судят общество, предсказывают судьбы капитализма, дают рецепты от
пьянства. Пусть каждый занимается своим делом. Это кажется справедливым.
"ЛИТЕРАТУРА ЕСТЬ ОПИСЫВАНИЕ ЛЮДЕЙ, А НЕ ИДЕЙ", - эта фраза приписывается
Чехову, хотя и не подтверждена документально. При всем том, что Чехов
старается быть предельно объективным и описывать жизнь как можно
правдивее, невозможно, читая его рассказы, не чувствовать, что жестокость
и бескультурье, о которых он пишет, коррупция, нищета бедных и равнодушие
богатых неизбежно приведут в конце концов к кровавой революции.
С перерывами, уезжая и возвращаясь, Чехов прожил в Мелихове пять лет,
и в целом это были счастливые годы. Он написал там лучшие свои рассказы,
за которые ему уже платили по очень высокой ставке - 40 копеек за строчку,
то есть почти шиллинг. Он принимал участие в местных делах, хлопотал о
строительстве новой дороги, на свои деньги построил для крестьянских детей
три школы. У него подолгу жил брат Александр, запойный пьяница, вместе с
женой и детьми, приезжали знакомые, гостили, случалось, по нескольку дней;
Чехов, правда, жаловался, что они мешают работать, но на самом деле уже не
мог без всего этого жить.
- Русские писатели любят, чтобы им мешали писать, - шутил он.
Несмотря на постоянное плохое самочувствие, он был всегда бодр,
дружелюбен, любил проказы и шутки. Иногда он уезжал "проветриться" в
Москву или Петербург, где не обходилось без возлияний. Во время одной из
таких увеселительных поездок, в 1897 году, у Чехова открылось сильнейшее
горловое кровотечение, и его пришлось поместить в клинику. Несколько дней
он висел между жизнью и смертью. До сих пор он отказывался верить, что
болен туберкулезом, но теперь врачи сообщили ему, что у него поражены
верхушки обоих легких и, если он не хочет умереть в самом ближайшем
будущем, надо изменить образ жизни. Чехов вернулся в Мелихово, хотя и
понимал, что оставаться там на зиму нельзя. Приходилось отказаться от
врачебной деятельности. Он уехал в Европу - в Биарриц, потом в Ниццу, а
оттуда перебрался в Ялту, в Крым. Доктора рекомендовали поселиться там
постоянно, (с врачами ему не повезло, этот совет был крайне рискован, зимы
в Ялте оказались похуже, чем в Москве), и на аванс, полученный от своего
друга и издателя Суворина, Чехов строит себе в Крыму дачу. Он по-прежнему
находится в самых стесненных финансовых обстоятельствах.
Невозможность заниматься лечебной практикой явилась для Чехова
большим ударом. Что он был за врач, я не знаю [Моэм сам был врачом]. После
окончания университетского курса Чехов проработал в клинике не более трех
месяцев, и методы лечения применял не особенно тонкие. Однако, как человек
со здравым смыслом и даром сочувствия, он, предоставляя свободу природе
больного, полагает Моэм, приносил не меньше пользы, чем иные
высокообразованные медики. Он консультировал Толстого, хотя тот
недолюбливал врачей; Пешкова-Горького, Левитана. Богатый опыт давал свои
плоды. Есть основания думать, что медицинская школа вообще идет писателям
на пользу. Приобретается бесценное знание человеческой природы. Медик
знает о человеке все самое худшее и самое лучшее. Когда человек болен и
испуган, он сбрасывает маску, которую привык носить здоровый. И врач видит
людей такими, как они есть на самом деле - эгоистичными, жестокими,
жадными, малодушными; но в то же время - храбрыми, самоотверженными,
добрыми и благородными. И, преклоняясь перед их достоинствами, он прощает
им недостатки.
В Ялте Чехов скучал, однако здоровье его поначалу пошло на поправку.
У меня [Моэма] не было до сих пор случая упомянуть, что помимо огромного
количества рассказов Чехов написал к этому времени две или три пьесы,
правда, не имевшие особенного успеха. Льву Толстому они не понравились, и
при встрече с Чеховым он жарко зашептал ему на ухо:
- Вам одному скажу, не обижайтесь: вы пишете пьесы даже хуже, чем
Шекспир.
Я бы затруднился придумать лучшую похвалу.
На репетициях этих пьес Чехов познакомился с красивой молодой
актрисой, которую звали Ольга Леонардовна Книппер. Он полюбил ее и в 1901
году, к неудовольствию женской половины своего семейства, которое он все
это время содержал, женился. [Моэм несправедлив - Мария Чехова не была
содержанкой, она добровольно посвятила свою жизнь брату, не вышла замуж за
полюбившего ее Левитана, вела хозяйство, исполняла обязанности секретаря.
Отношения с Ольгой у нее поначалу не сложились.] Ольга была творческой
натурой; условились, что она по-прежнему будет играть в театре, и супруги
бывали вместе, только когда Чехов приезжал в Москву, чтобы повидаться с
ней, или же когда она бывала свободна от спектаклей и ненадолго ездила к
нему в Ялту. Нормальную семейную жизнь наладить не удавалось. Даже в
редкие периоды пребывания Чехова в Москве Ольга не могла уделить ему
достаточно времени.
Бунин вспоминал:
"Часа в четыре, а иногда и совсем под утро
возвращалась Ольга Леонардовна, пахнущая вином и духами:
- Что же ты не спишь, дуся?.. Тебе вредно. А вы тут
еще, Букишончик? Ну конечно, он с вами не скучал.
Я быстро вставал и прощался".
Сохранились письма Чехова к ней, нежные и трогательные.
"Здравствуйте, последняя страница мой жизни!"
Улучшение здоровья Чехова продолжалось недолго, вскоре ему стало
совсем плохо. Он сильно кашлял, не мог спать. К то му же к его большому
огорчению, у Ольги случился выкидыш. Настроение было паршивое. Ольга давно
склоняла Чехова написать легкую комедию, этого, по ее мнению, требовала
публика, и он в конце концов, главным образом, видимо, чтобы выполнить
просьбу жены, приступил к работе над новой пьесой. Придумал название:
"Вишневый сад" и обещал Ольге, что напишет для нее выигрышную роль.
"Пишу только по четыре строки в день, - жаловался он, - но и от этого
страдаю невыносимо".
Пьесу он все же окончил, и она была поставлена в Москве в начале 1904
года. А в июне Чехов по совету лечащего врача отправляется в Германию на
курорт Баденвейлер. Один молодой русский литератор так описывал свою
встречу с Чеховым накануне его отъезда:
"На диване, обложенный подушками, не то в пальто, не
то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто
маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным
лицом - до того был худ, изнурен и неузнаваем Чехов.
Никогда не поверил бы, что можно так измениться.
А он протягивает слабую восковую руку, на которую
страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не
улыбающимися глазами и говорит:
- Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать.
Он сказал другое, не это слово, более жесткое, чем
"умирать", которое не хотелось бы сейчас повторить.
- Умирать еду, - настоятельно говорил он. -
Поклонитесь от меня товарищам вашим... Скажите им, что я
их помню и некоторых очень люблю... Пожелайте им от меня
счастья и успехов. Больше мы уже не встретимся".
Чехову было уже сорок четыре года. В Баденвейлере ему сделалось хуже.
Вечером 1 июля, укладываясь в постель, он настоял на том, чтобы Ольга,
весь день просидевшая с ним, пошла прогуляться в парк. Когда она
вернулась, Чехов попросил ее спуститься в ресторан поужинать. Но она
объяснила ему, что гонг еще не прозвонил. И тогда, чтобы скоротать время
ожидания, он стал рассказывать жене смешную историю, описывая необычайно
модный курорт, где много толстых банкиров, здоровых, любящих хорошо поесть
англичан и американцев. В один прекрасный вечер в городок прибывает вагон
с устрицами, и все они собираются в ресторане, предвкушая утонченный ужин,
- а повар, оказывается, сбежал в этом самом вагоне, и никакого ужина не
будет. Чехов описывал, какой удар, какое разочарование в жизни испытали
эти избалованные люди. Один из них ушел к себе и застрелился. Рассказ
получился очень смешной, и Ольга от души смеялась. После ужина она опять
поднялась к нему - он спокойно спал.
Но потом ему вдруг стало совсем плохо. Был вызван врач-немец, он
делал что мог, безрезультатно, Чехов умирал. Он бредил, вспоминал о
каком-то японском матросе, которого видел на Сахалине. Говорил с ним о
железнодорожном вагоне с замороженными устрицами. Чехов не хотел, чтобы
его тело перевозили в Москву в вагоне с устрицами, но матрос настаивал.
Потом он очнулся и сказал этому матросу:
- Я умираю.
Но японский матрос оказался немцем. Врач-немец ничего не понял, хотя
что уж тут понимать; пришлось перевести:
- Ich sterbe.
Потом Чехов попросил бокал шампанского, чтобы забыться, облегчить
страдания. Шампанского не нашлось, немец, ни на что уже не надеясь,
разрешил выпить водки, такой опасной для туберкулезников, - попросту,
разрешил выпить отравы. Водки тоже не было, но у хозяина отеля нашлось
немного чистого медицинского спирта. Ольга заплакала и налила мужу полную
рюмку. Спирт неожиданно хорошо подействовал, пульс восстановился, японский
матрос исчез, Чехов уснул. Случилось чудо, в ночь с 1 на 2 июля 1904 года
произошел переломный момент в смертельной болезни. Утром дела пошли на
поправку, врач-немец удивленно развел руками - этих русских не поймешь, а
Чехов, очнувшись, слабо пошутил:
- Что для русского здорово, для немца - смерть.
Что же случилось в эту ночь? Чудесное исцеление или природное, но
редчайшее совпадение множества случайных обстоятельств - целебный воздух
Баденвейлера, рюмка чистого спирта, бестолковый врач-немец, видение
японского матроса? Вот что еще поразительно: в эту же ночь на второе июля
четвертого года в Москве умер от туберкулеза друг Чехова, молодой, но уже
очень известный русский писатель Алексей Пешков-Горький, "bourevestnik
revouluthii" [предвестник революции], как оценивали его современники. У
них осталось впечатление, что КТО-ТО в ту ночь стоял перед трудным
выбором, разменивал, сомневался - кого оставить, кого забрать, кто здесь
нужнее: предвестник революции или земский врач?.. Мистика или
совпадение?.. Алексей Пешков так и остался в истории русской литературы
молодым романтическим писателем, преждевременно сошедшим в могилу на самом
взлете, а Чехов остался жить.
Вообще, чем вызвано столь трепетное отношение интеллигенции к
личности Чехова? Безусловно, высочайшим писательским мастерством, - но не
только. Я внимательно разглядывал его фотографии. В самом деле, "Чеховых
было много". Вот сонный студент с одутловатым лицом, вот простой
деревенский парень с голубыми глазами, вот хитрый богатырь, похожий на
васнецовского Алешу Поповича, а вот замордованный пациентами земский врач.
Поражает, что некоторые портреты молодого Чехова удивительно похожи на
Иисуса Христа - худощавый молодой человек с высоким лбом, усами и
бородкой, длинными волосами. В Чехове мы ощущаем какую-то высшую тайну, о
его миссии в истории человечества ничего не говорилось, - наверное,
потому, что слово "миссия" к Чехову мало подходит. Верил ли Чехов в Бога,
в потусторонний мир? Кажется, нет. Не верил. Веру в Бога ему в детстве
отбил религиозный отец. Но иногда сомневался. Иван Бунин вспоминал, что
Чехов "много раз старательно, твердо говорил, что бессмертие, жизнь после
смерти в какой бы то ни было форме - сущий вздор. Но в другом настроении
еще тверже говорил противоположное:
"Ни в коем случае не можем мы исчезнуть после смерти. Бессмертие -
факт".
Смерть, жизнь, бессмертие... Чехов вроде бы допускал возможность двух
