- Тогда я поеду. Сами здесь разберетесь.
- Спасибо, товарищ майор.
- За что? За то, что человека убил?
- Не человека. Бешенную собаку, - убежденно произнес капитан.
- Александр Иванович, поехали, - предложил оказавшийся тут как тут
шофер, мягко предложил, осторожно, как больному.
- Не понимаю я вас, Александр Иванович, - сказал шофер Вася, когда
"Победа" побежала по шоссе Энтузиастов. Вася был очень молодой, а потому
до чрезвычайности категоричный. - Зачем-то самим? Приказали бы любому и
все.
- Что все? - не понял еще смурной Смирнов.
- Пусть выполняют! А ваше дело - руководство осуществлять.
- Стоять и смотреть, что ли?
- Зачем же стоять? Советы давать, указания. Под пули командиру лезть
негоже.
Так и бубнил Вася до самого МУРа. Александр молчал. Никто не мог
сделать этого, не подвергая себя смертельной опасности. Никто, кроме
майора Смирнова, который в годы войны командовал ротой десантников. Не
понимал этого молодой Вася.
Сразу же ворвался в кабинет Казарян.
- Позже зайди. Минут через пятнадцать. И, если можно, чайку сообрази.
Покрепче.
Казарян согласно кивнул, тихо прикрыл за собой дверь. Александр сел
за стол, потом вспомнил, что в пальто, встал, разделся. Снова,
откинувшись, устроился в своем полукресле. Поглядел немного в потолок и
вытащил парабеллум. Извлек обойму, нашел в кармане запасную и загнал ее в
рукоять. Открыл сейф, достал коробку с патронами и тщательно снарядил
отстрелянную обойму. Опять уселся в кресло и стал ждать Казаряна. Ни о чем
не думалось.
Чаи гоняли с наслаждением.
- Ты и жасминового слегка присыпал? - поинтересовался после второго
стакана Александр.
Казарян кивнул.
- Откуда взял?
- Китайский секрет, как говорится в одной детской книжке, - туманно
ответил весьма довольный собой Казарян.
- Он у секретарши Верки выпросил, - буднично раскрыл китайский секрет
Ларионов.
- Самого, значит, обделили, - догадался Александр.
- Ничего, обойдется. У него китайские делегации часто бывают. Еще
привезут. - Суров был с начальством Роман Казарян.
- Намылит он загривок твоей Верке.
- Для нее - пострадать за меня будет великим счастьем.
- Трепло ты, Рома! - возмутился Ларионов. - У нее же любовь с
Гришиным из НТО.
- Так то земная любовь, меня же она любит неземной, я бы даже сказал
- надмирной любовью.
Отпустило затылок, перестали ломить глаза. Хорошее это дело сидеть со
своими ребятами и гонять чаи.
- Ты чего ко мне рвался? - вспомнил Смирнов про первый казаряновский
визит.
- Да дело было.
- А сейчас нет?
- И сейчас есть, но подождет.
- Не подождет. Давай выкладывай.
Смирнов отодвинул стакан и не спеша, с удовольствием закурил.
- Я прав оказался, Саня, - заговорил Казарян, прихлебывая чай. -
Огольцы задействованы на всю катушку. Кто-то через них искал Васина. По
цепочке. На прямой связи, видимо, Геннадий Иванюк. Но и у него нет
непосредственного контакта. Вероятнее всего - точно обусловленные по месту
и времени связные. Мне люди нужны, Саня. Поводить вышеупомянутого Геннадия
Иванюка.
- Где я их тебе найду? Все на прочесывании. Мне и вас-то оставили под
слезные причитания.
- А что делать будем?
- Плакать, - разозлился вдруг Смирнов. - Думай! Мне за вас всех, что
ли, думать?!
- Конечно, непосильная для тебя задача, - охотно согласился Казарян.
- Смотри у меня, Рома, язык в момент укорочу.
- Это каким же макаром?
- В отделение Крылова переведу.
Команда Крылова занималась карманниками. Работа хлопотная, на ногах,
почти всегда безрезультатная и оттого крепко неблагодарная.
- Произвол - главный аргумент начальства, - попытался продолжить
сопротивление Роман, но Смирнов внимания на это не обратил и спросил по
делу:
- Кто у них за Ивана проходил? Жорка Столб?
- Вроде бы он.
- Почему "вроде"?
- Вон Сережа во мне сомнения разбудил. Сережа, скажи.
Тихий Ларионов был известен своей неукротимой въедливостью. За это и
ценили. Он поставил стакан на сейф, поднялся:
- В деле странный диссонанс...
- Ты не в консерватории, Сережа, - вкрадчиво заметил Казарян. - Ты
попроще нам изложи, по-нашему, по-милицейски.
- Саня, почему он меня перебивает? - невозмутимо пожаловался
Ларионов.
Смирнов взглядом осадил Казаряна и кратко предложил:
- Продолжай, Серега.
- В деле странный диссонанс, - упрямо настоял на своем Ларионов и
разъяснил: - Замысел - одно, исполнение - другое, а завершение совсем уж
третье.
- Объясни конкретнее, - попросил Смирнов.
- Задумана вся эта операция весьма остроумно, я бы даже сказал -
изящно. Исполнена же несколько грубовато - ну зачем было вохровца темнить,
доски, по которым контейнеры катили, оставлены, следы от машины не
уничтожены. Ну а уж Колхозник со шкурками на рынке - совсем никуда.
- Выводы? - Смирнов входил в азарт.
- Два последних этапа - это безусловно Жорка Столб. Задумал же всю
операцию явно не он. И никто из тех, кто по этому делу проходил.
Интеллектуальный уровень преступной группы оставляет желать много лучшего.
- А что, Ромка, в Сережиных теориях что-то есть! - Смирнов тоже
встал, малость побегал по комнате, подошел к окну, глянул на "Эрмитаж".
Там уже горели огни, хотя было еще светло. - Все руки не доходят, с делом
как следует познакомиться. Я же тебя просил, Роман, дать мне его!
- Я тебе дал, и ты спрятал в свой сейф, - бесстрастно напомнил Роман.
- А, черт, совсем забыл! - Смирнов кинулся к сейфу, зазвенел ключами,
но в это время раздался другой звон - телефонный.
- Майор Смирнов у телефона, - раздраженно представился он трубке, но
через паузу раздраженную интонацию сменил на деловую. - Через три минуты
буду.
- Сам? - поинтересовался Роман. Смирнов кивнул.
- Дождитесь меня. Я постараюсь быстрее отвертеться.
Иван Васильевич стоял у окна и тоже смотрел на огни "Эрмитажа". На
воле уже сильно посерело, и огни стали ярче.
- Проходи, садись, гостем будешь.
- Зачем вызывали, Иван Васильевич?
- Господи, сколько же крови могут пролить убогие и осатаневшие
недоумки! - выдохнул Сам, А Смирнов встрял:
- Что надо сделать, чтоб они ее не пролили?
- Перебиваешь начальство, Смирнов, грубишь.
- В облаву, Иван Васильевич?
- Ох и сообразительный ты, Смирнов! В облаву, в облаву! В Соломенной
сторожке.
- Когда?
- Через два часа. Ты там со своими ребятами помоги.
- Слушаюсь, - Смирнов встал.
- И не обижайся. Нет у меня людей, нет.
...Александр заглянул в свой кабинет. Казарян и Ларионов увлеченно
играли в тюремное очко.
- Облава, бойцы! - оповестил их Смирнов. - По коням!
Потеплело, потеплело наконец. Черная земля Страстного бульвара
пронзительно пахла землей. Большие деревья были по-прежнему безлистны, но
уже не мертвы. Их серые ветви серели по-весеннему. Они ждали настоящей
жизни. И воздух стал другим. В нем любой звук несся далеко-далеко. Слышно
было, как дребезжал трамвай на Трубной. Светились родным абажурным светом
окна. Те, что в левой стороне Пушкинской площади. Призывно мерцал интимным
пламенем ресторанный зал ВТО. Еще непривычно стоял Пушкин - лицом к
Тверскому бульвару. На той стороне сияла огнями дежурная аптека и
энергично функционировал пивной бар (с сорок девятого года - зал) номер
три.
Опять главный российский тракт. Двенадцатый троллейбус по позднему
времени пер, победно подвывая со страшной силой. Мелькали остановки -
Маяковская, Васильевская, Белорусский вокзал. Открылось широкое, в два
полотна, Ленинградское шоссе. Улица Правды, гостиница "Советская".
Пролетел мимо милый, словно на картинке из детской книжки, домик в
псевдоготическом стиле, начался забор Петровского парка.
От стадиона "Динамо" троллейбус пошел мягче и ровней. Этот отрезок
шоссе строили пленные немцы. Военно-воздушная академия в Петровском
дворце, метро "Аэропорт"...
Иногда по ночам, когда мать бывала в рейсе, приходила соседка Валя,
влюбленная в него до ненависти. Она приходила таясь, потому что он хотел,
чтобы было так. Он не любил ее и она знала, что он не любит ее, но все
равно приходила. Она-то любила. Он был одинокий мужик и поэтому не
прогонял ее, что было бы честнее. А изредка он хотел, чтобы она пришла.
Хотел он этого и сегодня. И она, будто зная, пришла.
...Они лежали рядом, усталые и отчужденные. Александр, чувствуя
изначальную свою вину, ласково погладил ее по щеке. Она тут же заплакала.
- Ну, что ты, Валюша, - дежурно утешил он, - все хорошо.
- Что, что хорошо? - спросила она, не переставая плакать.
Он не знал, что в данном случае хорошо, а что плохо. Сказал:
- Успокойся. Мы же вместе. Вот и хорошо.
- Кому хорошо? Тебе? Мне?
- И тебе, и мне.
- Как же, как же! Ты измучил меня, понимаешь, измучил! Я, как
воровка, пробираюсь к тебе, когде нет твоей матери, я боюсь, что
кто-нибудь увидит меня, услышит! Я никому не могу сказать, что я люблю
тебя!
- Господи! - сквозь зубы простонал он. Она затихла, потершись мокрым
лицом о его бицепс. Потом рывком подняла голову и стала целовать его в
плечо, в шею, в висок.
- Я измучилась, Саша, и тебя измучила. Ну, прости меня, прости!
- Эх, жизнь-жестянка. - Только и сказал он. Опять лежали молча.
- Я тебе киевскую котлету принесла и салат. Утром позавтракай, как
следует. А то все сухомятка. Язву заработать можно. Только разогрей
обязательно.
Валя работала официанткой в ресторане "Загородный" в
Покровском-Стрешневе.
- Ладно, - согласился Александр, подумал и спросил, чтобы был
разговор: - Как там у вас в "Загородном" мои уголовнички?
- Теперь все, как уголовники. Нахальные, рукастые, - забрюзжала вдруг
жлобским голосом Валя. - Даже твой Алька разлюбезный. Недавно с компанией
был.
- Что, руки распускал?
- Язык свой поганый распускал.
- Удивительное дело профессия, - тихо посмеявшись, сказал он. -
Говорила нормально, а как о работе своей вспомнила, так официанткой
заголосила.
- А ты иногда, как милиционер говоришь.
- Да уж, куда деться, - согласился он и зевнул.
- Устал?
- Работы много, Валюша.
- И завтра рано вставать. Спи милый. - Она теплой ладошкой прикрыла
ему глаза. Он с готовностью их закрыл. - Спи, любимый, спи родной.
- А ты? - уже расслабленно спросил он.
- А я пойду. Спи, спи, спи...
Он тотчас заснул, а она ушла.
С утра неожиданно образовалось окно, и Казарян решил попытать удачу.
К десяти он устроился в обжитом местечке за забором на улице 1905 года.
Малолетняя шпана просыпается поздно, и он был уверен, что Геннадий Иванюк
еще не ушел.
В половине двенадцатого тот наконец явился на белый свет. Видимо,
очень любили родители своего Гену. В щегольской буклевой кепке-лондонке, в
сером пальто с широкими ватными плечами, в ботинках на рифленной
каучуковой подошве, Геннадий Иванюк выглядел полным франтом. Прямо-таки
студент-стиляга.
Студент-стиляга перешел улицу и стал спускаться вниз, к метро.
Казарян вел его на достаточном расстоянии, проклиная про себя свою
заметную внешность. И чернявый, и перебитый, расплющенный боксом нос, и
четкий след на скуле. Все это наверняка запомнил Стручок и доложил
приятелю, какой мент к нему приходил.
В киоске у Пресненских бань Иванюк взял кружку пива и выпил ее не
спеша. Ехали они недолго, одну остановку. На "Киевской" вылезли наружу.
