в волновой технике, но, по-моему, оборудование у них первоклассное,
выполненное в основном по специальным заказам. Там же, в зале, в
прозрачном кресле, возведя черные глаза к потолку, полулежал парень в
шикарном тренировочном костюме; он затягивался тонкой, как спица,
сигаретой, а выпускал зеленый дым. Парень даже не посмотрел на нас, но
сигарета замерла в воздухе, и я понял, что он слушает разговор самым
внимательным образом. Выходя, я равнодушно обернулся и поймал его
пронзительный и сразу погасший взгляд.
Вообще Элга оказалась неплохим гидом, особенно когда забывала о своей
задаче - обольстить инспектора из Столицы. Я искренне был заинтересован ее
рассказом, и поэтому она говорила много и охотно. В результате я узнал,
что ей двадцать семь лет, что она не замужем - все попадались какие-то
хухрики, что она хотела бы иметь самостоятельную работу, а ее держат
ассистентом, что она давно бы ушла, если бы не Спектакли, что все в Доме
держится на Витольде, а директор в искусстве - ни дуба не варит, что он,
директор, уже не раз делал ей определенные предложения, но, она в гробу
видела этого зануду, что директор и Витольд ненавидят друг друга, но
почему-то работают вместе, хотя давно могли бы и разойтись, что Элге
приходится выполнять некоторые особые поручения, какие - она не уточнила,
и поэтому многие относятся к ней плохо.
Из всего этого в какой-то мере можно было составить общую картину, но
ничего существенного понять при этом было невозможно. Элга была очень
мила, и мне приходилось ежесекундно напоминать себе, что фантом, пока не
включена программа, ничем не отличается от обычного человека.
Кроме того, у меня не выходил из головы погром в моей квартире.
Сомнений не было - я засветился. Но каким образом? Ведь я появился в
городе только вчера и о моем прибытии знали три, от силы четыре человека?
А если громить квартиру, то причем тут микрофоны? Получалась какая-то
ерунда.
Сдавленный хрип донесся из-за низенькой двери слева. Так хрипят
загнанные лошади. Я посмотрел на Элгу. Она ползала плечами. Я потянул
дверь. В маленькой, похожей на кладовку комнате, где стояли рулоны бумаги
и высокие бутыли коричневого стекла, угрюмый Краб, оскалясь, стиснув
квадратные зубы, душил зажатого в угол советника Фольцева. Финансовый бог
уже посинел, слабыми пухлыми руками рвал кисть, сдавившую горло.
- Отпустите, - сказал я.
Краб повернул заросшее лицо:
- Чего?
- Вполне достаточно.
- Исчезни, - посоветовал Краб.
- Я ведь могу вызвать полицию, - пригрозил я. - Есть двое свидетелей.
Отпущенный советник стал кашлять, давиться слюной, сгибаться,
насколько ему позволял живот. Лицо у него из синего стало багровым. Вдруг
он замахал руками:
- Оставьте нас! Пожалуйста! Я вас прошу!
И опять согнулся, выворачивая легкие в кашле.
Мы пошли дальше. Я деликатно молчал. У Элги был такой вид, словно ее
осенило.
Мы спустились в библиотеку. Она располагалась в подвале. Светился
матовый потолок. Уходили вдаль деревянные стеллажи. Было очень тихо. За
барьером у раскрытой книги сидела девушка, с таким печальным лицом, словно
она всю жизнь провела в этом подвале.
Элга меня представила.
- Анна, - сказала девушка. Она была в сером платье с белым кружевным
воротничком - как в старом фильме.
- У вас, вероятно, много читателей? - спросил я. И мне вдруг стало
стыдно за свой бодрый тон.
- Нет, - сказала она. Сейчас мало читают, больше смотрят видео. А с
тех пор, как начались Спектакли, - тем более.
Я перевел взгляд на раскрытую книгу.
- А я привыкла, - сказала она. - С детства читаю. Это отец меня
приучил.
Элга фыркнула. Теперь мне это не показалось привлекательным. Я
смотрел на Анну. Она - на меня. Я спросил о чем-то. Она что-то ответила.
Элга начала нетерпеливо пританцовывать.
Послышались шаркающие шаги.
- А вот и папа, - сказала Анна.
Из-за стеллажей появился согнутый старик в вельветовой куртке,
поправил старинные роговые очки.
Мы немного поговорили. Я явно не был в ударе - вдруг забыл, какие
вопросы следует задавать инспектору. Кажется, этого никто не заметил.
Старик любовно гладил корешки:
- Книги - это моя давняя страсть. У меня и дома неплохая библиотека.
Старая классика. Есть издания прошлого века. Конечно, сейчас принято
держать звукозаписи - знаете: группа артистов читает "Войну и мир". Не
спорю, есть удачные трактовки, но я привык сам. А мода - бог с ней, с
модой.
Я все время смотрел на Анну. И она тоже смотрела, без смущения. Элга
прекратила улыбаться.
Когда молчать дальше стало неудобно, я обратился к старику:
- Сегодня у вас новый Спектакль?
Он вздохнул:
- Не любитель я этих Спектаклей. Но директор требует, чтобы
присутствовали все. Так сказать, на месте изучали дух молодежи.
- А вы там будете? - спросила Анна.
- Обязательно, - заверил я.
- Я приду, - сказала она.
Мы вышли. Элга обиженно молчала. У нее исчезло все оживление. Мы
поднялись на второй этаж. Она грустно посмотрела на меня:
- Вот так всегда. Разные хухрики липнут, а стоит познакомиться с
серьезным человеком, как он смотрит только на нее.
- Я не серьезный. Я веселый и легкомысленный, - отозвался я.
- И ничего в ней нет, - уверила меня Элга. - Подумаешь, книги...
Мы расстались. Я не назначил Элге свидания, и она ушла
разочарованная.
4
Днем было проведено короткое радиосовещание. Я доложил о квартире. У
Августа мое сообщение восторга не вызвало.
- Случайность? - буркнул он. - Ладно. Разберемся. Подключим полицию.
В конце концов, по документам ты - гражданин. Пусть обеспечат твою
безопасность как гражданина.
Я выразительно молчал. Конечно, полиция могла бы кое-что выяснить,
но, с другой стороны, тут же начались бы ненужные расспросы - кто? зачем?
почему?
- Ладно, - проницательно посмотрел на меня Август. - Посмотрим. Это я
беру на себя. Как ты считаешь, имеет смысл менять квартиру?
- Нет. Я засветился еще до входа в операцию. Утечка информации где-то
на самом верху.
- Что еще?
Я рассказал о своих впечатлениях от Дома, сделав акцент на директоре
и черноглазом парне, которого видел в танцевальном зале.
- Значит, ничего нового, - подытожил Август. Покашлял. - Работа по
раскрытой группе тоже ничего не дала.
- Вы же одного взяли, - напомнил я.
- Как ты помнишь, включенные фантомы в случае провала кончают
самоубийством, - сказал Август.
- Но ваш - жив.
- Пока жив. Была попытка выброситься из окна, попытка разбить голову
о стену. Сейчас его держат в специальном помещении под непрерывным
контролем. И конечно, он молчит. Это тоже в программе. И будет молчать. У
МККР пять живых фантомов, они молчат уже полгода.
Он опять покашлял и сказал жестко:
- Плохо работаем. Прежде всего нам нужен старший группы. Не фантом.
Не блокированный. Старший, который знает код включения программы.
- Или слово власти, - добавил я.
- Нам нужен старший, - как бы не слыша меня, повторил Август.
Потом мы немного поговорили с Кузнецовым. Он был настроен гораздо
оптимистичнее, хотя и не объяснил почему. Мне показалось, что он чего-то
недоговаривает, и я прямо сказал ему об этом.
- Терпение, Паша, - засмеялся Кузнецов. - Мне самому многое неясно.
Не хочу тебя сбивать: смотри свежими глазами.
Я немного подумал и решил, что он ничего не знает. Просто морочит мне
голову.
Вечером я поехал на Спектакль.
Говоря о популярности Дома, директор не преувеличивал. Уже за
несколько кварталов до него движение было закрыто. Улицы заполняла
разноцветная и удивительно тихая толпа. Я плечом раздвигал покорные спины.
Когда вглядывался в лица, то видел, что в глазах у всех стояла глубокая
тоска.
При входе дежурила полиция. Между оцеплением и толпой было метров
десять свободного пространства. Чувствуя, как на мне фокусируются взгляды,
я пересек его, назвал свою фамилию. Мне открыли турникет, и в это время из
толпы выскочил длинный парень в комбинезоне с сотнями молний. Лицо у него
было раскрашено флюофорами - правая щека мерцала красным, левая - желтым.
Он пронзительно закричал: И меня! И меня! - и, растопырив ладони, кинулся
в проход. Его перехватили. Он вырывался из рук, взметая синие волосы.
Толпа смотрела безучастно. Полицейские изредка переговаривались.
Я поднялся наверх.
Зала как такового не было. В три несуществующие стены его било море.
Тяжелые, отсвечивающие изнутри зеленью волны обрушивались на песок. Дул
порывистый, пахнущий йодом, ветер. Соленые брызги летели в лицо. Море
простиралось до горизонта и сливалось там с синим южным небом. В центре
тянулась широкая песчаная отмель. Ее окружали джунгли - буйное
переплетение узловатых стволов корней и глянцевых листьев. Скрипуче
кричали невидимые птицы. Доносился перекатывающийся рык тигра.
По отмели прогуливались зрители, поглядывали на часы. Некоторые
забредали в воду, долго смотрели на горизонт.
Сбоку от вдающейся в море песчаной косы тяжело покачивалось на
волнах, скрипело старинное судно с двумя мачтами, на одной из которых
бился на ветру черный флаг с черепом и костями. Борта его, украшенные
причудливой резьбой, побелели от воды, медная обшивка позеленела, из
квадратных амбразур выглядывали масляные дула пушек. На его носу
деревянная женщина с распущенными волосами подалась вперед, открыв рот в
беззвучном крике.
Меня окликнули. Особняком стояла группа людей во главе с директором.
- Как вам нравится? - спросил он.
- Чудесно, - ответил я.
На директоре был черный плащ до пят и черная же шляпа с большими
полями. Такой же костюм был и на советнике, в котором тот походил не на
пирата, а на толстого, всем довольного средневекового лавочника.
- Маскарад необязателен, - пояснил директор. - Это для лучшего
вживания в роль.
- Ну что они тянут? - сморщила губки Элга. Красное бархатное платье
ее переливалось жемчугом. По-моему, настоящим.
- Я не знаком со сценарием, - сказал я.
- И не нужно! - воскликнул директор. - Это же не стереофильм. Там -
да - требуется знать сценарий, выучить реплики. А здесь вся прелесть в
том, что сценарий неизвестен. Даже я его знаю только в общих чертах. У нас
зритель - активное лицо сюжета. Он сам создает его.
- Что я должен делать?
- Что хотите. Абсолютная свобода! И к тому же, учтите: при любой,
самой острой ситуации вам гарантируется полная безопасность. Поэтому что
взбредет в голову, то и делайте. Вот Герберт, например, - он обнял
советника, - Герберт в прошлый раз женился на африканской принцессе и был
объявлен королем Сесе Секе Омуа Первым. Ему вставили в нос кольцо и
воткнули перья в разные части тела. У него родилось шестеро детей.
Директор захохотал, сильно запрокинув голову назад. Советник сердито
высвободился из объятий.
- Вечно ты, Бенедикт, выдумываешь. Какая женитьба: я взрослый
человек. - Расправил плащ на толстых, покатых плечах.
- Он у нас любит изображать огнедышащих драконов, - как бы по секрету
сообщил мне директор. - Просто страсть какая-то. Хлебом не корми - дай
дохнуть огнем. Правда, Геб?
Советник буркнул что-то и отвернулся.
- Но могу дать совет, - продолжал уже серьезно директор. - Если вам
не понравится тот сюжетный ход, в который вы попали, то вы можете легко
перейти в другой. Просто делайте шагов десять-пятнадцать в любую сторону.
