светлоглазый, бородатый, наверное, сын. И смотрел так же бестрепетно.
- Мы застали его в хижине-кузне, - объяснил воин, - он держал вот
этот меч и что-то говорил над ним, потом кинулся на нас, мы арканом
свалили его на землю...
- Почему ты не убежал вместе с другими? - обратился Урсулларх к
молодому русу.
- Горн его был зажжен. Ему хотелось доковать меч, - ответил старик,
взглянув на виновато опустившего голову сына и, переведя взгляд на
Урсулларха, пристально посмотрел хазарину в глаза, потом, не отрывая
светлого, завораживающе-прозрачного взгляда, неожиданно шагнул к жеребцу
Урсулларха, погладил его по шелковистой подрагивающей коже. Жеребец
присмирел под чужой рукой. И все хазары, окружившие пленников и
предводителя, онемев от изумления, увидели, что Урсулларх покачнулся в
седле, могучие плечи его обвисли, он, слепо цепляясь рукой за гриву, вяло
сполз с жеребца, расстегнул пряжку шлема, снял его с головы. Шлем упал на
траву.
Хазарин носит в себе готовность повиновения с детства, с того
времени, как осознает, что его ведут к неизвестной ему цели великого
нескончаемого похода, не имеющего ни начала, ни конца. Поэтому воины, не
смея помешать вождю, в недоумении только сдвинулись плотнее, когда
Урсулларх, сняв с себя кожаную перевязь, сонно вытащил меч из ножен и
подал старику. Что-то не просто тревожное, а пугающее происходило на
глазах воинов, но они, не смея ничего предпринять, смотрели во все глаза,
как старик принял меч и, держа жеребца на поводу, медленно повел его к
молодому русу.
И в это время из леса позади воинов вырвался одинокий всадник, громко
крича и бешено нахлестывая потного коня, влетел в толпу, плеткой расчищая
себе путь, пробиваясь к Урсулларху, он кричал:
- Русы! Русы! В лесу русы!
- Проклятый колдун! - взревел Зурган, бросаясь к старику. Тот в
молодости, видно, был славным богатырем. Легко отбив удар меча Зургана,
отбросив плечом преградившую ему путь лошадь вместе с седоком, старик
возник перед вялым безоружным Урсуллархом. Два меча взлетели одновременно.
Урсулларх отпрянул. Меч Зургана обрушился на седую голову старика. Но и
вождь хазар упал, зажимая ладонями рассеченное лицо. Заунывно и протяжно
пропел рог, объявляя сбор. В утреннем солнечном свете мелькнула над лугом
из сумрачного ельника стрела, еще одна. Потом стрелы полетели гуще.
Вскрикнув, упал хазарин. Раскинув руки, медленно завалился на стременах
другой. Метались по кругу лошади без седоков. Хазары, едва успев посадить
на жеребца раненного предводителя и прихватив с собой молодого руса,
сбились в плотную стаю. Проревел команду Зурган, указав на редкое
березовое мелколесье. А из ельника высыпали пешие воины-русы. Заблестели в
лучах поднявшегося солнца червленые щиты, словно луг расцвел алыми маками.
Хазары, завывая, прикрывшись щитами, пустили лошадей вскачь. Русы не
успели окружить луг плотным заслоном. Хазары прорубились. Они неслись по
березовому редколесью, нахлестывая плетками коней, и огромное утреннее
солнце неслось вслед за ними, мелькая меж ветвей. Со свирепым карканьем
срывались с вершин сосен громадные вороны и мчались за степняками,
мелькая, подобно черным молниям в утренних лучах...
- ...А потом мы пошли на алан в предгорья... - вспоминал темнолицый
седой Зурган, протягивая зябнувшие руки к костру.
- Мы пробились через племена алан, как меч проходит сквозь живое
тело! - шумно дышал Урсулларх, и огромный шрам на лице его багровел. - А
мой меч с того времени рубит раньше, чем взгляд противника коснется моего
лица! Хар-ра! С того времени я понял, что лучше опередить врага!..
- Да, да! О, ты - гордость Хазарии! - говорил Зурган. - Но и Суграй -
гордость Хазарии!
30. ДИКИЙ ЧЕЛОВЕК
Пастухи, пасущие свои отары на отделенных горных лугах, часто,
особенно в предзимние дни, слышали крики, напоминающие зов:
"Уе-ху-у-у...", а иногда видели и самого дикого человека, с ловкостью
снежного барса карабкающегося по обрывистым кручам. Иногда пастухи
замечали, что уеху украдкой следит за ними с вершины утеса. Встреча с
диким человеком, по поверью, приносила несчастье.
Похожие на людей, но покрытые бурой или рыжеватой шерстью, очень
сутулые, с длинными, свисающими ниже колен мускулистыми руками, мрачно
сверкающими исподлобья глазами на волосатых угрюмых лицах, уеху казались
демонами - порождениями ночи. Никто не знал, где они прячутся, где
пережидают зимние холода. Иногда они сбрасывали на людей большие камни и
тотчас исчезали. Воровали из отар овец и поедали их, разрывая руками.
Однажды пастух-лег, отправившись на поиски овцы, обнаружил ее жалкие
останки в глухом ущелье, а неподалеку спящего в расселине скалы дикого
человека. Пастух выпустил в него несколько стрел, пока разъяренное
чудовище в страхе металось в глубоком каменном мешке. Спешившие на помощь
сородичу леги видели, как ревущий уеху, утыканный стрелами, вскочил на
спину пастуху и сломал его позвоночник, а потом под градом стрел сумев
вскарабкаться на почти отвесную скалу и исчез.
Марион рассказывал сыну, что давным-давно, когда не было еще даже
селения Чора, уеху жили в здешних лесах и у них были свои вожди. Но
угрюмые уеху любили уединяться. Они не пели, собравшись вместе, песен, не
рассказывали преданий. Они жили только сегодняшним днем, не размышляя о
завтрашнем, забыв о вчерашнем. Они были горды и неуступчивы, не прощали
обид, а потому так и не смогли завести собственных обычаев. Каждый уеху
считал себя самым умным, самым смелым, самым сильным, а потому вождей
свергали так часто, что те не успевали дать своим сородичам законы, по
которым они могли бы жить в мире. Уеху презирали чужеплеменников, а потому
любили нападать, но не умели защищаться. Они привыкли брать женщин силой,
а потому не знали родства. Окружающие их племена были малочисленны, и
добыча для уеху всегда была легка и изобильна. Они любили жить чужим
трудом и не научились изготовлять одежду, добывать себе пропитание, а от
холодов спасались в жилищах, построенных рабами.
И однажды напало на них чужое, более сильное племя и победило их.
Оставшиеся в живых уеху убежали в леса и горы, обвиняя друг друга в
трусости. И так как у них не было ни обычаев, ни преданий, а память
оказалась коротка, не далее вчерашнего дня, они быстро забыли свой язык и
кто они такие.
С тех пор, как их победили, и большая часть племени погибла, они
бояться людей, прячутся, убегают от них. Но иногда, особенно в ненастные
осенние дни, пробуждаются в душе уеху смутные воспоминания, им овладевает
тоска и страх перед одинокими холодными зимними вечерами, тогда он
поднимается на вершину какого-либо утеса и плачет, и кричит, и зовет
протяжно: "Уе-ху-у..."
Геро повис над бездной. Огромное черное чудовище стояло возле куста
тамариска в двух шагах от обрыва и, напряженно согнувшись, держало в руках
камень. В бледном предутреннем свете ошеломленный Геро видел, как уеху,
вздыбив на широких плечах шерсть, медленно оскаливается, словно собака,
морща и приподнимая верхнюю губу, обнажая два белых влажных клыка. Из-под
низкого, убегающего назад лба сверкали по-звериному жестокие глаза. На
круглой голове отчетливо виднелся седой и тоже вздыбленный гребень из
пучков жестких волос. Широкие ноздри яростно раздувались. Уеху, видимо,
был голоден и, заслышав на крутом склоне шум, ждал, когда жертва
поднимется на вершину.
Нож висел за спиной, прикрепленный к набедренной повязке. Геро
медленно опустился на напряженных руках.
Если даже Геро сумеет быстро взобраться на площадку вершины, уеху
размозжит ему голову камнем или переломит пополам. Спрыгнуть вниз, на
уступ, на котором едва можно стоять, означало - неминуемо сорваться в
пропасть. Но лучше уж погибнуть, чем быть съеденным чудовищем. Геро с
тоской глянул на далекие тускнеющие звезды, ощутив за спиной жуткую,
холодящую пустоту.
Звезды закрыла черная лохматая фигура. Глухо ворча и скаля клыки, над
обрывом склонился уеху, пристально всматриваясь в измученное юное лицо.
Глаза их встретились. Нечто похожее на любопытство и в то же время на
жалость, и одновременно искра смутной мысли промелькнули в сверкающем
взгляде дикого человека. Раздался глухой стук отброшенного камня. Черная,
покрытая шерсть длинная рука потянулась к повисшему над бездной мальчику.
Резко пахнуло смрадом мокрой шерсти. Геро разжал пальцы. Но огромная
мускулистая лапа успела схватить его за плечо и одним рывком выбросила на
площадку.
Геро упал на мелкие камни, перекатившись, мгновенно вскочил и
выхватил нож. Он даже не почувствовал боли от крепкой хватки чудовищной
лапы, от удара о камни. Теперь будет равный бой! Геро готов принять его и
дорого продаст свою жизнь!
Но, странно, уеху не проявлял враждебных намерений. Сидя на корточках
и свесив с острых коленей руки, он посматривал на мальчика, миролюбиво
ворча и часто помаргивая; возможно, помаргиванием стараясь смягчить
жесткий взгляд. Потом он нехотя поднялся и неуклюже, вперевалку, сильно
сутулясь, почти касаясь земли согнутыми пальцами рук, медленно побрел
прочь. Отойдя на несколько шагов, уеху оглянулся через плечо, словно
приглашая Геро следовать за ним, и, видя, что тот стоит неподвижно,
остановился. На крепкой голове его колыхался седой гребень волос. Может
быть, уеху был стар и его тяготило одиночество?
Отсюда, с высоты склона горы, в сереющем рассвете смутно различались
стены города, а за городом на темной равнине горели костры, похожие на
видимые сквозь туман мигающие красноватые звездочки, доносился отдаленный
слитный гул, будто там неумолчно шумела горная река.
Геро понял, что уеху спас его не для того, чтобы съесть, у него
появилось чувство благодарности к этому одинокому угрюмому чудовищу и, не
зная, как выразить это чувство, он решил подойти к нему и погладить. Но
вдруг возле головы дикого человека, шумно хлопая крыльями, пронеслась
большая серая птица. И в уеху, мирно присевшем на корточки, мгновенно
проснулся зверь. Оскалившись и зарычав, он подпрыгнул, молниеносным
взмахом лапы сшиб на лету грузно летящую птицу, наверное, это был
заблудившийся или раненный гусь, оторвал ей шею и принялся с хрустом
пожирать птицу вместе с перьями. Теперь его взгляд, случайно брошенный на
юношу, был опять злобен. А ведь предки этого одичавшего человека были
людьми, пусть гордыми, нетерпимыми друг к другу, но все-таки людьми.
Геро осторожно попятился. С восточной стороны склон Южной горы был
пологим, постепенно переходил в плато, которое обрывалось возле родника,
где Геро убил волка. Там, на площадке уступа, в расселине спрятаны
камышинки. Вот когда могла пригодиться камышовая трубка. Когда уже Геро
нельзя было заметить с вершины, он повернулся и что было сил понесся к
роднику. Раза два на бегу оглянулся... Чудовище его не преследовало. Самое
трудное осталось позади. Геро стремительно сбежал по склону, шурша мокрой
травой, пересек плато. На уступе он на ощупь разыскал трубочку между
камней, сунул ее за набедренную повязку, спрыгнув с площадки, напился
родниковой воды и побежал к берегу моря.
Зачернели виноградники густой листвой, высоко подвязанные к таркалам
лозы скрывали беглеца с головой. Он незамеченным перебежал дорогу. Дальше,
за виноградником, начиналось поле льна, а за ним - берег моря. Быстро
тускнели звезды.
