противоположных решений.
День второго июля четвертого года навсегда остался в памяти Чехова.
Им уже был написан "сюрреалистический" [Чехов посмеивался над
литературоведческими терминами] рассказ "Черный монах", в котором главного
героя преследует видение какого-то монаха, предвестника смерти. Подобным
видением для самого Чехова стал японский матрос, маленький узкоглазый
человек в тельняшке и в набедренной повязке, как у борцов "сумо",
появлявшийся в дни обострения болезни, мучавший, пугавший его до конца
жизни.
3
Кризис миновал. Осенью супруги смогли уехать в Италию, и Чехов почти
безвыездно прожил на острове Капри десять лет, пока окончательно не
выздоровел. Впрочем, от туберкулеза он никогда не излечился, но болезнь
уже протекала в медленной, вялой форме.
- Живем дальше, - вздохнул Чехов.
Он в то время почти не писал ничего художественного - "устал,
осточертело!" - [незаконченная пьеса без названия осталась в черновиках,
чеховеды между собой называют ее "Платонов"], но вел дневник и
впоследствии написал мемуарную книгу "Остров Капри" (явно перекликаясь с
"Островом Сахалином") о российских эмигрантах, которые после русской
революции 1905 года устремились зарубеж от преследования царских властей.
Ольга Леонардовна не могла жить без театра, она опять вернулась в Москву
на сцену, но Чехов, кажется уже не так сильно скучал, потому что на Капри
в отсутствие Книппер появилась Лидия Мизинова. Любовник ее бросил, она
окончательно разочаровалась в жизни, помышляла о самоубийстве, Чехов ее
утешал как мог. Все-таки, эту деликатную тему нам не обойти и здесь,
кажется, самое время кратко рассказать о его семейных отношениях.
Лидия Мизинова была сокурсницей и ближайшей подругой Маши Чеховой по
учительским курсам, Антон познакомился с ней еще в молодости. Возникла
любовь. Что между ними было - было или не было - не наше собачье дело, как
говорят русские. Лидия, красивая молодая женщина, хотела стать то ли
актрисой, то ли учительницей, то ли революционеркой - т.е., она сама не
знала, что хотела. Серьезный роман с Чеховым в молодости не удался, Лидия
(Лика) требовала к себе постоянного внимания, но Чехов всегда был поглощен
работой. "Здоровье я прозевал так же, как и вас", - сказал Чехов. Она
узнала себя в легкомысленной героине рассказа "Попрыгунья" [в этой же
героине себя узнали сразу несколько подруг Чехова], обиделась и уехала с
новым любовником в Париж. Ольга Леонардовна, наоборот, прекрасно знала,
что хотела, - она проводила время в Москве, на сцене. Она не умела вести
хозяйство, не умела готовить. Некоторые советские биографы осуждают Ольгу
Книппер за то, что она не сумела создать для Чехова нормального семейного
счастья, но, повторяю, давать оценки в таких делах не наше собачье дело.
Чехов сидел на Капри один, как когда-то в Ялте, питался отвратительно.
Мария Павловна жила в Мелихово, изредка приезжая хозяйничать к брату.
Кстати, Мария систематически уничтожала все письма, в которых бросалась
хоть малейшая тень на семью. Правильно делала, молодец! В ее короткие
наезды на Капри жизнь Чехова менялась к лучшему, он полнел, веселел, опять
принимался за надоевшую пьесу. Но Маша уезжала, и на Капри появлялась
потрепанная жизнью старая любовь - Лидия Мизинова. Ольга Книппер все
знала, ревновала, но не подавала на развод. Так и жили, не выясняя
отношений, три женщины в жизни Чехова: сестра, жена и любовница.
К Чехову в гости постоянно приезжал цвет русской интеллигенции того
времени: писатели Александр Куприн, Иван Бунин, Леонид Андреев, Викентий
Вересаев; артисты Шаляпин и Комиссаржевская, политические деятели,
нелегальные революционеры. Здесь Чехов однажды познакомился с Владимиром
Ульяновым (Лениным), другом умершего Пешкова-Горького, и внес свой
достойный вклад в ленинскую тему - в "лениниану", как называют этот род
литературы в Советском Союзе. Нелестная запись в дневнике о личности
Ленина, грядущего кровавого российского диктатора, о его горячности и
нетерпимости к чужому мнению, явилась причиной того, что "Остров Капри" до
сих пор не издан в Советском Союзе. Приводим эту важную запись полностью:
"Был у меня Шаляпин с очень странным маленьким
человечком по фамилии Ульянов (с рекомендацией ко мне еще
от живого Горького). Жутковато было читать эту
рекомендательную записку, похожую на послание с того
света. Покойник нахваливает Ульянова. Этот Ульянов,
оказывается, младший брат известного казненного
народовольца, продолжает дело брата и создал свою
марксистскую партию. Я пошутил, что "я тоже марксист,
потому что тоже запродался Марксу" [Чехов в то время
издавал свое собрание сочинений у скопидомного издателя
Адольфа Маркса]. Он [Ульянов] умеет говорить только о
политике, то и дело хочет что-то доказать, перебивает,
подпрыгивает, размахивает руками, чуть не дули под нос
тычет, переходит на крик... К тому же он очень маленького
роста и картавит. К тому же почти лысый, а где не лысый,
там рыжий. Голова его так огромна, что перевешивает,
раскачивает, тянет вниз все остальное тело, - так и
кажется, что он сейчас упадет и ударится головой о землю.
При разговоре с ним (если это можно назвать разговором)
мне приходилось нагибаться и смотреть под ноги на его
лысину, а Ульянов задирал голову и становился на цыпочки.
Я так и не понял, что он от меня хотел? Им всем [то есть,
революционерам] нужны деньги на революцию, и они
обхаживают тех прекраснодушных богатеев, вроде Шаляпина
или Саввы Морозова, которые склонны поиграть в эти игры.
Ульянов от Шаляпина не отходит, Шаляпин ему "деньги дает
на партию". Покойный Пешков возил для Ульянова через
границу прокламации в чемодане с двойным дном. Черт-те
что! Чем он их так охмурил? Зовет босяков к власти? Всех
людей он делит на "классы", как в гимназии, и уверен, что
управлять другими должен "рабочий класс". Я сам босяк, у
меня денег нет, но я все равно на это дело не дал бы ни
гроша. Странно, фабрикант Морозов дает деньги на то, чтобы
у него отобрали собственную фабрику, а разбогатевший босяк
Шаляпин поет пролетариям "Марзельезы". Экстравагантность?
Нет, глупость. Они же его и ограбят. О литературе Ульянов
имеет какие-то странные понятия. Льва Толстого называет
"зеркалом русской революции". Какое-то зеркало... Что-то
отражает... Лужа тоже отражает. Медный чайник тоже
отражает... Лев Толстой - чайник? Нет уж, господин
Ульянов, но на чайник больше похожи вы!"
Чехов и Ленин друг другу не понравились. Это имело свои отдаленные
последствия. Мемуарную главу об Ульянове Чехов назвал "Чайник кипит!", а в
конце жизни, вернулся к этой теме, написал и передал через Илью Эренбурга
[который был ликвидирован за это органами НКВД] в Париж известнейшую [на
Западе] повесть "Семья Гурьяновых", где в главном герое легко угадывается
Ленин. Это была последняя художественная вещь Чехова, повесть о
профессиональных революционерах, тема, к которой он в молодости не знал
как подступиться или просто не имел никакого желания копаться в темных
душах фанатиков. "В революцию уходят по-разному", - уклончиво говорил он.
Антон Павлович писал повесть очень тяжело, повторяя манеру "Рассказа
неизвестного человека"; в ней описывается крушение талантливой
интеллигентной семьи, которая, после неожиданной смерти отца, директора
провинциальной гимназии, как видно, "человека в футляре", державшего семью
в руках, ушла в революцию. Покушение на царя, казнь старшего брата,
отчуждение друзей и знакомых, бытовая неустроенность, скитания на чужбине,
аресты, тюрьмы, ссылки - вот содержание этой повести. Чехов часто
заканчивал свои рассказы "ничем", то есть, в его концовках не происходило
никакого завершающего события; в "Семье Гурьяновых" главное событие
все-таки произошло, цель жизни маленького человека была достигнута, он
совершил босяцкую революцию во имя счастливого будущего всего человечества
ценой гражданской войны, ценой жизни 15 [пятнадцати] миллионов тех же
босяков, крестьян, мещан, рабочих, купцов, буржуа, интеллигентов,
аристократов, и, наконец, самой царской семьи; для кого же он ее совершал?
Этого маленького человека теперь называют большим, великим, гениальным
человеком, а он, полупарализованный двумя инсультами, сидит в
кресле-качалке, таращит глаза, пускает слюни и мочится под себя.
Александр Куприн в своих воспоминаниях пишет:
"Думается, Чехов никому не раскрывал своего сердца
вполне. Но ко всем относился благодушно, безразлично в
смысле дружбы и в то же время с большим, может быть,
бессознательным интересом".
И это удивительно глубокое замечание. Оно говорит о Чехове больше,
чем все те факты его долгой биографии, которые я [Моэм] излагаю.
В 1910 году умер Лев Толстой. Как говорится, "The King is dead, long
live the King!" ["Король умер, да здравствует король!"] Чехова никто не
короновал, не назначал и не выбирал, но этого и не требовалось, он
естественным образом, по праву "наследного принца" возглавил русскую
литературу. Авторитет Чехова был беспрекословен. "Как хорошо, что в
русской литературе есть Лев Толстой! - говорил Чехов в молодости. - При
нем никакая литературная шваль не смеет поднять голову". Теперь
обязанности Льва Толстого перешли на Чехова, и по авторитету и по
старшинству в свои пятьдесят лет Чехов был первым. Генетическая
наследственная связь Чехова с Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым, Достоевским,
Толстым ни у кого не вызывала сомнений, но Чехова почти не знали на
Западе. Дело в том, что в начале века его издательские дела крайне
запутались, Чехов потерял права на свои произведения, попал в литературную
кабалу.
Мы уже упоминали об Адольфе Марксе. "Ничего себе сочетание имени и
фамилии!" - подумает современный читатель. Да, для нас это сочетание
кажется странным, с изрядной долей черного юмора, но следует помнить, что
в начале века о Марксе знали мало, а имя Адольф еще не было
скомпрометированно, было просто именем и не выглядело зловещим. Адольф
Маркс, обрусевший немец, был известным российским издателем. Еще в 1901
году он выгодно для себя купил на корню все произведения Чехова и уселся
на них, как собака на сене. Таким образом Чехов неожиданно попал в
литературную крепостную зависимость, в марксистскую кабалу. Маркс волен
был распоряжаться всем, что написал и напишет Чехов. Чехову советовали
плюнуть и разорвать договор. Но ему было "неудобно", все-таки Маркс
заплатил ему неплохие деньги, которые через два года были съедены
инфляцией. Начался бойкот интеллигенцией марксова издательства даже без
согласия Чехова. Маркс поздно почувствовал опасность и, хотя и отпустил
раба на волю, но от банкротства это его уже не спасло. Чехова наконец-то
толком перевели и прочитали на Западе. Эффект был потрясающим. Бернард Шоу
написал "в русском стиле" пьесу "Дом, где разбиваются сердца", Кэтрин
Мэнсфилд, почти неизвестная в России, находилась под сильнейшим влиянием
