке сил. Только
вот хранить его нельзя, есть надо немедленно, потому что через час или
даже меньше корень вянет и становится чуть ли не ядовитым... Около
Павильона было много этого "женьшеня", целый огород... Вот там мы его
наелись от пуза, и все язвы у Изи прошли за одну ночь. Хорошо было у
Павильона. А Изя все разглагольствовал там насчет здания культуры...
...Все прочее - это только строительные леса у стен храма, говорил
он. Все лучшее, что придумало человечество за сто тысяч лет, все главное,
что оно поняло и до чего додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетья
своей истории, воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и
совокупляясь, несет человечество, само об этом не подозревая, этот храм на
мутном гребне своей волны. Случается, оно вдруг замечает на себе этот
храм, спохватывается и тогда либо принимается разносить этот храм по
кирпичикам, либо судорожно поклоняться ему, либо строить другой храм, по
соседству и в поношение, но никогда оно толком не понимает, с чем имеет
дело, и, отчаявшись как-то применить храм тем или иным манером, очень
скоро отвлекается на свои, так называемые насущные нужды: начинает
что-нибудь уже тридцать три раза деленное делить заново, кого-нибудь
распинать, кого-нибудь превозносить - а храм знай себе все растет и растет
из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, и ни разрушить его, ни
окончательно унизить невозможно... Самое забавное, говорил Изя, что каждый
кирпичик этого храма, каждая вечная книга, каждая вечная мелодия, каждый
неповторимый архитектурный силуэт несет в себе спрессованный опыт этого
самого человечества, мысли его и мысли о нем, идеи о целях и противоречиях
его существования; что каким бы он ни казался отдельным от всех
сиюминутных интересов этого стада самоедных свиней, он, в то же время и
всегда, неотделим от этого стада и немыслим без него... И еще забавно,
говорил Изя, что храм этот никто, собственно, не строит сознательно. Его
нельзя спланировать заранее на бумаге или в некоем гениальном мозгу, он
растет сам собою, безошибочно вбирая в себя все лучшее, что порождает
человеческая история... Ты, может быть, думаешь (спрашивал Изя
язвительно), что сами непосредственные строители этого храма - не свиньи?
Господи, да еще какие свиньи иногда! Вор и подлец Бенвенуто Челлини,
беспробудный пьяница Хемингуэй, педераст Чайковский, шизофреник и
черносотенец Достоевский, домушник и висельник Франсуа Вийон... Господи,
да порядочные люди среди них скорее редкость! Но они, как коралловые
полипы, не ведают, что творят. И все человечество - так же. Поколение за
поколением жрут, наслаждаются, хищничают, убивают, дохнут - ан, глядишь, -
целый коралловый атолл вырос, да какой прекрасный! Да какой прочный!.. Ну
ладно, сказал ему Андрей. Ну - храм. Единственная непреходящая ценность.
Ладно. А мы все тогда при чем? Я-то тогда здесь при чем?..
- Стой! - Изя схватил его за постромку. - Подожди. Камни.
Действительно, камни здесь были удобные - округлые, плоские, словно
затвердевшие коровьи лепешки.
- Очередной храм возводить? - проговорил Андрей, ухмыляясь.
Он отбросил постромки, шагнул в сторону и подхватил ближайший камень.
Камень был именно такой, какой требовался для фундамента, - снизу
буграстый, колючий, сверху - гладкий, обточенный пылью и ветром. Андрей
уложил его на сравнительно ровную россыпь мелкого щебня, втер его, двигая
плечами, поглубже и попрочнее и пошел за следующим.
Выкладывая фундамент, он испытывал что-то вроде удовлетворения:
как-никак, это была все-таки работа, не бессмысленные движения ногами, а
дело, совершаемое с определенной целью. Можно было оспаривать эту цель,
можно было объявить Изю психопатом и маньяком (каковым он, конечно, и
был)... А можно было вот так, камень за камнем, выкладывать по возможности
ровную площадку для фундамента.
Изя рядом пыхтел и кряхтел, ворочая самые большие камни, спотыкался,
совсем отодрал подошву, а когда фундамент был готов, поскакал к своей
тележке и извлек из-под тряпья очередной экземпляр своего "Путеводителя".
Когда в Хрустальном Дворце они окончательно поняли и почти поверили,
что больше никогда и никого не встретят по пути на север, Изя засел за
пишмашинку и со сверхъестественной быстротой написал "Путеводитель по
бредовому миру". Потом он сам размножил этот "Путеводитель" на диковинном
копировальном автомате (в Хрустальном Дворце было до черта самых
разнообразных и удивительных автоматов), сам запаял все пятьдесят
экземпляров в конверты из странного прозрачного и очень прочного материала
под названием "полиэтиленовая пленка" и доверху загрузил свою тележку,
едва оставив место для мешка с сухарями... А теперь вот этих конвертов
осталось у него всего штук десять, а может быть, и меньше.
- Сколько их у тебя еще осталось? - спросил Андрей.
Изя, пристраивая конверт в центре фундамента, рассеянно ответил:
- А хрен его знает... Мало. Давай камни.
И они снова принялись таскать камни, и скоро над конвертом выросла
пирамида метра в полтора высотой. Выглядела она в этой безлюдной пустыне
довольно странно, но чтобы она выглядела еще более странно, Изя полил
камни ядовито-красной краской из огромного тюбика, который нашел на складе
под Башней. Потом он отошел к тележке, уселся и принялся приматывать
оторвавшуюся подошву обрывком веревки. При этом он то и дело поглядывал на
свою пирамиду, и на лице его сомнение и неуверенность сменялись постепенно
удовлетворением и все нарастающей гордостью.
- А?! - сказал он Андрею, совершенно уже раздувшись и напыжась. -
Даже полный дурак мимо не пройдет - сообразит, что это не зря...
- Ага, - сказал Андрей, присаживаясь рядом на корточки. - То-то тебе
будет много пользы, что дурак эту пирамиду раскопает.
- Ничего, ничего, - проворчал Изя. - Дурак - тоже существо разумное.
Сам не поймет - другим расскажет... - Он вдруг оживился. - Возьми,
например, мифы! Как известно, дураков - подавляющее большинство, а это
значит, что всякому интересному событию свидетелем был, как правило,
именно дурак. Эрго: миф есть описание действительного события в восприятии
дурака и в обработке поэта. А?!
Андрей не ответил. Он смотрел на пирамиду. Ветер осторожно подбирался
к ней, неуверенно пылил вокруг, слабо посвистывал в щелях между камнями, и
Андрей вдруг очень ясно представил себе бесконечные километры, оставшиеся
позади, и протянувшийся по этим километрам реденький пунктир таких вот
пирамид, отданных ветру и времени... И еще он представил себе, как к этой
вот пирамиде подползает на карачках иссушенный, словно мумия, путник,
подыхающий от голода и жажды... как он неистово, из последних сил,
обламывая ногти, ворочает и расталкивает эти камни, а воспаленное
воображение уже рисует ему там, под камнями, тайник с едой и водой... У
Андрея вырвался истерический смешок. Вот уж тут бы я обязательно
застрелился. Невозможно такое перенести...
- Ты чего? - подозрительно спросил Изя.
- Ничего, ничего, все в порядке, - сказал Андрей и поднялся.
Изя тоже встал и некоторое время критически смотрел на пирамиду.
- Ничего смешного здесь нет! - объявил он. Он потопал ногой,
обмотанной лохматой веревкой. - На первое время сойдет, - сообщил он. -
Пошли?
- Пошли.
Андрей впрягся в тележку, а Изя все-таки не удержался и еще раз
обошел вокруг своей пирамиды. Он явно тоже что-то представлял себе сейчас,
какие-то картины, и картины эти льстили его натуре, он украдкой улыбался,
потирал руки и шумно пыхтел в бороду.
- Ну и вид у тебя! - сказал Андрей, не удержавшись. - Ну прямо как у
жабы. Навалил икры и теперь от гордости опомниться не можешь. Или как у
кеты.
- Но-но! - сказал Изя, продевая руки в постромки. - Кета после этого
дела подыхает...
- Вот именно, - сказал Андрей.
- Но-но! - грозно сказал Изя, и они двинулись дальше.
Потом Изя вдруг спросил:
- А ты кету едал?
- Навалом, - сказал Андрей. - Под водку, знаешь, как идет? Или
бутерброды к чаю... А что?
- Так... - сказал Изя. - А вот мои дочки ее уже не пробовали.
- Дочки? - удивился Андрей. - У тебя есть дочки?
- Целых три, - сказал Изя. - И ни одна не знает, что такое кета. Я им
объяснил, что кета и осетрина - это такие вымершие рыбы. Наподобие
ихтиозавров. А они будут то же самое рассказывать своим детям про
селедку...
Он говорил еще что-то, но Андрей, пораженный, его не слушал. Вот тебе
и на! Три дочки! У Изи! Шесть лет я его знаю, и мне даже в голову не
приходило ничего подобного. Как же он тогда решился - сюда? Ай да Изя...
Черт знает, какие люди на свете бывают... Нет, ребята, подумал он. Все
правильно и все верно: никакой нормальный человек до этой пирамиды не
доберется. Нормальный человек, как до Хрустального Дворца дойдет, так там
на всю жизнь и останется. Видел я их там - нормальных людей... Хари от
задницы не отличишь... Нет, ребята, если сюда кто-то и доберется, так
только какой-нибудь Изя-номер-два... И как он раскопает эту пирамиду, как
разорвет конверт, так сразу про все и забудет - так и умрет здесь,
читаючи... Хотя, с другой стороны, меня ведь сюда занесло?.. Чего для? На
Башне было хорошо. В Павильоне - и того лучше. А уж в Хрустальном
Дворце... Как в Хрустальном Дворце, я никогда еще не жил и жить больше не
буду... Ну хорошо - Изя. У него шило в жопе, ему на одном месте не
сидится. А если бы не было со мной Изи - ушел бы я оттуда или остался?
Вопрос!..
...Почему мы должны идти вперед? - спрашивал Изя на Плантации, а
черномазые девчонки, гладкие, титястые, сидели рядом и смирно слушали нас.
Почему мы все-таки и несмотря ни на что должны идти вперед? -
разглагольствовал Изя, рассеянно поглаживая ближайшую по атласному колену.
А потому, что позади у нас - либо смерть, либо скука, которая тоже есть
смерть. Неужели тебе мало этого простого рассуждения? Ведь мы же первые,
понимаешь ты это? Ведь ни один человек еще не прошел этого мира из конца в
конец: от джунглей и болот - до самого нуля... А может быть, вообще вся
эта затея только для того и затеяна, чтобы нашелся такой человек?.. Чтобы
прошел он от и до?.. Зачем? - угрюмо спрашивал Андрей. Откуда я знаю -
зачем? - возмущался Изя. А зачем строится храм? Ясно, что храм - это
единственная видимая цель, а зачем - это некорректный вопрос. У человека
должна быть цель, он без цели не умеет, на то ему и разум дан. Если цели у
него нет, он ее придумывает... Вот и ты придумал, сказал Андрей,
непременно тебе нужно пройти от и до. Подумаешь - цель!.. Я ее не
придумывал, сказал Изя, она у меня одна-единственная. Мне выбирать не из
чего. Либо цель, либо бесцельность - вот как у нас с тобой дела обстоят...
А чего же ты мне голову забиваешь своим храмом, сказал Андрей, храм-то
твой здесь при чем?.. Очень даже при чем, с удовольствием, словно только
того и ждал, парировал Изя, храм, дорогой ты мой Андрюшечка, это не только
вечные книги, не только вечная музыка. Этак у нас получится, что храм
начали строить только после Гутенберга или, как вас учили, после Ивана
