рвавшегося с экрана в зал.
Передача эта оборвалась так же внезапно, как началась. Экран
потускнел. Бесстрастный электрический голос дешифратора доложил, что
расшифрована одна миллиардная секунды светового потока, прошедшего
обработку в аппаратах. Следующий интервал, примерно в две секунды,
настолько сложен, что никакой расшифровке пока не поддается, а завершается
он теми же позывными: дважды два - четыре, дважды два - четыре.
Рой выключил экран и с удивлением посмотрел на брата.
- Знаешь, что напоминает показанная нам чертовщина? Видения, томившие
тебя во время болезни!
Генрих с сомнением взглянул на белый экран.
- Я своих видений не помню.
- Зато в мою память они врезались. Я говорю, конечно, не о том
видении, когда ты вдруг объявил себя выдающимся математиком, а о
бессмысленных образах, проносившихся в твоем мозгу.
- Любой сумбур на экране или в мозгу кажется нам одинаковым. Лишь
специалист по антилогикам Гаррисон смог бы классифицировать разные роды
сумбура, но Гаррисон мертв. Включай экран, Рой.
Рой медлил. Он вспомнил восклицание Андрея: "Какой ужас!" Не к
следующей ли стадии расшифровки относился его крик? Если это так, то
картины, которые им предстоит увидеть, несут в себе опасность. Недаром
Андрей сразу закричал: "Помогите же!"
- Не они! - нетерпеливо бросил Генрих.
- Ты уверен?
- Уверен. Андрей кричал не о себе. Он, конечно, узрел в своем приборе
что-то страшное, почему и выкрикнул: "Какой ужас!" Но призыв "Помогите!"
был непроизвольным, так люди кричат, когда с кем-то совершается беда, а
они не могут помочь. Андрей не бежал от аппарата, а всем лицом прильнул к
нему, потому крик и прозвучал так глухо. Не беспокойся, мы будем
осторожней Андрея. Включай, включай!
4
И сразу же на экране вспыхнула картина катастрофы, разразившейся
где-то в недрах шарового скопления.
Звезда - шарик величиной с орех - расширялась, накаливаясь до
нестерпимости. И на этот раз было что-то зловещее в ее разбухании. В нем
отсутствовала мера, это уже была не гармоничная пульсация - работа
космической передающей станции, - а нечто стихийное. Звезда вышла из
повиновения. Она мчалась на свои планеты, чтоб превратить их в облачко
плазмы. Движение больше не возвещало, что некая цивилизация делится с
другими богатством знаний: это был пейзаж гибели.
На экране опять появилась планета-здание - ярко запылавшая,
безжалостно разрушаемая. Из недр сжигаемой планеты огненными фонтанами
выбрасывались наружу еще недавно величаво струившиеся кентавряне. Погибая,
они стремились к своим транспортным шарам, кое-кому удавалось влиться
туда, полностью или частью, шары взлетали, отдалялись от планеты, но и в
отдалении гибли - жадное пламя превращало их в факел, несущийся в темной
пустоте; затем факел гас - лишь тусклое плазменное облачко продолжало
мчаться в космосе. А на поверхность выбрасывались все новые кентавряне; их
было много больше, чем шаров, ни один не дотекал до корабля. А еще через
какое-то время - для зрелища на экране это был интервал лишь в несколько
секунд - уже ни один не появлялся, только облачка пара вырывались из
глубин то здесь, то там - плотные, разноцветные, быстро рассеивающиеся...
И люди, остолбенело впившиеся глазами в страшную картину, понимали, что
каждое облачко, взвившееся вверх, - еще один погибший в недрах житель.
- Какой ужас! - потрясенно пробормотал Генрих.
И, словно отвечая ему, космическое здание исчезло с экрана и опять
возникла планета с башнями-рогами. Взорвавшееся светило неслось на нее,
борьба между разумом и стихией продолжалась. Звезда разлеталась,
управляющая планета отчаянно пыталась ввести ее в режим. Все башни
пульсировали, быстро меняли форму. Какое-то мгновение казалось, что победа
останется за разумом и на распоясавшуюся стихию будут наконец накинуты
узы. Пульсация башен достигла предела - и все явственнее, продолжая
разлетаться, пульсировала ответно звезда. Она еще расширялась, но
медленнее и толчками; толчки постепенно впадали в ритм башен, это была уже
синхронизация. Вероятно, в этот миг Андрей и крикнул: "Помогите!"
Минутная надежда исчезла, новый взрыв оборвал пульсацию. Братья
увидели, как распадается регулирующая планета, как вся она становится
пламенем, дымом и газом. А в пламени и дыму, медленно наклоняясь и падая,
продолжали пульсировать рушащиеся башни...
Экран погас. Расшифрованных передач больше не было.
Глава пятая. Проблемы Семелы и Зевса
1
Рой с волнением всматривался в бледное лицо Андрея. Семь дней, семь
долгих дней оно было лишь безжизненной маской, муляжом, окостенившим одно
из тысяч непрестанно сменяющихся выражений этого прежде удивительно
подвижного лица, - окаменевшая гримаса страдания и боли. Сейчас к щекам
возвращалась кровь, затрепетали веки, дыхание делалось глубже.
Араки предостерегающе положил руку на плечо Роя, властно шепнул:
- Соблюдайте спокойствие! Он не должен видеть, как вы волнуетесь.
Рой откинулся в кресле, постарался, чтобы с усилием вызванная улыбка
не казалась вымученной. Андрей безучастно смотрел в потолок. Во взгляде
была пустота, отрешенность от внешнего. Больной был уже в сознании, но еще
погружен в себя. Он вяло привыкал к своему телу. Он должен был раньше
осознать, что существует, потом лишь дознаваться - как и среди кого? Все
шло, как предсказывал Араки. Минут через пять Андрей повернется и узнает
Роя, нужно терпеливо ждать.
Андрей повернул голову уже через минуту, поглядел на Роя - с той же
безучастностью вначале, с постепенно нарастающим интересом потом. В пустом
взгляде внезапно зажглось удивление - первое осмысленное выражение, оно
знаменовало возвращение к сознанию. Сознание пробудилось скачком. Андрей
приподнялся на кровати, Рой и Араки поспешно схватили его за плечи,
принудили снова лечь - он не должен был делать резких движений.
Андрей с радостным удивлением прошептал слабо и сипло, но внятно:
- Вот те раз, жив! Я-то ведь думал, погиб!
- Если б погиб, то ни о чем бы и не думал, - радостно возразил Рой.
Араки сделал предостерегающий жест. Рой глазами показал, что будет
соблюдать объявленные ему условия. Араки хмуро усмехнулся, покачал
головой. Условия не выполнялись - слишком много радости звучало в словах
Роя, дальше будет не лучше. Араки, впрочем, уже и сам не был уверен, лучше
ли то, что раньше представлялось лучшим: возвращение больного в сознание
было неожиданно быстрым.
- Рой, аппаратура?.. Не пострадала? Такой удар! - прошептал Андрей.
- Удар нанесен страшный, - подтвердил Рой. - Трудно оценить его силу.
Но аппаратура в целости. И расшифровка сигналов продолжается. Хотя ничего
тебе не известного пока не получено, - поспешно добавил он, заметив, что
Андрей сделал новую попытку приподняться.
Больной некоторое время отдыхал. Слабая улыбка оживила его лицо. В
глаза Андрея возвращался прежний блеск.
- Не было удара извне, - внятно проговорил он. - Разряд в мозгу...
Вот отчего аппаратура... Что-то случилось со мной... Со мной одним, так?
Рой взглядом посоветовался с Араки. Тот решил, что настал его черед
разговаривать:
- Вы совершенно правы, произошло сильное внутриклеточное потрясение
мозга. Причины неясны, сразу хочу вас информировать. И еще одно: разрыва
клеток не было, вы скоро вернетесь в нормальное свое состояние.
Андрей опустил веки. Рою показалось, что он засыпает. Рой тихонько
приподнялся, чтобы уйти, но Андрей снова раскрыл глаза. Теперь он глядел
на Араки.
- Не надо быстро возвращать здоровье, - произнес он. С каждой новой
фразой он говорил ясней и тверже. - Хочу поболеть...
- Не волнуйтесь, все в порядке, - поспешно сказал Араки. - Мы свое
дело знаем, можете не сомневаться. И все, что потребуется...
- Нет. Не понимаете... - Он с мольбой посмотрел на Роя. - Ведь больше
не повторится!.. Рой, пойми!
Рой знал теперь, что ничего от Андрея скрывать не нужно.
- Все твои видения записываются, Андрей. И могу тебя заверить, что мы
делаем это гораздо тщательнее, чем когда болел Генрих. Ни одна минута
твоей болезни не была для нас потеряна.
- Я ничего не открыл в бреду? - с надеждой прошептал Андрей. -
Помнишь математические откровения Генриха...
- Нет, открытий не было, но выяснено много интересных
закономерностей. Мы познакомим тебя с ними, когда ты окрепнешь. Этого уже
не так долго ждать.
Лицо Андрея снова выразило неудовольствие. Он по-прежнему не хотел
быстрого возвращения здоровья. Из его то ослабевающего, то возвращающегося
к внятности шепота Араки и Рой уловили, что Андрей просит лекарства, не
подавляющего, а усиливающего бред. Он все снова повторял, что такой
редкостный случай терять нельзя: видения его порождены мощными силами, в
природу которых надо обязательно проникнуть. Его личная неудача может
явиться счастливым событием. Он требовал, чтобы ему ввели стимулятор
безумия, усиливающий болезнь, - без угрозы конечному выздоровлению,
погибать он отнюдь не хочет.
- Ни о каких специальных стимуляторах безумия и речи быть не может! -
категорически объявил Араки. - Любой препарат такого рода станет для вас
смертельным ядом. Повторяю, не беспокойтесь, вы с самой первой минуты
явились для нас не только объектом лечения, но и объектом изучения.
Андрей снова повернул лицо к Рою и горестно прошептал:
- Рой, та цивилизация... Неужто погибла?
- Новых передач нет, старые повторно изучаются.
Андрей снова впал в беспамятство. Араки, поднявшись, попросил Роя
идти с ним. Рой молча прошагал несколько помещений, примыкавших к палате,
где лежал Андрей. Приборы, записывающие работу мозга больного, были
размещены в кабинете Араки. Добрую треть стены занимал экран, изображавший
расшифрованные картинки недавнего бреда Андрея. Рой, бросив рассеянный
взгляд на пульсирующие фигурки и линии, подошел ко второму экрану,
вмонтированному в стену несколько поодаль.
Он долго стоял перед этим небольшим, два метра на полтора,
полупрозрачным, полутемным листом в рамке из светлого пластика. Посредине
экрана струилась широкая серебристо-золотая река. Она бежала справа
налево: то вспыхивала яркими точками, то приглушалась, края ее изгибались,
из общего потока выдвигались заливчики, вызмеивались тонкие параллельные
ручейки - и снова возвращались в главное русло. Река неслась как бы в
постоянно меняющейся бахроме и кружевах. Удивительный поток - его открыли
три столетия назад, но долго не могли выразить формулами и кривыми; он
оставался логической категорией, общественным понятием, несомненным, но
неизученным, скорее психическим, чем физическим полем, его так и называли:
общественное пси-поле. Не прошло и двух десятилетий с того дня, как
Альберт Боячек продемонстрировал найденные им математические формулы для
пси-поля, и стало возможным моделировать творческий уровень общества.
Духовный потенциал человечества, прежде нечто неосязаемое, превратился в
предмет точного измерения. Картина на экране в кабинете Араки была копией
непрерывно фиксируемого в Управлении Государственных машин потенциала
пси-поля - Араки разрешили продублировать его у себя для исследований
психики Андрея.
И сейчас Роя привлек к себе неподвижный пейзаж духовных возможностей
человечества. На экране он менялся мало, лишь в масштабе десятилетий
