новых брюк. В каждой шутке есть доля правды, а в этой ее было все сто
процентов - Антон всегда донашивал брюки старших братьев.
До сих пор Чехов не придавал особого значения своим рассказам - он
писал их для денег и, по его же собственным словам, больше одного дня на
сочинение рассказа никогда не тратил, - однажды он на спор "на бутылку",
сидя на подоконнике, потому что негде было сидеть, написал за пол-часа
рассказ о пепельнице. Но, приехав в Петербург, Чехов, к удивлению своему,
обнаружил, что он - знаменитость. Казалось, его рассказы были так
несерьезны, однако тонкие ценители в Петербурге, бывшем тогда столицей и
центром культурной жизни России, разглядели в них свежесть, живость,
оригинальность. Чехову был оказан радушный прием. Он увидел, что к нему
относятся как к одному из талантливейших писателей современности. Издатели
журналов наперебой приглашали его сотрудничать и предлагали гонорары
гораздо выше тех, что он получал до сих пор. Современники описывают
следующий случай в редакции Суворина:
"Познакомив Чехова с сотрудниками своего
издательства, Суворин строго сказал им:
- То, что пришлет нам этот молодой человек,
немедленно ставить в номер, не редактируя!
- И не читая, - добавил Чехов и, выйдя из суворинской
бухгалтерии, отправился в хороший магазин и впервые купил
себе новые брюки."
Один старый и уважаемый русский писатель [Дмитрий Григорович] написал
Чехову восторженное письмо, призвал уважать собственный талант, оставить
легкомысленные рассказы, какие он писал до сих пор, и взяться за сочинение
серьезных произведений. Тот же писатель попросил тогдашних острых на язык
журналистов "не обижать Чехова", на что услышал в ответ:
- Да кто же Чехова обижает, дура?"
[В русском языке женское "дура" по отношению к мужчине звучит не
оскорбительно, а ласково-покровительственно.]
На Чехова все это произвело сильное впечатление, однако становиться
профессиональным писателем он не решался. Он говорил, что медицина - его
законная жена, а литература - всего лишь любовница. Чехов лукавил,
все-таки он был двоеженцем. Фраза "Лучший врач среди писателей, лучший
писатель среди врачей" - это о нем. В Москву он вернулся с намерением
зарабатывать на жизнь врачебной деятельностью, но о том, чтобы обзавестись
выгодной практикой, особенно не заботился. Многочисленные знакомые Чехова
присылали ему своих знакомых-пациентов, но Чехову "неудобно" было брать с
них деньги, и эти пациенты редко платили за визиты. Так он и жил - веселый
и обаятельный молодой человек с заразительным смехом. Он всегда был
дорогим гостем в богемном кругу своих приятелей. Он много пил - точнее, он
любил выпить, - еще точнее, он умел пить, - но, кроме как на свадьбах,
именинах и по праздникам, никогда не употреблял лишнего. Женщины к нему
льнули, у него было несколько романов, впрочем несерьезных. Чехов не хотел
жениться, боялся изменить сложившуюся жизнь [однажды, говорят, удрал чуть
ли не из-под венца, совсем как литературный персонаж Гоголя], и на этом
основании недоброжелатели распускали слухи о какой-то будто бы его
неполноценности. Чтобы покончить с деликатной темой чеховских "любовей",
откроем известные всей тогдашней Москве тайны: в разное время у него
гостили певица Эберле, художница Дроздова, писательница Авилова, артистка
Щепкина, бывшая невеста Эфрос, и, конечно, Лидия Мизинова, - к судьбе этой
женщины мы еще вернемся. [Известны и другие чеховские подруги, некоторые
из этих дам были замужем.]
Свидетельства современников о внешности Чехова удивляют,
воспринимаются как не вполне достоверные. Все кажется, что Чехов - это
невысокий хрупкий человек, со слабой грудью, с негромким, хрипловатым от
тяжелой легочной болезни голосом. Но вот художник Коровин вспоминал:
"Он был красавец. Вся его высокая фигура, открытое
лицо, широкая грудь внушали особенное к нему доверие. У
него был низкий бас с густым металлом; дикция настоящая
русская, с оттенком чисто великорусского наречия;
интонации гибкие, даже переливающиеся в какой-то легкий
распев, однако без малейшей сентиментальности и, уж
конечно, без тени искусственности".
"Таханрох" и "ложить пинжак на стуло" остались в далеком прошлом.
Один чеховский биограф очень верно заметил, что люди жившие рядом с
Чеховым словно бы не в силах были увидеть его во весь рост. Когда
вчитываешься в мемуары, возникает впечатление, "что Чеховых было много",
каждый писал о каком-то своем Антоне Павловиче Чехове. Даже внешне Чехова
воспринимали по-разному: "мнительность, тихий голос" и "бас с густым
металлом" как-то не вяжутся. Для одних он был стеснительным, болезненным
интеллигентом в пенсне и в шляпе, для других - веселым, "своим парнем",
для третьих, завистников, - подзаборным пьяницей, литературным
халтурщиком, "певцом сумерек". У меня [Моэма] тоже, наверно, получается
какой-то свой Чехов - такой, которого я здесь описываю. Это очень важное
наблюдение: ЧЕХОВЫХ БЫЛО МНОГО. Я еще вернусь к этой теме.
Шло время, Чехов неоднократно ездил в Петербург, путешествовал по
России. Каждую весну, бросая немногочисленных пациентов, он вывозил все
свое семейство за город и жил там до глубокой осени. Как только в
окрестностях, становилось известно, что Чехов - врач, его начинали
осаждать больные, и, разумеется, при этом ничего не платили.
Для заработка он продолжал писать рассказы. Они пользовались все
большим успехом и оплачивались все лучше и лучше. Бывало, что в одном
номере "Осколков" выходило сразу несколько чеховских рассказов, зарисовок,
сценок, фельетонов, заметок, репортажей, и, чтобы не создавалось
впечатления, что журнал держится на одном авторе [а так оно и было],
приходилось брать псевдонимы. Не откажем себе в удовольствии привести
здесь далеко не полный список чеховских подписей: Антоша, Анче, Че,
Чехонте, Макар Балдастов, Брат моего брата, Врач без пациентов,
Вспыльчивый человек, Гайка N_5, Гайка N_0, 006, Грач, Дон Антонио,
Дяденька, Кисляев, Ковров, Крапива, Лаэрт, Нте, Прозаический поэт,
Пурселепетанов, Рувер, Рувер и Ревур, Улисс, Человек без селезенки, Хонте,
Шампанский, Юный старец, ...въ, Зет, Архип Индейкин, Василий Спиридонов
Сволачев, Известный, Захарьева, Петухов, Смирнова и так далее.
Однако жить по средствам у Чехова не получалось. В одном из писем
Лейкину он писал:
"Вы спрашиваете, куда я деньги деваю... Не кучу, не
франчу, долгов нет, я не трачусь даже на содержание
любовницы (любовь мне достается даром), и при всем при том
у меня из трехсот рублей, полученных от Вас и от Суворина
перед Пасхой, осталось только сорок, из коих ровно сорок я
должен отдать завтра. Черт знает, куда они деваются!".
Чехов опять переезжает на новую квартиру, теперь у него есть
наконец-то отдельная комната, но чтобы платить за все, он вынужден
вымаливать у Лейкина авансы.
В 1886 году у него опять кровохарканье. Он понимает, что надо ехать в
Крым, куда в те годы ездили ради теплого климата русские туберкулезные
больные, как в Западной Европе ездили на французскую Ривьеру и в
Португалию, и мерли и там, и там, как мухи. Но у Чехова нет ни рубля на
поездку. В 1889 году умер от туберкулеза его брат Николай, очень
талантливый художник. Для Чехова это - горе и предостережение, но вместо
того, чтобы подумать о своем здоровье, уехать в Крым, подлечиться, он,
получив Пушкинскую премию, высшую литературную награду России,
отправляется через всю Сибирь на край земли, на каторжный остров Сахалин,
бывший тогда [впрочем, как и сейчас] для России чем-то вроде нашей
Австралии 17-го века. На вопрос друзей "зачем?!", Чехов отшучивался:
"Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора". К этому решению,
безусловно, привела сложная взаимосвязь разных причин - смерть брата,
несчастливая любовь к Лиде Мизиновой ("здоровье я прозевал так же как и
вас") и, конечно, нормальная писательская неудовлетворенность собой. Но
никто его так и не понял. Суворин: "Нелепая затея. Сахалин никому не нужен
и ни для кого не интересен". Буренин написал по этому поводу глуповатую
несмешную эпиграмму:
Талантливый писатель Чехов,
На остров Сахалин уехав,
Бродя меж скал,
Там вдохновения искал.
Простая басни сей мораль -
Для вдохновения не нужно ездить в даль.
Путешествие через Сибирь на Сахалин, пребывание на острове и
возвращение через Индийский океан в Одессу заняло 8 месяцев. Результатом
поездки явилась социологическая книга "Остров Сахалин", но ничего
художественного на сахалинском материале Чехов не написал. [Моэм не
обратил внимание на рассказ "Гусев", а современники не могли знать, что
"Островом Сахалином" началась в русской литературе "островная тема",
завершившаяся "Архипелагом ГУЛАГом" и развалом Советского Союза].
К 1892 году его собственное здоровье оказалось в таком плохом
состоянии, что провести еще одну зиму в Москве было самоубийственно. На
одолженные деньги Чехов покупает небольшое имение в деревне Мелихово под
Москвой и переезжает туда, как обычно, всем семейством - папаша с его
невыносимым характером, мамаша, сестра Мария и брат Михаил. У него подолгу
живет спившийся брат Александр с семьей. В деревню Чехов привез целую
телегу лекарств, и его опять начинают осаждать толпы больных. Он лечит
всех, как может, и не берет ни копейки в уплату. Крестьяне считают его
непрактичным человеком и то и дело пытаются "обдурить" [обмануть] -
подменяют кобылу на мерина той же масти, авось не заметит, темнят при
определении "межи" [земельных границ], но все постепенно улаживается.
2
Свои ранние рассказы Чехов писал очень легко, писал, по его
собственным словам, как птица поет. И, кажется, не придавал им особого
значения. Только после первой поездки в Петербург, когда оказалось, что в
нем видят многообещающего талантливого автора, он стал относиться к себе
серьезнее. И тогда он занялся совершенствованием своего ремесла. Кто-то из
близких застал его однажды за переписыванием рассказа Льва Толстого и
спросил, что это он делает. Чехов ответил: "Правлю". Собеседник был
поражен таким свободным обращением с текстом великого писателя, но Чехов
объяснил, что он просто упражняется. У него возникла мысль (и, по Моэму,
вполне дельная), что таким способом он проникнет в тайны письма почитаемых
им писателей и выработает свою собственную манеру. Кстати, Толстой часто
встречался с Чеховым, очень ценил его и даже написал к рассказу "Душечка"
похвальное предисловие объемом едва ли не большим самого чеховского
шедевра. Знакомство с Толстым являлось большой честью, великого старца
боялись и почитали, но Чехову не пришлось искать встречи с ним, автор
"Войны и мира", однажды зимним вечером прогуливаясь по Москве в валенках и
в зипуне [простая крестьянская одежда] и разузнав, что в этом доме живут
Чеховы, сам постучался к нему. У Чехова происходила очередная
артистическая вечеринка, пьянка-гулянка, дым столбом. Двери случайно
открыл сам хозяин, в подпитии, и онемел при виде знакомой по фотографиям
бороды и густых бровей.
- Вы - Антон Чехов? - спросил Толстой.
